Сергей Прокопьев - Клизмой по профессионализму (рассказы и повесть)

• Название: Клизмой по профессионализму (рассказы и повесть)
• Автор: Сергей Прокопьев
• Жанр: Прочий юмор

---

Прокопьев Сергей Клизмой по профессионализму (рассказы и повесть)

Сергей Прокопьев

Клизмой по профессионализму

Иронические рассказы и повесть

Сердечно благодарен всем,

кто помог книге увидеть свет:

ФГУП ПО "Полет" (генеральный директор Олег Петрович Дорофеев); дочерним предприятиям "Полета": "Заводу стиральных машин" (директор Константин Степанович Козин), "Инструментальному заводу" (директор Владимир Михайлович Колобков), "Космос" (директор Сергей Ердиевич Дзукаев), "Омскому заводу нефтедобывающего оборудования" (директор Юрий Иванович Ермола); предприятию "Холод-МК" (директор Владимир Яковлевич Зинченко), ЗАО "Нигрус" (директор Геннадий Григорьевич Громыхалин); а также Науму Рафаиловичу Шафиру, Виктору Васильевичу Грязнову

Сергей Прокопьев

В восьмую книгу Сергея Прокопьева, члена Союза писателей России, вошли новые рассказы и повесть, как всегда написанные в ироническом ключе.

СОДЕРЖАНИЕ

Эдуард Каня. Когда цветы из пылинок.

ВАНЦУЙ. Повесть

РАССКАЗЫ

Кверху ногами

Два диагноза против Миши

Клизмой по профессионализму

Гусь в плавках

Памятник с завитушками

Противогаз на дрожжи

Телевизор в фуфайке

Кашей по менталитету

ГУЛАГ

Очищение под елкой

Солдат производства. Авантюрный рассказ с грустинкой

Мышиные дойчмарки

Детективное колдовство

Залетный селезень

Кувшин разбился

Дилер от эскулапа

КОГДА ЦВЕТЫ ИЗ ПЫЛИНОК

Случайно на ноже карманном

Найдешь пылинку дальних стран,

И мир предстанет снова странным,

Закутанным в цветной туман...

Памятное с дней юности блоковское четверостишье я предпослал бы ко всему творчеству омского писателя-ирониста Сергея Прокопьева. Это подтверждает и его последняя книга, которую вы держите в руках.

Пишущему эти правдивые строки, коллеге по газетной работе и товарищу Сергея по жизни, не раз доводилось присутствовать, велеречиво говоря, при "актах его творчества", проходивших по описанной великим поэтом схеме... Вначале на "лезвие" внимания попадала "пылинка", но отнюдь не из дальних стран. Это могла быть рассказанная Сергею случайным собеседником побывальщинка, или внезапно соскочившая с языка знакомца необычной конструкции фраза, или возникшая рядом (хотя бы в автобусе) жизненная ситуация, "темная" и нелепая для подавляющего большинства, но на сверхчувствительный писательский взгляд лучащаяся юмором и откровением. И... как спичку поднесли к сухому шалашику костра: у Сергея Прокопьева, словно у ребенка или пиита, начинало странно пылать и гореть в душе! А дальше все скрывалось в цветном дыму или тумане воображения...

В нем из сгорающего житейско-бытового сора вырастал и являлся миру удивительный цветок нового рассказа. Вооруженный изощренными шипиками словесной иронии, то вдруг с нежно-романтическим, а чаще - с ярко вызывающим соцветием сюжета и горьковато-терпким ароматом смысла.

А где же, спросите вы, "каторжный писательский труд"? Но, как известно, у писателей, отмеченных талантом, он как бы незаметен. Посему такими естественными, словно разом выдохнутыми, кажутся рассказы Прокопьева. Но за этим и тщательная заточка "лезвия внимания" и "шипов иронии", и скрупулезное складывание "горючего шалашика" из точных примет эпохи, из сведений, почерпнутых, прежде всего, из жизни и из книг широчайшей тематики.

Некоторых из еще "необстрелянных" читателей может серьезно уколоть именно язык рассказов Сергея Прокопьева. И это закономерно, ведь в его основе особая, то нарочито приземленная и грубовато юморная, то невольно возвышенная и всегда предельно образная речь советских технарей-интеллектуалов (Прокопьев 20 лет проработал инженером в "ракетно-космическом" КБ). На этот языковой слой, как отзвук детства, наносится мощный и хлесткий говорок сибирской глубинки (Сергей вырос в небольшом городе Ачинске, что в Красноярском крае). Плюс прокопьевская, доведенная годами писательского труда почти до совершенства способность к созданию собственных забористых афоризмов. Поистине не просто острая, но взрывоопасная смесь! К ней кому-то надо привыкать постепенно, а "притершись", уже трудно обойтись, найти в современной литературе аналог или замену...

Да простят мне читатели, что я не подкрепляю свои высказывания цитатами, но, с моей точки зрения, цитировать в данном случае - все равно, что обрывать по лепестку у живого, растущего цветка... Посему читайте и наслаждайтесь...

