Надежда Тэффи - Алмазная пыль (сборник)

• Название: Алмазная пыль (сборник)
• Автор: Надежда Тэффи
• Жанр: Драматургия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-49210-7

Впервые в одной книге публикуются полностью все три прижизненных поэтических сборника Надежды Александровны Тэффи (1872–1952): «Семь огней» (1910), «Passiflora» (1923) и «Шамрам: Песни Востока» (1923), включая входившую в первый сборник и никогда не переиздававшуюся пьесу «Полдень Дзохары: Легенда Вавилона». Тэффи была увенчана при жизни титулом «королевы русского смеха» и популярна у читателя главным образом в этом качестве. Подборка сатирических и лирических стихотворений из дореволюционной и эмигрантской периодики, малоизвестные рассказы и пьесы, воспоминания расширят представление о многогранном таланте писательницы.

---

Два стихотворения

1

Опять тот сон! Опять полудремота!
Ни образов, ни слов не уловлю…
И в этом сне всегда уходит кто-то —
Не знаю кто, но я его люблю.
И я брожу по черным острым скалам,
Перехожу бурлящие ручьи…
Как тяжело моим глазам усталым
Искать следы – сама не знаю чьи!
И я в тоске смертельной пробуждаюсь,
И я не знаю – сплю или не сплю.
И все ищу, среди людей блуждая,
Кого во сне так горестно люблю.

2

Старик, похожий на старуху,
К роялю кресло подкатив,
Стал пальцем подбирать по слуху
Старинный дедовский мотив.
И вдруг запел, заблеял нежно,
Как заболевшая овца,
Так безобразно безнадежно,
Так без начала, без конца:
«Я очи знал. О, эти очи.
Как я любил их, знает Бог!
От их волшебной, страстной ночи
Я душу оторвать не мог».
И как фальшивил он ужасно!
Какие он там очи знал?
А за окном блаженно-ясно
Закат безмолвный догорал.
И луч над горестным виденьем
Простер в воздушной высоте
Как бы святым благословеньем
От нас сокрытой красоте.

Журн. «Возрождение». Январь 1949, № 1* * *

Когда я была ребенком,
Так, девочкой лет шести,

Я во сне подружилась с тигренком —
Он помог мне косичку плести.

И так заботился мило
Пушистый, тепленький зверь,
Что всю жизнь я его не забыла,
Вот – помню даже теперь.

А потом, усталой и хмурой —
Было лет мне под пятьдесят —
Любоваться тигриной шкурой
Я пошла в Зоологический сад.

И там огромный зверище,
Раскрыв зловонную пасть,
Так дохнул перегнившей пищей,
Что в обморок можно упасть.

Но я, в глаза ему глядя,
Сказала: «Мы те же теперь,
Я – все та же девочка Надя,
А вы – мне приснившийся зверь.

Все, что было и будет с нами,
Сновиденья, и жизнь, и смерть,
Слито все золотыми звездами
В Божью вечность, в недвижную твердь».

И ответил мне зверь не словами,
А ушами, глазами, хвостом:

«Это все мы узнаем сами
Вместе с вами. Скоро. Потом».

Журн. «Дело».1952, № 2

Письмо в Америку

Доплыла я до тихого берега
Через черный и злой океан.
И моя голубая Америка
Лучше ваших коммерческих стран.

Вот придут ко мне Ангелы гордые
И святых осуждающих клир
И найдут, что побила рекорды я
Всех грехов, оскверняющих мир.

Я заплачу: «Не вор я, не пьяница,
Я томиться в аду не хочу».
И мохнатая лапа протянется
И погладит меня по плечу.

«Ты не бойся засилья бесовского, —
Тихо голос глухой прорычит, —
Я медведь Серафима Саровского,
Я навечный и верный твой щит.

С нами зайчик Франциска Ассизского
И святого Губерта олень,
И мы все, как родного и близкого,
Отстоим твою грешную тень.

Оттого что ты душу звериную
На святую взнесла высоту,
Что последнюю ножку куриную
Отдавала чужому коту.

Позовет тебя Мурка покойная,
Твой любимый оплаканный зверь,
И войдешь ты, раба недостойная,
Как царица в предрайскую дверь».

Вот какие бывают истории.
Я теперь навсегда замолчу.
От друзей вот такой категории
Я вернуться назад не хочу.

Журн. «Дело». 1952, № 2* * *

Хочу, вечерняя аллея,
В твоих объятьях холодея
Шаги последние пройти,
Но меж ветвей твоих сплетенных,
Нездешней силою согбенных,
Нет ни возврата, ни пути.

Уже полнеба ночь объяла,
Но чрез сквозное покрывало
Твоей игольчатой хвои
Зловеще огнь заката пышет
И ветр не благостный колышет
Вершины черные твои.

На Западе. Антология русскойзарубежной поэзии. Нью-Йорк, 1953

Воспоминания

Бальмонт

К Бальмонту у нас особое чувство. Бальмонт был наш поэт, поэт нашего поколения. Он – наша эпоха. К нему перешли мы после классиков, со школьной скамьи. Он удивил и восхитил нас своим «перезвоном хрустальных созвучий», которые влились в душу с первым весенним счастьем.

