Николай Каронин-Петропавловский - Золотоискатели

• Название: Золотоискатели
• Автор: Николай Каронин-Петропавловский
• Жанр: Русская классическая проза

КАРОНИН, С., псевдоним, настоящее имя и фамилия Петропавловский Николай Елпидифорович, известен как Н. Е. Каронин-Петропавловский — прозаик. Родился в семье священника, первые годы жизни провел в деревне. В 1866 г. закончил духовное училище и поступил в Самарскую семинарию. В 1871 г. К. был лишен казенного содержания за непочтительное отношение к начальству и осенью подал заявление о выходе из семинарии. Он стал усердно готовиться к поступлению в классическую гимназию и осенью 1872 г. успешно выдержал экзамен в 6-й класс. Однако учеба в гимназии разочаровала К., он стал пропускать уроки и был отчислен. Увлекшись идеями революционного народничества, летом 1874 г. К. принял участие в «хождении в народ». В августе 1874 г. был арестован по «делу 193-х о революционной пропаганде в империи» и помещен в саратовскую тюрьму. В декабре этого же года его перемещают в Петропавловскую крепость в Петербурге. В каземате К. настойчиво занимается самообразованием. После освобождения (1878) К. живет в Петербурге, перебиваясь случайными заработками. Он продолжает революционную деятельность, за что в феврале 1879 г. вновь был заточен в Петропавловскую крепость.

Точных сведений о начале литературной деятельности К. нет. Первые публикации — рассказ «Безгласный» под псевдонимом С. Каронин (Отечественные записки.- 1879.- № 12) и повесть «Подрезанные крылья» (Слово.- 1880.- № 4–6).

В 1889 г. К. переехал на местожительство в Саратов, где и умер после тяжелой болезни (туберкулез горла). Его похороны превратились в массовую демонстрацию.

---

Мы съ интересомъ наблюдали процедуру промывки. Глина привозилась парнемъ издалека и сваливалась возле вашгерда; мужикъ накачивалъ деревяннымъ насосомъ на чугунную доску воду изъ кроваво-желтой глины, другою рукой онъ помогалъ разбивать куски глины, которые бросала баба съ земли. Такъ и шла безпрерывная работа, промывался возъ за возомъ. Все какъ будто старались какъ можно больше пропустить черезъ вашгердъ глины и не обращали вниманія на тщательность промывки. Отъ этого большая доля золота ускользала изъ рукъ работниковъ. При насъ промыли шесть возовъ, т.-е. около ста пятидесяти пудовъ. «Когда же вы будете снимать золото?» — спросили мы. Надо ждать штегера. А онъ или спалъ, или былъ пьянъ, или бродилъ возле дальнихъ старателей. Къ счастью, два первыя предположенія были неосновательны, потому что черезъ некоторое время онъ явился на место и позволилъ, удовлетворяя наше любопытство, снять золото.

Тогда глину перестали набрасывать на доску и пустили более слабую струю воды; черезъ некоторое врема спустили въ остатки золотоносной мути ртуть и еще разъ промыли породу едва заметною струей; на доске ничего не осталось, ни глины, ни воды, ни золота… по крайней мере мы ничего не могли заметить. Темъ не менее, баба соскребла что-то невидимое железною лопатвой, смела, кроме того, доску щеткой, и на середине доски оказался ничтожный комочекъ ртути. Это и было золото, только амальгамированное. Дальше стоило только отделить ртуть, и все кончено. Последняя операція была проделана еще грубее, вызвавъ громкій смехъ у моего спутника. Мужикъ положилъ комочекъ золотого песку въ коробку изъ-подъ сардинокъ, пошарилъ руками вокругъ себя на земле и собралъ щепочекъ, потомъ поджогъ ихъ спичкой, вынутой изъ кисета съ махоркой, и несколько минутъ держалъ коробку надь огнемъ, ртуть испарилась и на две жестянки изъ-подъ сардинокъ остался маленькій желтоватый комочекъ золотого песку.

— И все! — воскликнулъ мой спутникъ съ хохотомъ.

— Больше ничего, — возразилъ старатель и, высыпавъ песокъ съ себе на ладонь, некоторое время посмотрелъ за него и, наконецъ, спустилъ его въ кружку.

— Да это золото? — недоверчиво спросилъ спутникъ.

