Иннокентий Галченко - Геологи идут на Север

• Название: Геологи идут на Север
• Автор: Иннокентий Галченко
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1957

«Геологи идут на Север» — документальная повесть о смелых советских людях, первооткрывателях богатейших сокровищ, скрытых в недрах далекого Колымо-Индигирского края.

Автор книги — Иннокентий Иванович Галченко — повествует о тех экспедициях, в которых он участвовал. Это было в тридцатых годах, когда только начиналось изучение и освоение бескрайних просторов Дальнего Северо-Востока нашей страны.

О том, как развивался в последующие годы этот край, какие огромные преобразования совершены там, рассказывает в послесловии к книге Н. В. Козлов.

---

Приблизительно через час езды останавливаемся. Макар с моей помощью перевертывает нарты, очищает полозья от налипшего снега, достает из-за пазухи бутылку с водой, смачивает шкурку и натирает ею полозья.

Взглянув на мое удивленное лицо, Макар поясняет: корочка льда уменьшает трение и при езде, постепенно стаивая, смазывает полозья. Таким образом, собаке легче тянуть нарту.

Систематически, через каждый час езды, повторяется смазка полозьев и пяти-десятиминутный отдых для собак.

Каюр меняет местами собак, идущих справа от ремня упряжи — на левую сторону, а идущих слева — на правую сторону. Лентяев перепрягает ближе к нарте.

— Умные у меня, послушные вожаки Пестряк и Рябчик, — хвалит Макар своих собачек, оборачиваясь ко мне.

Неожиданно из кустов тальника поднимается стайка куропаток и летит, пересекая долину. Собаки, увидев птиц, дружно рванулись за ними.

— Той! Той! — диким голосом кричит Макар, тормозя остолом.

Но окованный железом конец палки скользит по гладкому крепкому льду. Собаки, не разбирая дороги, задрав головы, как обезумевшие, мчатся вслед за летящими птицами.

Не удержавшись на прыгающей нарте, я слетаю с нее и больно ударяюсь коленями об лед. Макару удается перевернуть нарту. Протащив ее на боку сотню метров, упряжка останавливается: собаки запутались постромками в кустах.

Прихрамывая, подхожу к нарте. Макар с помощью остола уже водворил порядок в упряжке. Едем дальше. Макар с упреком смотрит на вожаков, не оправдавших его характеристики.

Навстречу идет олений транспорт.

Собаки, несмотря на недавнее крепкое «внушение», молча устремляются к оленям.

— Той! Той! — надрывается Макар. — Не удержим — разорвут олешек, людей покусают собачки!

Совместными усилиями мы перевертываем нарту. Собаки останавливаются.

Олени, оглядываясь, стороной обходят нас.

Вечером, сделав около ста километров, мы останавливаемся ночевать на зимовье. Наши каюры выдают голодным собакам кету — каждой по одной сухой рыбине и по кусочку тюленьего жира. Моментально управившись с едой, собаки, свернувшись калачиком, укладываются вокруг нарты на ночлег.

Весь следующий день мы едем почти без остановок и к вечеру уже догоняем наш конный отряд.

Дальше можно двигаться только на оленях.

— На перевалке олени есть, двадцать четыре нарты. Принадлежат они Петру Атласову, его здесь зовут «Атаман». Атласов согласен везти нас к ключу. Он дорогу в те места знает, — радостно сообщает мне старик Пятилетов. Через два дня по его словам, можно выезжать.

За дорогу в нашем отряде как-то сами собой распределились обязанности. Старик Пятилетов — наш завхоз. Он же шеф-повар. Ему помогает хозяйственный, молчаливый Иван Волков, земляк Пятилетова.

Ваня Яковенко, лихой кавалерист в прошлом, свою любовь к лошадям перенес на оленей. Помогая нашим каюрам, он самостоятельно ведет обоз из четырех нарт. Глядя на него, Сергей Захаров, юноша со средним образованием, как он любит упомянуть при случае, тоже берется вести три нарты. На его нарте лежит укутанная, словно ребенок, гитара. Сергеи бережет ее пуще глаза.

Молчаливый парень Вениамин Рождественский держится в стороне. На стоянках он так же молча и очень добросовестно заготовляет дрова. Есть у нас еще один «молчальник» — Андрей Соллогуб, «американец», как прозвали его рабочие. Несколько лет он скитался по Америке и сбежал оттуда, как он говорит, «от хорошей жизни». Ребята смеются над ним, что он и свой родной язык забыл и по-американски не научился. Я с трудом понимаю его белорусский говор. Соллогуб по вечерам охотно объясняет удобства и дешевизну проходки шурфов с помощью бойлерной оттайки мерзлых грунтов.

Степан Ложкин с шутками и прибаутками колет дрова, таскает их в палатку. За ночь уходит много дров.

После ужина, которому предшествует сто граммов разведенного спирта, начинаются бесконечные рассказы.

Вниманием слушателей овладевает обычно Костя Пичугин, разбитной москвич, очень красочно рассказывающий о своих, похождениях во Франции, куда он попал в первую империалистическую войну с корпусом русских солдат, посланных на помощь союзникам.

