Алексей Ручий - Ком@

• Название: Ком@
• Автор: Алексей Ручий
• Жанр: Книги

---

 Меня бьет дрожь. Мост неподвижен. Но он по-прежнему живет. И по-прежнему контролирует ситуацию. Мост создает реальность. Реальность между двух берегов, между небом и поверхностью реки. Реальность, в которой я – всего лишь кукла, неспособная менять ее законы, неспособная даже совершать самостоятельные действия. Я смиренно жду того, что произойдет дальше.

 Пространство изгибается, повинуясь воле моста, и я вижу танк, застывший на нем. Он огромен, его пушка заслоняет весь остальной мир, она способна уничтожить его одним выстрелом. Орудие смерти, с легкостью превращающее бытие в небытие. Арсенал памяти моста. Памяти, несоразмерно большей, нежели человеческая. Танк вертит башней, грозное дуло орудия смотрит, прищурившись, в пустоту. Оно готово поразить цель. Цель, которую ему покажет мост.

 Но мост заставляет танк исчезнуть. Тот растворяется в воздухе, превращаясь в невесомый прах, оседая на дно воспоминаний моста. Неизвестно, какие еще образы хранятся в сознании моста. Мост свято хранит свои тайны. Зависший между миров и измерений, он существует в каждом из них, он способен создавать видения из каждого по отдельности и из всех сразу.

 Мост проецирует свои образы – расплывчатые, словно туман и в то же время содержательные, наполненные своей собственной жизнью. Несется пехота среди минометных раскатов, самолет режет небо серебристым крылом, влюбленные держатся за руки под ветвями сирени, внезапно погибший по неосторожности ребенок, убитая горем мать, самоубийство, снова любовь, радость и злость, страх, ненависть, милосердие – Мосту все равно, что воспроизводить, он равнодушен ко всему, ибо все – это лишь его память. Память столь же живая, что и сама Вселенная.

 Мост словно дремлющий сказочный великан, его сны – это реальности, которые поглощены им. Реальности этого и того берега. И того, что между ними. Все это скрывает мост, как река скрывает сокровища, уроненные в нее с моста. Нам не дано их узреть. Мы – слепцы, которые застыли в нерешительности на середине моста, не зная, на какой берег им надо. У нас нет своей реальности, мы потеряли ее, ступив на мост, теперь у нас есть лишь ЕГО воспоминания.

 Последнее, что я вижу – это черное небо, закрытое тучами, закрытое плотной завесой черного дыма, из которой выныривает бомбардировщик. Он несется вниз, стремительно, словно коршун, настигающий жертву; рев мотора нарастает, воздух начинает звенеть, и в этом звоне слышится хруст осколков реальности, разорванной бомбой, вырвавшейся из бомболюка. Она рассекает пространство, словно нож, она кромсает воздух, который продавливается под тяжестью смертоносного груза. Я чувствую, как начинает звенеть у меня в ушах, как ломается пространство, и даже мост съеживается, становясь лишь железобетонной громадой в трехмерном измерении, застывшей в предчувствии гибели.

 Когда свист бомбы становится оглушительным, внезапно все замирает. Какие-то доли секунды ничего не происходит, все остановилось, я вижу, как рассыпается мозаика бытия, созданная мостом. А потом внезапно бомба падает прямо на середину моста, и реальность рушится, словно карточный домик, сметенный неловким движением руки. Мост в последний раз проецирует картину из своего сознания, картину собственной гибели, и забывается крепким сном. Сном, в котором даже его воспоминания цепенеют и становятся призраками прошлого, бродящими в глубинах сознания.

 Я просыпаюсь. И вижу мост. Он застыл, бесконечный, накрыв реку своей тенью, став связующей нитью реальностей, соединив прошлое и будущее. Запечатлев настоящее. Там, посреди его, я знаю, не существует ничего, только воспоминания – и все. Но отсюда эта громада кажется живой, и я даже чувствую его дыхание. Я смотрю, как дробится реальность, как все казавшееся незыблемым превращается в песок, и лишь одна вещь остается равнодушна ко всему. Это мост.

 

Отражение (Миниатюра).

 Он любил его. Любил, как никого другого никогда не любил, страстно и самозабвенно. Несомненно, это была порочная связь, он знал, но ему было плевать на мнение окружающих. Что они в этом понимали? Что вообще они могли понимать с их глупыми понятиями и комплексами, которыми были набиты?

 А он… он преклонялся перед ним, своим возлюбленным. Он находил в нем то, что утерял в себе; вместе они создавали целое, порознь – нет. Только с ним он не чувствовал одиночества – того, которое рождает высшую степень отчуждения, зовущуюся смертью. С ним он не мог умереть, без него – умер бы моментально.

