Николай Каронин-Петропавловский - Мешок в три пуда

• Название: Мешок в три пуда
• Автор: Николай Каронин-Петропавловский
• Жанр: Русская классическая проза

КАРОНИН, С., псевдоним, настоящее имя и фамилия Петропавловский Николай Елпидифорович, известен как Н. Е. Каронин-Петропавловский — прозаик. Родился в семье священника, первые годы жизни провел в деревне. В 1866 г. закончил духовное училище и поступил в Самарскую семинарию. В 1871 г. К. был лишен казенного содержания за непочтительное отношение к начальству и осенью подал заявление о выходе из семинарии. Он стал усердно готовиться к поступлению в классическую гимназию и осенью 1872 г. успешно выдержал экзамен в 6-й класс. Однако учеба в гимназии разочаровала К., он стал пропускать уроки и был отчислен. Увлекшись идеями революционного народничества, летом 1874 г. К. принял участие в «хождении в народ». В августе 1874 г. был арестован по «делу 193-х о революционной пропаганде в империи» и помещен в саратовскую тюрьму. В декабре этого же года его перемещают в Петропавловскую крепость в Петербурге. В каземате К. настойчиво занимается самообразованием. После освобождения (1878) К. живет в Петербурге, перебиваясь случайными заработками. Он продолжает революционную деятельность, за что в феврале 1879 г. вновь был заточен в Петропавловскую крепость.

Точных сведений о начале литературной деятельности К. нет. Первые публикации — рассказ «Безгласный» под псевдонимом С. Каронин (Отечественные записки.- 1879.- № 12) и повесть «Подрезанные крылья» (Слово.- 1880.- № 4–6).

В 1889 г. К. переехал на местожительство в Саратов, где и умер после тяжелой болезни (туберкулез горла). Его похороны превратились в массовую демонстрацию.

---

Разумѣется, Савостьянъ Быковъ не могъ въ данную минуту заботиться о какой-нибудь другой цѣли, кромѣ той, ради которой онъ попался глупѣйшимъ образомъ на глаза Tapaканова. Но, разъ попавшись на работу и очутившись возлѣ строющагося амбара, онъ принялся старательно и добросовѣстно исполнять приказъ десятника работъ, который далъ ему въ руки лопату, указалъ, гдѣ слѣдовало копать, и сказалъ: «На, вотъ, копай, да смотри, идолъ, не прокопай глыбже»; послѣ чего Савося безъ устали, до самаго обѣда, металъ землю изъ назначенной ему ямы.

Шапку, полушубокъ и мѣшокъ онъ сложилъ на краю ямы, въ которую былъ погруженъ, и иногда поглядывалъ на свои вещи, чтобы ихъ «не сперли». Но всего больше его смущалъ мѣшокъ; при видѣ его, ему приходило на мысль сбѣжать изъ ямы, скучно ему стало копать землю. Онъ едва дождался обѣда. Обѣдомъ его не обидѣли; пришелъ онъ на работу позже всѣхъ, но наравнѣ со всѣми получилъ порядочную краюшку хлѣба и сколько угодно квасу. Только квасъ не шелъ ему въ горло, очень ужь онъ проголодался. Онъ сѣлъ возлѣ своей ямы и, не сводя глазъ съ нея, медленно жевалъ. Хлѣбъ ему очень понравился.

Вдругъ ему вспомнились Татьяна и Шашка. Онъ поглядѣлъ на краюшку, которая подходила въ концу, — еще нѣсколько времени, и онъ сжевалъ бы ее всю. Этотъ осмотръ образумилъ его и, должно быть, поразилъ его, въ связи съ воспоминаніемъ о Шашкѣ, такъ сильно, что онъ тутъ же пересталъ ѣсть и положилъ оставшійся кусокъ въ свой мѣшокъ.

Но оставшаяся часть краюшки была бы безполезна, еслибы не была отнесена домой, гдѣ ей обрадуются. А какъ ее отнести? Савося задумался и долго смотрѣлъ въ выкопанную яму. Наконецъ, ему скучно стало, а, между тѣмъ, рѣшеніе сбѣжать съ работы созрѣло окончательно. Онъ стряхнулъ съ подола рубашки крохи, высыпалъ ихъ въ ротъ, перекрестился, показывая тѣмъ, что обѣдъ онъ кончилъ благополучно, и всталъ. Недалеко стоялъ десятникъ. Савося положилъ мѣшокъ подъ мышку и попросилъ у него отлучки. «Я сей секундъ», — сказалъ онъ десятнику. Тотъ отпустилъ, не подозрѣвая обмана со стороны такого робкаго мужичка.

