Александра Анненская - Волчонок

• Название: Волчонок
• Автор: Александра Анненская
• Жанр: Литература 19 века

«Наступала весна. Мартовское солнце ярко светит и заметно согревает. Под его живительными лучами снег быстро тает и потоками льется через водосточные трубы на тротуары. На солнечной стороне улицы мокро, но зато тепло, светло, весело; в тени зима еще упорно держится, снег почти не тает, резкий ветер заставляет людей плотнее кутаться в теплые одежды. Холодно и мрачно в тех закоулках, куда не проникает луч солнца, где приближение весны чувствуется только потому, что зимняя стужа сменяется сыростью… В одном из таких забытых солнцем закоулков, в подвале большого пятиэтажного дома, окружавшего своими громадными флигелями крошечный дворик, сидел, сгорбившись над работой, человек, который по-видимому сильно нуждался в живительном луче тепла и света…»

---

Часа три проспал он таким образом и проснулся от сильного холода, до костей пронизывавшего его. Для конца ноября погода стояла не холодная, и пока Илюша шел быстрыми шагами, куртка, в которой он был одет, вполне согревала его; но теперь ему было нестерпимо холодно. Зубы мальчика стучали как в лихорадке, он чувствовал во всем теле сильнейший озноб. Надо было идти, бежать – все равно куда, только бы согреться. А голод начинал мучить больше прежнего. На улицах смеркалось. Куда же деться? Где укрыться на ночь, где найти кусок хлеба? Попробовать пойти к тетке? Ведь она добрая, она его любит… Добрая-то добрая, а ведь не заступалась за него, когда лакеи смеялись над ним, горничная дразнила его, – пожалуй, она и теперь не заступится, а отведет его назад к хозяину…

Илюше живо представился рассказ рыжего мальчика, который также вздумал убежать от хозяина в первые месяцы ученья и которого родная мать вернула назад в мастерскую. «Пожалуйста, батюшка, – просила она хозяина: – примите его назад, да накажите хорошенько за этакое баловство, чтобы он в другой раз и подумать ни о чем таком не смел». И хозяин исполнил ее просьбу: он, действительно, так больно наказал мальчика, что тот прохворал целую неделю и навсегда потерял охоту убегать из мастерской.

«Нет, к тетке нельзя, – решил Илюша: – да и куда она меня денет?.. На новом месте господа не позволят ей жить со мной… Пойти разве к дворнику Архипу, – он хороший… А как он рассердился тогда за собаку, сечь хотел… Страшно… Хорошо, что тогда Петр Степанович вступился… К нему разве?»

Как только мысль эта блеснула в голове Илюши, он почувствовал себя бодрее и быстро зашагал по длинной пустынной улице. Он никак не мог бы объяснить ни другим, ни даже самому себе, почему он чувствовал доверие к Петру Степановичу, а между тем ему твердо казалось, что только он, он один в состоянии спасти его от преследований хозяина. Он осмелился настолько, что решился даже обратиться к двум-трем прохожим с вопросом о том, как найти дорогу. Оказалось что он зашел очень, очень далеко, а между тем голод и усилившийся к вечеру мороз все сильнее и сильнее мучили его. Несколько раз сбивался он с пути и поворачивал не в ту сторону, куда ему указывали; несколько раз делал он длинный обход и неожиданно возвращался в ту улицу, из которой вышел за час перед тем; несколько раз, выбившись из сил от долгой ходьбы на тощий желудок, пробовал он садиться отдыхать на тумбы и на ступеньки подъездов, – но всякий раз нестерпимый холод заставлял его вскочить и хоть с трудом, но продолжать путь. Между тем совсем стемнело, на улицах зажгли фонари, но они тускло светили в тумане, окутавшем город.

На колокольне пробили часы… Девять!.. А он все еще идет по совсем незнакомым улицам… До Петра Степановича, должно быть, все еще очень далеко, а между тем он уж еле может передвигать ноги от усталости.

«Нет, не дойти мне сегодня до него, – в отчаянии подумал Илюша: – лягу я тут на паперть у церкви: пусть холодно, потерплю… И, может, вовсе замерзну… Ничего! все лучше чем так-то!»