 Единственное, что тяготило его – это то, что он не знал, как к нему относится его возлюбленный. Нет, конечно, тот всегда был пылок с ним и всецело отдавался страсти, но было в нем что-то неощутимо холодное, неживое что ли. Словно он был равнодушен к тому, что он делает. Вот и сейчас…

 Хотя нет, сейчас он был возбужден: его губы дрожали, он видел на них капельки слюны, его глаза горели от возбуждения. Он не стал ждать и прильнул к этим губам: они слились, их слюна смешалась, языки сплелись живым узлом.

 Это длилось долго, хотя на время было плевать им обоим; секунды были лишь пылью в сравнении с их чувством, которое громадой вставало над временем и пространством. Когда их губы разомкнулись, и он отстранился, он увидел, что в глазах его любовника стоят слезы. И тотчас же почувствовал слезы в своих.

 Они смотрели друг на друга и плакали, теперь он знал, что они оба любят друг друга: не только он, но и его возлюбленный… Несмотря на всю его холодность. Хотя нет, холод – от стекла, да-да это всего лишь стекло. Потому что сейчас на него смотрели два любящих глаза. С ним целовались любящие его губы. Любовь всей его жизни была перед ним. И он смотрел на него. Это было его отражение.

Повторяющиеся зеркала (Миниатюра).

 Залы с высокими сводами, утопающими в непроницаемой тьме, следовали один за другим, сливаясь в бесконечную цепь, умело расплетенную создателем этого мира, мира, состоящего из похожих как близнецы залов, зеркальных отражений друг друга, кривых и насмешливых, искаженных, словно бы реальность превратилась в огромный серебристый шар, крутящийся вокруг своей оси, и каждая точка его поверхности была ничем неотличима от любой другой; герой этого рассказа шел, то ускоряя, то замедляя шаг, он проходил один за другим эти залы, эти повторы, в которых он давным-давно потерялся, эти нагромождения зеркал, в барочного вида рамах, потускневшей бронзы, или же в пластиковых оправах, как в каком-нибудь современном супермаркете, зеркал неописуемо громадного количества; «Куда я иду?» - спрашивал себя герой этого рассказа. – «Зачем?», но ответов не возникало, точнее, был один, неотвратимый, как эти повторяющиеся залы с зеркалами: «Так нужно автору этого рассказа»; и вновь мелькали отражения, гигантские и маленькие, искаженные гримасами счастья и ярости, в зеркалах всплывали образы, туманные, словно в памяти дряхлого старика; они расплывались, как клочья утреннего тумана – невесомо, чуть заметно – и вновь круженье зеркального блеска настигало героя этого рассказа; автор просто плел нить, серебряную нитку из бликов и отражений, из слез и хохота реальности, которая шар, и нанизывал на нее все новые и новые залы, у героя кружилась голова от этого мельтешения повторяющихся мест; да, все это казалось игрой, жестокой игрой, в какие, бывает, играют дети, но герой этого рассказа считал по-другому, ему эта игра не нравилась, более того, она ему осточертела – и когда круженье зеркал достигло своего пика, и ослепительный свет застил глаза героя этого рассказа, его вытошнило на зеркальные плиты, которыми был выложен пол этих повторяющихся залов; «Ублюдок!» - прохрипел герой этого рассказа, обращаясь к автору этого рассказа, - «Мразь…»; слова эти мутным облаком поднялись ввысь и растворились во тьме, давая секундное, быть может, облегчение душе, которая требовала от героя остановиться, но он знал, что должен будет идти в любом случае, ведь он жил всего лишь в фантазиях совсем другого человека, а потому не имел своей собственной воли, он был вынужден подчиняться автору этого рассказа и круговерти повторяющихся зеркал; время не шло, время словно остановилось, трудно было угадать шевеление секунд в этом мире похожести, в этом холодном пространстве убийственной идентичности, да и что могло значить время – ведь оно существовало лишь для автора этого рассказа, не для героя; аркады, изогнутые, холодно-зеркальные напоминали собой строй голых и потных до блеска людей, строй, идущий непонятно куда, ведомый неведомой никому, разве что его предводителю, целью; и каждый из них был пронизан болью; «Ненавижу!» - хрипел герой этого рассказа, - «Ненавижу!», у него были для этого основания – он не мог умереть собственной смертью, просто покончить жизнь самоубийством, весь этот фантасмагорический ад мог прекратить только автор этого рассказа, но он был всего лишь эгоистичной сволочью; тогда герой этого рассказа упал на зеркальные плиты пола и увидел себя, себя в зеркале, во всех этих зеркалах – его были тысячи; какая неведомая и древняя сила жила здесь – память и фантазия, воля и слабость – все это называлось бесконечность, да, именно в этой карусели из кусков зеркала таилось то, что не имеет ни счета, ни отображения, именно бесконечность захлестнула героя этого рассказа, потому, может, даже смерть его ждала не своя; и когда он встал, он смеялся, безумный, и снова шел, ведомый чужой волей, и зеркала кружили вокруг него и заглядывали ему в лицо, пытаясь запомнить его облик, холодные стекла воровали его по частям, воровали у самого себя, и холод наступал неосязаемой громадой этих залов.