Теперь некоторым начинает казаться, что не так уж велик был вклад бальмонтовского дара в русскую литературу. Но так всегда и бывает. Когда рассеется угар влюбленности, человек с удивлением спрашивает себя: «Ну, чего я так бесновался?» А Россия была именно влюблена в Бальмонта. Все, от светских салонов до глухого городка где-нибудь в Могилевской губернии, знали Бальмонта. Его читали, декламировали и пели с эстрады. Кавалеры нашептывали его слова своим дамам, гимназистки переписывали в тетрадки:

Открой мне счастье,
Закрой глаза…

Либеральный оратор вставлял в свою речь:

– Сегодня сердце отдам лучу…

А ответная рифма звучала на полустанке Жмеринка-товарная, где телеграфист говорил барышне в мордовском костюме:

– Я буду дерзок – я так хочу.

У старой писательницы Зои Яковлевой, собиравшей у себя литературный кружок, еще находились недовольные декаденты, не желающие признавать Бальмонта замечательным поэтом. Тогда хозяйка просила молодого драматурга Н. Евреинова прочесть что-нибудь. И Евреинов, не называя автора, декламировал бальмонтовские «Камыши».

Камыш-ш-ши шуршат…
Зачем огоньки между ними горят…

Декламировал красиво, с позами, с жестами. Слушатели в восторге кричали: «Чье это? Чье это?»

– Это стихотворение Бальмонта, – торжественно объявляла Яковлева.

И все соглашались, что Бальмонт прекрасный поэт.

Потом пошла эпоха мелодекламации.

В моем саду сверкают розы белые,
Сверкают розы белые и красные,
В моей душе дрожат мечты несмелые,
Стыдливые, но страстные.

Декламировала Ведринская. Выступали Ходотов и Вильбушевич. Ходотов пламенно безумствовал, старательно пряча рифмы. Актерам всегда кажется, что стихотворение много выиграет, если его примут за прозу. Вильбушевич разделывал тремоло и изображал море хроматическими гаммами. Зал гудел восторгом.

Я тоже отдала свою дань. В 1916 году в Московском Малом Театре шла моя пьеса «Шарманка Сатаны». Первый акт этой пьесы я закончила стихотворением Бальмонта. Второй акт начала продолжением того же стихотворения. «Золотая рыбка». Уж очень оно мне понравилось. Оно мне нравится и сейчас.

В замке был веселый бал,
Музыканты пели.
Ветерок в саду качал
Легкие качели,
И кружились под луной,
Словно вырезные,
Опьяненные весной
Бабочки ночные.
Пруд качал в себе звезду,
Гнулись травы зыбко,
И мелькала там в пруду
Золотая рыбка.
Хоть не видели ее
Музыканты бала,
Но от рыбки, от нее
Музыка звучала… и т. д.

Пьеса была погружена в темное царство провинциального быта, тупого и злого. И эта сказка о рыбке такой милой, легкой, душистой струей освежала ее, что не могла не радовать зрителей и не подчеркивать душной атмосферы изображаемой среды.

Бывают стихи хорошие, отличные стихи, но проходят мимо, умирают бесследно. И бывают стихи как будто банальные, но есть в них некая радиоактивность, особая магия. Эти стихи живут. Таковы были некоторые стихи Бальмонта.

Я помню, приходил ко мне один большевик – это было еще до революции. Большевик стихов вообще не признавал. А тем более декадентских (Бальмонт был декадентом). Из всех русских стихов знал только некрасовское:

От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови,
Уведи меня в стан погибающих…

Прочел, будто чихнул четыре раза.

Взял у меня с полки книжку Бальмонта, раскрыл, читает:

– Ландыши, лютики, ласки любовные,
Миг невозможного, счастия миг.

– Что за вздор, – говорит. – Раз невозможно, так его и не может быть. Иначе оно делается возможным. Прежде всего надо, чтобы был смысл.

– Ну, так вот слушайте, – сказала я. И стала читать:

Я дам тебе звездную грамоту,
Подножием сделаю радугу,
Над пропастью дней многогромною
Твой терем высоко взнесу…

– Как? – спросил он. – Можно еще раз?

Я повторила.

– А дальше?

Я прочитала вторую строфу и потом конец:

Мы будем в сияньи и пении,
Мы будем в последнем мгновении
С лицом, обращенным на юг.

– Можно еще раз? – попросил он. – Знаете, это удивительно! Собственно говоря, смысла уловить нельзя. Я, по крайней мере, не улавливаю. Но какие-то образы возникают. Интересно – может, это дойдет до народного сознания? Я бы хотел, чтобы вы мне записали эти стихи.

Впоследствии, во время революции, мой большевик выдвинулся, стал значительной персоной и много покровительствовал братьям-писателям. Это действовала на него магия той звездной грамоты, которую понять нельзя.

* * *

Бальмонта часто сравнивали с Брюсовым. И всегда приходили к выводу, что Бальмонт – истинный вдохновенный поэт, а Брюсов стихи свои высиживает, вымучивает. Бальмонт творит, Брюсов работает. Не думаю, чтобы такое мнение было безупречно верно. Но дело в том, что Бальмонта любили, а к Брюсову относились холодно.