Эдуард Каня

ВАНЦУЙ

Повесть

РИСУНОК

Глава первая

ФОТО ОБЛИЧАЕТ

В один момент жизнь Сани Засохина дала трещину. Из-за элементарной девять на двенадцать фотокарточки, сделанной у моря бесстрастным поденщиком объектива. Может, возьми тогда свой "Зенит" - ничего бы не треснуло...

Фотозаразу Саня еще в детстве подцепил. С фотоаппаратом только в туалет не бегал. В остальное время умел подкараулить мгновение, тормознуть его для нетленной вечности. Надо сказать, не зря затвором щелкал, закрепителем и проявителем, запершись в ванной с увеличителем на пару, дышал. Был период на хлеб зарабатывал с присказкой: "Солнца нету, солнце есть - диафрагма пять и шесть!" Но к тридцати пяти годам надоело до чертиков смотреть на мир в видоискатель.

Даже когда поехали с женой Ленкой на море под Очаков, отрезал: "Дай отдохнуть от этого камня на шее!"

У синего Черного моря пришлось пользоваться услугами местных "солнца нету, солнце есть". Хотя Саня отнюдь не страдал зудом увековечить себя на фоне взбаламученных купающимся людом волн. Зато супруга лезла в каждый коммерческий объектив, словно хотела насолить: коль не захватил аппарат плати. Саня раскошеливался с легким сердцем. Чем бы жена ни тешилась - лишь бы не вешалась.

Дома понял, отчего благоверная не пропускала ни одного фотогангстера. Внимательно посмотрел продукцию приморских коллег и захотелось рвать и метать ее клочки в мусорное ведро. Жену, оказывается, возраст не только не взял за бока и другие, рано вянущие места женской фигуры, наоборот - Ленка со всех сторон краше сделалась. Саня даже фотоизделия десятилетней старости достал для сравнения. И еще хуже разозлился.

Жене промолчал об открытии. Это ведь смех с конями, съездить за тысячу верст сфотографироваться, чтобы дошло, какие процессы дома творятся. Никогда Ленка фигурашкой не была. А тут лишнее исчезло, недостающее округлилось. Живот - никакого перебора, грудь - в самый раз торчит, и бедра, как у Венеры Милосской... Что в платье, что в купальнике - глаз не оторвать, руки сами огладить тянутся.

Зато на себя родного глядеть тошно. Тут Саня не стал прибегать к помощи архивов. Без сравнительного анализа противно. Почти как поэт сказал: "Лицом к лицу себя не увидать, большое видится на расстоянии". Живот, например, разглядел Саня, вернувшись из курортного далека. На месте атлетического пресса такая трудовая мозоль разбухла. На колени не свешивалась, но, как говорится, у нас еще все спереди. Если дальше попрет в том же темпе, вскорости разбарабанит, как на девятом месяце. А мышцы? Непечатно материться хочется. На месте бицепсов, трицепсов, двуглавых и икроножных - кисель разбулдыженный.

Физиономия круглая, как по циркулю, и самодовольная, что у нового базарного русского. Размордел - плеваться хочется. Саня себя красавцем не считал, нормальный, думал, мужчина. Портрет красноречиво явствовал - ничего нормального.

Фотоформы - яблоко с деревом одной веревочкой повязаны - навели на мысль о внутреннем содержании.

Пригляделся к нему Саня и зарегестрировал на душе жвачное состояние. Никаких помыслов и порывов. Ни высоких, ни пониже. А ведь мечтал в первом классе не только о перочинном складничке. Заглядывая в будущее, видел свои портреты по стенам, бюсты по городам. Большие дела намечал сотворить. Государство возглавить, как Ленин, или в космосе подвиг, как Гагарин, совершить...

Не абы что пацаненку в голову приходило. С пеленок замышлял удивить человечество. И когда в школу бегал - верил в исключительную судьбу, и когда в институте учился... С возрастом, конечно, на Ленина перестал замахиваться, реальнее подходил к перспективе, а все одно был уверен в небанальном завтра.

В институте мечтал о персональных выставках, шумном успехе. Учился Саня в педагогическом на преподавателя рисования с черчением. Баловался писанием картин. Сюрреализм одно время любил. Например, на переднем плане на вершине холма голова со свежим шрамом на щеке, взгляд горящий, волосы дыбом, а позади до горизонта земля пылает. Или женщина, у которой вместо рук змеи, хотя фигура, как у роденовских красавиц. А то жуткий гриб атомного взрыва изобразит, сквозь него лицо клоуна, на Эйнштейна смахивающего, проступает.

Но со временем Саня скис в плане живописи. На студенческих выставках никто не вырывал его картины из рук вместе с руками, не бился подле них в экстазе. По окончании института отпреподавал три года в школе, после чего пошел на завод художником-оформителем. Ленина рисовал. Потом Горбачева. Для души фотографией занимался. Напечатали пару раз в журналах, Саня возликовал: он - фотохудожник. Вот-вот выставки попрут, слава... Пошел в газету на должность "солнца нету, солнце есть - диафрагма пять и шесть". Однако вскорости надоели газетные интриги, вернулся на завод художником теперь уже Ельцина рисовать...