— Конешно, золото.

— Сколько же его тутъ было?

— Да долей семь, чай, есть…

— Да изъ-за чего же вы, наконецъ, работаете? Промыли полтораста пудовъ земли и намыли всего семь долей!

— Когда и поболе какъ счастье выпадетъ. У насъ, въ нашемъ деле все отъ счастья. Азартъ! Ведь когда моешь-то, такъ не думаешь, что ничего не намоешь. Совсемъ напротивъ! Все думаешь, авось Богъ пошлетъ жилу… У насъ счастье — первое дело.

Отдохнувъ, рабочіе опять принялись за промывку. Парень подвозилъ землю, баба подбрасывала ее на решетку, мужикъ качалъ насосъ; струйки кроваво-желтой жидкости стекали въ лужу, лужа крови тихо волновалась, отражая солнечные лучи.

Мы отправились бродить по окрестностямъ, осматривая разрезы и ямы. Въ некоторыхъ местахъ разрезы были такъ обширны, что съ трудомъ верилось въ возможность такой каторжной работы. Между темъ, фактъ былъ налицо; тамъ и сямъ въ нихъ копошились люди, отыскивая «жилы». Трудъ здесь ценился ни во что; каторга старателями принималась добровольно. Заработокъ почти не принимался въ разсчетъ, потому что онъ былъ ничтожный. Четверо работниковъ, необходимыхъ для каждаго вашгерда, все вместе намывали отъ 20 до 30 р. въ месяцъ, что едва хватало на хлебъ. Тутъ больше играло воображеніе, поддерживая жгучія надежды отыскать «жилу». Иногда старатели припрятывали часть намытаго золота, и это знали все но все понимали, что при всеобщемъ хищничестве надо и старателю что-нибудь утащить.

Но эти припрятыванія немного помогали. После осмотра раскопокъ мы заходили въ несколько домовъ поселянъ и удивлялись цыганской обстаыовке всехъ старателей. Ни хозяйства, ни порядка нигде не замечалось. Въ домахъ, рядомъ съ предметомъ роскоши (шерстяное платье, висевшее на гвозде), лежала вещь поразительной бедности; рядомъ съ гармоникой деревянная чашка съ какою-то нехорошею пищей. Я несколько разъ потомъ встречалъ старателей и не могъ сначала объяснить происходившія съ ними метаморфозы. Проработавъ, какъ лошадь, въ продолженіе месяца, старатель часто спускаетъ все въ несколько часовъ въ городскихъ и другихъ кабакахъ, получивъ деньги, онъ нередко покупаетъ совершенно ненужную вещь, наприм., часы, и щеголяетъ въ нихъ день-два, а потомъ куда-то спускаетъ ихъ. Несколько разъ мне приходилось видеть такую картину: человекъ одетъ въ драповое падьто, на голове фуражка, но ноги босыя, а вместо панталонъ болтаются холщевыя порты, местами выпачканныя въ глине — это старатель. Видъ его производитъ такое впечатленіе, какъ будто за минуту передъ темъ его ограбили, — сняли съ него панталоны, сапоги и крепкую рубашку, но почему-то оставили драповое пальто.

Только къ вечеру мы отправились назадъ. Извощикъ нашъ уже съ нескрываемою ироніей обратился къ намъ съ упрекомъ.

— Видите… сами видели, что тутъ ничего нетъ… дикія места! Народишко все перемогается, да и то больше насчетъ какъ бы чего стащить… дикій народъ!

Но мы оба были довольны, осмотревъ это заброшенное и расхищенное место. Все здесь пустынно; прудъ заросъ камышемъ и лопухами, тишина царитъ повсюду по кустамъ, не слышно более криковъ сотенъ народа; не раздаегся музыка и не визжатъ колеса приводовъ. Все замолкло. Люди разбежались, снявъ сливки съ природы. Такова исторія, быть можетъ, и всего Урала. Первая волна хищниковъ, пировавшихъ въ девственныхъ горахъ, успела уже растащить все, что легко досталось, и схлынула дальше, въ глубь горъ. Но и тамъ то же повторилось. Теперь насталъ переломъ, «кризисъ», который можно поправить только заграничными пошлинами. Одни старатели еще копошатся, чуть не голыми руками вырывая свой хлебъ изъ недръ земли.

1883