Томас Уайсман - Царь Голливуда

• Название: Царь Голливуда
• Автор: Томас Уайсман
• Издательство: Профит
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-87443-075

Роман, вошедший в данный том, ярко отражает жизнь Голливуда, его страсти, радости и повседневность.

Читателя увлечет потрясающий сюжет и ощущение атмосферы Голливуда.

Для тех, кто любит праздник.

---

— Ты понял, что я тебе сказал? — спросил он Александра. — Я не желаю терпеть никаких подозрений и обвинений.

— Мистер Сейерман, я не подозреваю вас ни в чем. Полагаю, что все это дело мы можем обсудить спокойно.

— Тогда почему ты пришел и обвиняешь меня?

— Мне кажется, я имею право на некоторую сумму от прибыли. Пусть не один процент, я не знаю… но какую-то сумму вы мне должны заплатить. В конце концов, должны же вы признать за мной моральное право на некоторую часть прибыли.

— Моральное право, — заговорил Сейерман, чрезвычайно отчетливо выговаривая слова. — Вы уверены, что у вас есть моральное право? Хороший пинок под зад, вот на что вы имеете моральное право. — Он полез в ящик стола, достал оттуда и бросил на стол несколько папок. — Вот здесь, — сказал он, открывая одну из них, — здесь хранится копия письма. Вот она. Я прочту: "Дорогой Александр, я подтверждаю получение от вас пятисот долларов, которые вы пожелали внести на приобретение прав на часть дохода от проката фильма "Арлезия"…" Пожелали, пожелали, — повторил Сейерман, — которые вы пожелали внести… Где контракт? Где тут сказано хоть слово о процентах? Если вы думаете, что этот клочок бумаги дает вам право на один процент от прибыли, то вы сильно ошибаетесь, молодой человек. — Он, казалось, делает огромное усилие, чтобы сохранить спокойствие и быть убедительным. — Вот вы, Александр, взяли газету и прочитали там, что я сделал миллион долларов. Так я вам скажу: все это чушь, что они пирлезия"…" Пожелали, пожелали, — повторил Сейерман, — которые вы пожелали внести… Где контракт? Где тут сказано хоть слово о процентах? Если вы думаете, что этот клочок бумаги дает вам право на один процент от прибыли, то вы сильно ошибаетесь, молодой человек. — Он, казалось, делает огромное усилие, чтобы сохранить спокойствие и быть убедительным. — Вот вы, Александр, взяли газету и прочитали там, что я сделал миллион долларов. Так я вам скажу: все это чушь, что они пикаждый тянется к моему карману. Ото всех от них только одно слово и услышишь: надо, надо, надо. И всем возьми и дай. Вот двое моих братьев… Ты думаешь, я когда-нибудь слышу от них хоть слово о чем-нибудь, кроме того, что им нужно немного денег? И через две секунды, не успеешь застегнуть кошелек, они уже снова здесь: это настоящая стая волков, которых невозможно накормить досыта, они всегда голодные. И потом, у меня появилась масса родственников, которых я даже не знаю, я вдруг обнаруживаю, что у меня повсюду кузины. Куда бы я ни шел, ко мне подходят какие-то женщины и говорят: "А вы знаете, мистер Сейерман? Вы будете очень смеяться, вы даже не поверите, что это правда…", а я говорю: "Да, да! Знаю! Вы — моя кузина!" — и они говорят: "О, Вилли, дорогой! Как ты догадался? Наверное, ты заметил фамильное сходство в лице?.." Так много кузин! Так много! И все внезапно объявились. Можно подумать, что мои дядья, не злом будь помянуты, засевали их, как дикий овес, по всем местам, отсюда до Китая…

Вся искусственно возбужденная уверенность в себе оставила теперь Александра. Он чувствовал себя неловко и скованно, понимая всю абсурдность своего появления здесь с требованием десяти тысяч долларов, на которые, как выяснилось, он не имеет ни морального, ни юридического права.

— Виноват, мистер Сейерман, — сказал он. — Приношу свои извинения за то, что побеспокоил вас. Очевидно, я ошибся…

Доброе, прощающее выражение расплылось по лицу Сейермана, что повлекло за собой возникновение ласковой, ласковой улыбки. Ярость бесследно исчезла.