Савося пошелъ на зады и оттуда далъ тягу. Черезъ полчаса онъ былъ уже дома и былъ радъ, что не пришелъ съ пустыми руками. Сама Татьяна, впрочемъ, не воспользовалась краюшкой; она всю ее отдала Шашкѣ, которую въ первый разъ въ этотъ день приласкала; она гладила ее по головѣ все время, пока та ѣла. Забота о своихъ дѣтяхъ у Татьяны была въ эту минуту сильнѣе желанія удовлетворить голодъ. Благодаря этой же заботѣ, она и посмотрѣла въ пустой мѣшокъ.

— Нѣту? — спросила она у Савоси.

— Нѣту. Не даетъ. Знаю, говоритъ, я васъ… такой анаѳема! — задумчиво проговорилъ Савося.

Но это все, что было сказано относительно Тараканова; о томъ же, что онъ былъ пойманъ на работу по обязательствамъ и что онъ отъ вновь строющагося амбара утекъ обманнымъ способомъ, Савося даже не упоминалъ; безусловно нельзя сказать, чтобы онъ имѣлъ въ намѣреніи скрыть это обстоятельство, онъ просто забылъ о немъ, всецѣло поглощенный мучительнымъ соображеніемъ насчетъ того, куда ему послѣ этого толкнуться. Оставаться дома ему было очень скучно. Поэтому онъ посидѣлъ въ избѣ не долго и отправился, снова взявъ мѣшокъ подъ мышку.

Былъ у него въ смежной деревнѣ еще одинъ человѣкъ, который вообще внушалъ ему страхъ, а теперь надежду. Это былъ богатый мужикъ, давно купившій Савосю (кто его не купилъ?) и каждое лѣто заставлявшій его работать на себѣ. Случалось иногда такъ, что Савося былъ разрываемъ на нѣсколько частей, понуждаемый съ одной стороны Таракановымъ, съ другой — Барабановскимъ бариномъ, съ третьей — богатымъ мужикомъ, тогда Савося предавался на волю Божію: кто успѣвалъ его раньше захватить, къ тому онъ и шелъ, но чаще всего успѣвалъ завладѣть имъ богатый мужикъ, а всѣ другіе оставались на нѣкоторое время обманутыми Савосей. Это происходило отъ того, что Таракановъ былъ силенъ по отношенію къ массѣ; онъ не обращалъ вниманія на потерю нѣсколькихъ рабочихъ, и не было разсчета у него гоняться за каждымъ рабочимъ; имѣніе его большое, и для работы въ немъ онъ ловилъ оптомъ, точно также какъ и грозилъ описаніемъ имущества оптомъ, вразъ всѣмъ окрестнымъ деревнямъ, вслѣдствіе чего Савосѣ нерѣдко удавалось обманывать его. Отъ богатаго же мужика ему не было никакой возможности увернуться, тотъ самъ былъ въ этихъ дѣлахъ опытенъ, пройдя предварительно школу каторжнаго труда; поймавъ лѣтомъ Савосю, онъ такъ и сидѣлъ надъ нимъ, — сидѣлъ и клевалъ его въ продолженіе всего времени, пока длилась работа, и выматывалъ изъ него душу и долгъ.

Все это Савося теперь смутно чувствовалъ, его пугала лютость богатаго мужика, но боялся онъ не того, что тотъ заброситъ на него новое обязательство на приближающееся лѣто, а того, что онъ теперь его обидитъ: «хлѣба не дастъ, только надругается, анаѳема», и, пожалуй, задаромъ еще заставитъ работать. Савося не могъ отдать себѣ отчета, почему богатый мужикъ надругается надъ нимъ; онъ только смутно сознавалъ или, скорѣе, предчувствовалъ, что какія-то непреодолимыя, стихійныя силы владѣли имъ, гнули его къ землѣ или разрывали его на части; онъ едва успѣвалъ «передыхнутъ», но ему никогда не приходило на мысль, что съ этими силами могъ онъ бороться и что Таракановъ, богатый мужикъ, всѣ управители и хозяева были имъ же самимъ обращены въ фетишей, которыхъ онъ страшился, заклиналъ и приносилъ имъ жертвы въ видѣ каторжнаго труда.

На этотъ разъ судьба избавила его отъ новаго испытанія, освободивъ его на этотъ день отъ богатаго мужика, отъ Taраканова и отъ всѣхъ его хозяевъ. Этотъ день былъ счастливъ для него, и онъ никогда не забудетъ его… Шелъ онъ по рыхлому снѣгу, проваливавшемуся подъ его ногами, и вдругъ вспомнилъ Ваську и Ванюшку, которые отправились за кусочками по тому же направленію, по которому теперь онъ шелъ и самъ. Тогда ему стало скучно идти одному; онъ рѣшилъ, что идти къ богатому мужику не стоитъ, потому что «Васька и Ванюшка, Богъ дастъ, что ни на есть принесутъ» и прокормятъ въ этотъ день всѣхъ. Съ этимъ скорымъ рѣшеніемъ онъ повернулъ было назадъ, какъ вдругъ вдалекѣ замѣтилъ Ваську и Ванюшку; подумалъ сначала, что онъ обознался, и пристально посмотрѣлъ въ даль снѣжной равнины, прикрывая глаза рукой отъ солнца, весенніе лучи котораго сверкали ослѣпительнымъ блескомъ. Но нѣтъ, это были дѣйствительно Васька и Ванюшка. Они стрѣлой летѣли къ нему, о чемъ-то крича ему еще издали — шубенки ихъ развѣвались по вѣтру, шапки едва держались на головахъ.