Когда запасы различных историй истощаются, Ваня Яковенко достает свою гармонь. И над заснеженными колымскими просторами льются грустные украинские песни. Особенно любит их слушать наш каюр, высокий жилистый Петр Атласов. Он во многих отношениях примечательная личность. Прозвище «Атаман» он получил от эвенов, потому что непременно возглавлял всякое новое начинание. Все делал по-своему, вопреки желанию кулаков. И сейчас он вел поисковиков в новые места назло кулакам. Быстро, насколько позволяет бездорожье, везет он нас на своих оленях.

Каждый вечер, сев на корточки и закурив свою самодельную трубку, он расспрашивает меня о новой жизни, о советской власти. Лицо его постепенно темнеет от гнева.

— Однако, у «князя» Громова, у «генерала» Зыбина, у братьев Крохалевых оленей надо отбирать. Колхоз делать. Много у них в тайге стад пасут пастухи. Больше тыщи оленей. Совсем бедный стал эвен. Всех оленей забрали они в свои стада, — порывисто говорит «Атаман», размахивая трубкой.

— Скоро придет в тайгу новый закон, — стараюсь успокоить я Петра, — отберут у кулаков оленей. Лучше станут жить эвены.

Но успокоить нашего каюра трудно.

Каждый день перед нами развертывается однообразная панорама: бескрайние белые хребты, покрытые редкой щетиной темных, словно обугленных лиственниц. Лишь изредка это снежное безмолвие нарушается глухим, похожим, на отдаленные пушечные выстрелы гулом: где-то рвет морозом лед.

Впереди на широких, обтянутых камусом лыжах пробивает дорогу «Атаман», ведя за собой упряжку оленей, которые тянут легко груженные передние нарты. За ним идет весь наш отряд. На наше счастье, снег на реке неглубокий, наледей еще нет. Мы делаем в день по пятнадцать — двадцать километров.

На пятый день пути впервые встречаем людей. На берегу реки видны две конусообразные эвенские урасы. От них столбом поднимается дым. На пологом склоне сопки пасется большое стадо оленей.

— Однако, «генерал» Зыбин кочует. Его стадо. Богатый старик. Три тысячи оленей имеет, — говорит Петр и тихо добавляет: — Скупой старик… Ночевать вместе не будем, дальше пойдем, иначе наши олени у Зыбина в стаде будут…

Около урасы нас встречает сам Зыбин. На вид это уже дряхлый старик. Около него стоит молодая женщина с ярким румянцем во все лицо. Мы приняли ее за его внучку. Оказалось — жена.

Старик вежливо, с достоинством здоровается с нами, небрежно и холодно с Петром и приглашает зайти в урасу.

За чаем, угостив хозяев своими продуктами, договариваемся, что Зыбин нам продаст на мясо несколько оленей.

На следующий день, взвалив на лошадей оленьи туши, мы продолжаем свой путь. Чем ближе приближаемся к цели, тем больше у нас разговоров о ключе дорожников.

— Найти бы такое золото, чтобы приисковое управление туда переехало. Ближе это будет к бухте Нагаева, — мечтательно говорит Петр, рассматривая со мной схематическую карту. — В картах я слабо разбираюсь. Вот доведу вас до юрты якута Дмитрия Заики, он расскажет, где ключ искать. — Петр, вздохнув, еще раз смотрит на карту. — Ну, пора спать, завтра большой переход.

На другой день к вечеру проезжаем, решив не останавливаться на ночлег, мимо бедной, одинокой якутской юрты. Пока наши остановились у реки на водопой, мы с Петром расспрашиваем хозяина, — это и есть Дмитрий Заика, — где искать ключ дорожников. Дмитрий, в самом деле страшно заикаясь, объясняет.

— Проедете ниже юрты километров десять, слева в реку Бахапчу впадает маленькая речка Мончана. Там в одном из ключей они мыли золото…

— Ну, теперь ясно, где нам искать! Найдем! — уверенно говорит Петр, выходя из юрты.

Вечером, чуть выше устья реки, о которой говорил Дмитрий на высоком берегу устраиваем бивак. Из ущелья, где находятся Бахапчинские пороги, дует порывистый ветер, гонит поземку… С огромным трудом натягиваем надувшуюся, как парус, палатку, укрепляем ее камнями, чтобы не сорвало.

Утром отправляемся на поиски.

Происхождение долины Мончана явно ледниковое. Формой она напоминает огромное корыто. Вся долина покрыта наледью. Поверх льда местами бежит вода, и над нею столбом стоит туман. Да, для наших оленей места неподходящие.

Мы с Петром идем вперед. У меня в руках схема-карта, по которой я стараюсь найти ключ.

— Вот в этот, третий справа ключ и надо идти, — доказывает Петр.

— Нет, в следующий, третьего распадка нет на карте, — уверенно говорю я, направляясь к устью следующего маленького ключа, где вскоре обнаруживаю на лиственнице белый затес «кл. Дорожников». Радостно зову к себе всех остальных участников экспедиции.

— Мы у цели!

* * *

Уже второй месяц мы ведем разведку, пересекая всю долину ключа шурфами.