— Александр, я знаю, что вы болели, понимаю, как вам пришлось страдать из-за ваших нервов, и я не держу на вас зла. Я не такой человек, который повсюду собирает сплетни о ком бы то ни было. Все это простительно. На самом деле я пойду еще дальше, я скажу вам, что я по отношению к вам чувствую и какие имею намерения. Вот послушайте, Александр! Если вы снова захотите у меня работать, вы в любой момент получите эту работу. Мой брат Лео заведует обменным фильмофондом нашего предприятия. Если вы захотите, можете быть его ассистентом. У нас хороший год, поэтому я могу себе позволить повысить жалованье на десять процентов. Ну как, вы согласны? Подумайте о моем предложении и дайте мне знать в ближайшие три дня, потому что потом я вынужден буду уехать на Западное побережье по делам своей новой студии. Возможно, вы читали, что я затеваю собственное производство? Решил сам делать фильмы. Мне кажется, наблюдая и размышляя, я достаточно хорошо понял, за какие зрелища люди хотят платить свои деньги, так что почему же мне не создавать картины, которые принесут успех? Я позволил себе размечтаться, Александр, я мечтаю делать превосходнейшие картины — картины, нужные людям. Картины, которые сделают их жизнь чуточку лучше, дав им немного красоты и счастья. А если что проскользнет некрасивое, грубое, так вы подскажете, поправите, у вас ведь хороший вкус, Александр. Взять хоть этого Вальтера Стаупитца, — разве мы неправильно поступили с его "Арлезией"? И я вам больше скажу, я бы такого Вальтера Стаупитца, если бы он пришел ко мне, не взял бы к себе на работу. Он извращенец. Больной ум, полный блудливости и грязи, — вот что такое этот Вальтер Стаупитц. Я случайно нашел прекрасного, глубоко порядочного человека, Гарри Роланда, он мастерски вычищает все грязное и непристойное. Они вот говорят, Стаупитц — гений. И пускай себе. Но мы в таких гениях не нуждаемся. Пусть себе будут гениями на скотном дворе, которому они по праву принадлежат, пусть валяются в грязи вместе со свиньями. В своих картинах, Александр, я покажу людей, живущих прекрасной жизнью, я покажу их нежность и любовь. Потому что в их сердцах есть все то, чего они хотят.

Всю дорогу домой на губах Александра был кисловатый привкус поражения, он чувствовал тупую опустошенность, нахлынувшую в результате всех тех усилий, которые он совершил. Пока он шел, его рассудок жил поражением, анализируя которое, он проходил разные стадии разговора, пытаясь понять, где и что он сказал неправильно, и что именно позволило Сейерману одержать над ним верх. Чем больше он думал, тем ему становилось очевиднее, как нелеп он был и как неумело вел все дело. Надо было четче выразить уверенность в своей правоте, тогда бы он получил с Сейермана эти деньги. Но он позволил себе быть неуверенным и — проиграл. Теперь он наверняка впадет в депрессию на несколько дней, а то и недель. Ах, как он не гибок, совершенно не способен быстро найти выход из затруднительного положения. Несколько мизерных пустяков, реальных или воображаемых, могли вывести его из равновесия на многие дни, а главное, обратить в бегство, разбить наголову, заставить страдать, как он страдал, потерпев такое позорное, унизительное поражение; сердце его билось неровно, случайные пропуски ударов каждый раз пугали его. Как и почему все это происходит? Почему со мной не случается ничего хорошего, с отчаянием спрашивал он себя. Каждое поражение раз от разу все жестче и жестче. Сколько усилий мне надо, чтобы преодолеть боль и снова встать на ноги, и сразу же что-то другое сбрасывает меня вниз. Сколько еще ударов могу я выдержать? Сколько еще раз смогу встать на ноги? Все время вытаскивать себя за шнурки башмаков… могу ли я это? И есть ли у меня выбор? Остаться внизу? Умереть? Карабкаться всю жизнь, как мой отец, проживая в пустом ожидании день за днем, без профессии, без настоящего дела, расталкивая локтями таких же, как ты? Отец думал, что я ни на что не годен. Ну что же, возможно, он прав. Депрессия может сокрушить меня в очередной раз. Так не лучше ли, не честнее ли просто покончить с собой? Разве в этой жизни мало у меня было такого, что гораздо страшнее смерти? Забавно, но эта мысль неожиданно успокоила его. Если есть вещи действительно настолько отвратительные, что рядом с ними и мысль о самоубийстве не кажется такой уж страшной, то тем более смешно огорчаться из-за сегодняшнего поражения, из-за этого маленького болтуна Сейермана. Ведь и без него все плохо.

Глава пятая

Пауль вынул затычки из ушей и возник из-за ширмы, за которой пытался работать.

— Ну, дети, — сказал он Лейле и Александру, — сегодня моя Муза молчит. Где моя расческа? Неплохо бы смотаться отсюда к чертовой бабушке.

— Полезно! — воскликнула Лейла, лежавшая на кровати и слушавшая звуки музыки, исторгаемые трубой граммофона.

Александр расположился на полу, на дне ущелья, образованного отвесными стенами книжных отложений, и читал.

— В конце концов, — сказал Пауль, — не каждый день накатывает вдохновение писать рассказы для "Сатеди Ивнинг Пост".

В это утро он получил чек на восемьсот долларов за рассказ, настуканный за одну ночь и отправленный некоторое время назад в "Сатеди Ивнинг Пост". Он цинично заявил при этом, что, поскольку рассказ хуже всего им написанного, его обязательно напечатают. Впоследствии он даже колебался, брать ли ему положительную рецензию и чек, но, перечитав рассказ, пришел к заключению, что, возможно, рассказ не так уж плох, как ему показалось сначала. Получить восемьсот долларов за одну ночь работы было удачей, эта сумма превышала все, что он ранее получал за писательский труд в течение одного года.