Он выбрал самый темный угол паперти, свернулся клубочком на одной из ведущих на нее ступенек, положил голову на другую и лежал так неподвижно, не имея сил бороться с холодом, леденившим его все больше и больше…

– Эй, мальчишка, ты чего выдумал на улице спать? Замерзнуть хочешь, что ли? – раздался голос подле него, и чья-то сильная рука схватила его за шиворот и в одну секунду поставила на ноги.

Это был церковный сторож. Он заметил мальчика и спас от смерти: пролежи Илюша еще с полчаса – и он наверно замерз бы. Мальчик не понимал этого; он слышал только, что на него кричат, что его гонят. Страх придал ему силы и он машинально пошел, сам не зная куда.

– Куда тебе идти-то? Далеко, что ли? – остановил его сторож.

– Далёко, дяденька, – слабым голосом отвечал Илюша и назвал улицу.

– Так что же ты, дурак, повернул не в ту сторону!.. Вон, иди сюда, – он взял мальчика за плечи и подвел его к углу улицы, – иди все прямо до конца этой улицы, там поверни налево, а там первая улица направо и будет та, в какую тебе нужно. Иди скорей, да смотри, не смей садиться отдыхать.

Для большей внушительности, сторож погрозил кулаком, и Илюша, не смея ослушаться его приказания, зашагал по длинной улице, конца которой не видно было из-за тумана.

Петр Степанович спокойно сидел за своим вечерним чаем, медленно прихлебывал из стакана и курил папиросу за папиросой, проглядывая в то же время только что купленную в этот день книгу, как вдруг у дверей его раздался сначала стук, потом робкий звонок. Он поспешил отворить, ожидая встретить кого-нибудь из своих знакомых товарищей, и в удивлении отступил: в дверях появилась маленькая фигурка мальчика, посиневшего от холода, глядевшего молча, с выражением беспомощного страдания в глазах.

– Господи, что это! – вскричал Петр Степанович. – Да это, кажется, Илья? Откуда ты?.. Входи же!

Илюша сделал несколько шагов в комнату.

– Я от… Я к вам… – начал он говорить и вдруг зашатался и упал бы, если бы Петр Степанович не поддержал.

– Ну, потом доскажешь, – добродушно заметил Петр Степанович, – ты очень озяб, иди скорее сюда.

Он почти внес мальчика в комнату, посадил его на кресла подле стола и влил ему в рот несколько капель горячего чаю с вином. Это оживило Илюшу.

– Я есть хочу! – проговорил он, с жадностью поглядывая на булку, лежавшую на столе.

Петр Степанович пододвинул ему булку; он схватил ее и в несколько минут съел до последней крошки. Потом он, также молча, выпил целый стакан чаю с вином. Петр Степанович с улыбкой поглядывал на него, надеясь, что, обогревшись и утолив голод, он расскажет наконец за каким делом явился к нему в такой поздний час. Не тут-то было: покойное кресло, теплота комнаты, с прибавлением нескольких ложек вина подействовали на мальчика после всех страданий этого дня снотворным образом.

С последним глотком чаю глаза его закрылись, он откинулся на спинку кресла и, к удивлению Петра Степановича, и преспокойно заснул.

На следующее утро Илюша, проснувшись, с удивлением оглядывался, в первые минуты не понимая, где он и как это случилось, что он лежит на диване, разутый, одетый в длинную чистую рубашку, старательно укрытый теплым одеялом.

«Ишь, какой он добрый!» – подумал мальчик, вспомнив к кому пришел искать убежища накануне и догадавшись, кто о нем позаботился.

– Ну, что, проснулся, мальчуган? – спросил Петр Степанович, входя в комнату, – здоров? Можешь рассказать, что такое с тобой вчера приключилось?

Илюша наскоро оделся и очень несвязно передал свои страдания в мастерской и свои вчерашние приключения.

– Гм… Плохо дело! – заметил Петр Степанович, внимательно выслушав его рассказ: – что же ты теперь думаешь с собой делать? Кроме тетки, у тебя нет родных?