— Тятька! сюды! Баринъ влопался! — кричали оба они вразъ и врозь, перебивая другъ друга, принялись объяснять ему дѣло, какое-то происшествіе въ «Собачьемъ вражкѣ», но онъ долго ничего понять не могъ.

— Какой баринъ? — спросилъ, наконецъ, Савося.

— Чужой… влопался по ухи… Ѣхалъ-ѣхалъ — бухъ! въ самый зажоръ влопался… И сидитъ. Бѣгемъ скорѣе!

— Куды?

— Въ «Собачій вражекъ». Тамъ онъ и есть. Въ самую ceредку попалъ… Ругается, велѣлъ кликать мужиковъ, чтобы вытянуть его… Я, говоритъ, за все заплачу… Бѣгемъ скорѣе!

Васька и Ванюшка выходили изъ себя, объясняя отцу о баринѣ. Они говорили съ необыкновеннымъ жаромъ, перебивая другъ друга, и тащили за поды отца. Тотъ нерѣшительно упирался.

— Чай, и самъ вылѣзетъ? — спросилъ онъ, нерѣшительно смотря на Ваську и Ванюшку.

— Онъ-то? Да онъ только ругается. Влопался по ухи… Зови, говоритъ, заплачу.

Савося понялъ и больше не колебался. Всѣ трое быстро, бѣгомъ, направились въ «Собачій вражекъ» и тамъ скоро наткнулись на сцену, описанную жаркими устами Васьки и Ванюшки. Сани, дѣйствительно, застряли въ ложбинѣ, набитой рыхлымъ снѣгомъ, подъ которымъ была уже вода, а пара лошадей чуть не по уши завязли и безпомощно барахтались въ снѣжномъ киселѣ. Кучеръ растерянно хлесталъ ихъ кнутомъ и безъ пользы ругался. Баринъ сидѣлъ въ саняхъ и оттуда кричалъ, подавая совѣты; безпомощность его также была полная. Завидѣвъ Савосю, онъ обратился къ нему и приказалъ ему дѣйствовать. Савося заметался, забѣгалъ и принялся ухать на лошадей. Но онъ скоро бросилъ лошадей и полѣзъ въ сани, утопая по поясъ въ мокромъ снѣгу. Добравшись до саней, онъ посадилъ барина на загорбокъ и понесъ его на берегъ. Утопалъ онъ нѣсколько разъ въ снѣгѣ, но, въ концѣ-концовъ, вынесъ барина благополучно. Потомъ отряхнулся и снова принялся ухать на лошадей. Когда этотъ способъ не удался, онъ помогъ кучеру выбраться на чистое мѣсто и вдвоемъ они принялись распрягать лошадей, при этомъ обоимъ имъ пришлось нѣсколько разъ выкупаться въ снѣгу; они вымочились, иззябли. Однако, никогда Савося не работалъ съ такимъ жаромъ, самозабвеніемъ и такъ добросовѣстно.

Этотъ жаръ былъ искренній. Савося работалъ въ эту минуту не каторжнымъ трудомъ и не по принужденію, а охотой. Онъ изъ всѣхъ силъ старался, имѣя въ виду поощреніе, и благодарилъ Бога, что ему послалъ такой «случай»: баринъ влѣзъ въ «Собачій вражекъ». Безъ этого «случая» что бы ему дѣлать? Очень трудный былъ для него день. Купаясь въ зажорѣ, онъ не чувствовалъ нестерпимаго холода; онъ думалъ: «уплатитъ». Эта мысль удвоивала его силы, и онъ выходилъ изъ себя отъ волненія, таща за веревки сани, горячился, прыгалъ по берегу. Это не значитъ, что въ эту минуту онъ только и думалъ о наполненіи мѣшка, на разныя манеры говоря себѣ: «уплатитъ»… Онъ искренно тянулъ за уши лошадей, билъ ихъ по мордамъ; онъ добросовѣстно старался, не щадя живота своего, и жертвовалъ здоровьемъ безъ всякой задней мысли. Онъ только напередъ зналъ и былъ увѣренъ, что за этотъ горячій трудъ ему заплатятъ, потому что вознагражденіе онъ заслужилъ.