– Никого нет, – печально отвечал мальчик. – Я думал, – прибавил он в смущении: – вам ведь надо самовар ставить и все такое… Я бы все сделал… Я бы у вас жил…

– Так вот оно что! – рассмеялся Петр Степанович: – ты, значит, ко мне в лакеи собираешься поступить? Я этого не ожидал!.. Лучше надо поговорить с твоим хозяином, да с твоей теткой; я сегодня же побываю у них.

Илюша грустно опустил голову. Переговорить с теткой, с хозяином – значит, опять отдать его в мастерскую. Уж лучше бы он замерз вчера на улице!

Петр Степанович, по своему обыкновению, пил чай, читая и не обращая внимания на вздохи и мрачные взгляды мальчика, который не решался сам заговаривать с ним. Только когда он уже собрался уходить со двора, Илюша проводил его до дверей и, стоя на пороге лестницы, проговорил решительным голосом:

– А только я в мастерскую не пойду… Я убегу и замерзну на улице.

Петр Степанович улыбнулся.

– Во всяком случае подожди замерзать, пока я вернусь, – сказал он. – Не бойся, я тебя не дам в обиду.

Весь этот день Илюша провел, не выходя из квартиры Петра Степановича, и сильно волновался в ожидании решения своей судьбы. Петр Степанович пришел уже под вечер.

– Ну, нечего делать, мальчуган, – сказал он в ответ на тревожный взгляд, с каким его встретил Илюша: – видно, судьба нам жить вместе. Хозяин твой, в самом деле, оказался негодяем, а тетке некуда тебя девать; приходится мне взять тебя к себе в лакеи. Согласен?

– Согласен, – прерывающимся от радости голосом проговорил Илюша.

Он был так взволнован, что ему хотелось и плакать, и смеяться, и чем-нибудь выразить Петру Степановичу свою благодарность, но этого последнего он не успел сделать: он не привык ни ласкаться, ни говорить нежные слова. Подскакнув и громко взвизгнув от восторга, он убежал в кухню и тотчас же принялся преусердно чистить подсвечники и самовар, точно хотел показать, как отлично умеет исполнять лакейские обязанности.

Глава VII

И вот Илюша поселился у Петра Степановича. После шума, брани и потасовок в мастерской, тишина маленьких комнат, заваленных книгами, и всегда ровный, спокойный голос хозяина необыкновенно отрадно действовали на мальчика. Он чувствовал себя так хорошо, что первые дни постоянно порывался скакать, петь, чем-нибудь необыкновенным выражать свое удовольствие. Будь на месте Петра Степановича человек более общительный, менее поглощенный своими занятиями, и Илюша наверно высказал бы ему свои чувства, свое желание чем-нибудь отблагодарить его за избавление из ненавистной мастерской. Но разговориться с Петром Степановичем было нелегко. Он большую часть дня проводил вне дома, а когда бывал дома, то постоянно читал, занимался, и на вопросы Илюши о разных хозяйственных делах отвечал обыкновенно рассеянно, односложно, неохотно, так что отнимал охоту продолжать разговор. Он дал бездомному мальчику у себя приют, он разделял с ним свою далеко не роскошную пищу, он никогда не обижал его грубым, резким словом, но больше этого ничего не мог для него сделать: у него были свои интересы, свои занятия, которым он отдавал и все свое время, и все свои мысли; ему некогда было задумываться над судьбой маленького человеческого существа, случайно поставленного в зависимость от него, некогда заботиться о чувствах этого существа. Илюша ничем не беспокоил его, не мешал ему ни спать, ни думать, ни читать; по-видимому, он даже хорошо исполнял свои лакейские обязанности, – по крайней мере, сапоги Петра Степановича были всегда вычищены, самовар и обед поданы во время и Петр Степанович был совершенно доволен своим маленьким слугой, не думая разузнавать, как он проводит большую часть дня, на что употребляет свое свободное время. А этого времени у, Илюши было очень много. Вся работа его состояла в том, что он убирал комнаты, топил печи, ставил два раза в день самовар, приносил обед из ближней кухмистерской, чистил сапоги да изредка исполнял мелкие поручения своего хозяина. На все это требовалось два-три часа в день, а все остальное время он был совершенно свободен, даже не обязан сидеть в квартире, так как всегда мог оставить ключ от нее у дворника. Опять стал он часто ходить на улицу, помогать Архипу и проводить целые часы в дворницкой.