Амос Оз - Картинки деревенской жизни

• Название: Картинки деревенской жизни
• Автор: Амос Оз
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-367-02824-9

Новый роман известного израильского писателя, необычный по форме. Смутные опасения, неясные тревоги вторгаются в безмятежную вроде бы жизнь деревни Тель-Илан. Обыденность подает ее жителям странные знаки.

Издание не рекомендуется детям младше 16 лет

---

Последний автобус из Тель-Авива прибывает в поселок Тель-Илан ежедневно в семь вечера. Без двадцати семь Гили Штайнер, семейный врач из поселковой поликлиники, пришла на автобусную остановку, чтобы встретить племянника, сына своей сестры, солдата Гидона Гата. В разгар занятий на курсах бронетанковых войск у Гидона обнаружилось заболевание почек, и он был госпитализирован. Теперь же, после выписки из больницы, мать отправила его отдохнуть несколько дней у сестры в поселке.

Доктор Штайнер — незамужняя энергичная женщина лет сорока пяти. Но выглядит она гораздо старше: худая, угловатая, с коротко подстриженными седыми волосами, суровым морщинистым лицом, в квадратных очках без оправы. Она никогда не была замужем, но ее сверстники в поселке помнят, что в молодости был у нее роман с женатым человеком, который погиб во время боевых действий в Ливане.

В Тель-Илане доктор Штайнер считается прекрасным, никогда не ошибающимся диагностом. Однако, общаясь с больными, внимательно выслушивая их, она говорит с ними так сухо и резко, словно совсем не сочувствует их страданиям.

Сейчас Гили Штайнер сидит в одиночестве на скамейке, время от времени поглядывая на свои ручные часы. В свете фонаря стрелки часов видны нечетко, и трудно определить, сколько ей еще ждать прихода автобуса. Она надеется, что прибудет он без опоздания и что Гидон приедет именно этим рейсом. Гидон — парень рассеянный и вполне мог что-либо перепутать. Сейчас, едва оправившись от тяжелой болезни, он, несомненно, рассеян больше обычного.

Доктор Штайнер полной грудью вдыхает холодный воздух ночи, пришедшей на смену угасшему зимнему дню, такому же холодному и сухому. Во дворах заходятся лаем собаки. Над зданием поселкового совета висит почти полная луна, льющая свой мертвенно-белый свет на улицу, на кипарисы, на живую изгородь. Легкий пар окутывает кроны деревьев, сбросивших листья.

В последние годы Гили Штайнер дважды записывалась на курсы, которые вела в Доме культуры Далия Левин. Но не нашла там того, что искала. Что она искала? Это и самой ей было неясно. Возможно, визит племянника поможет ей найти ответ. В течение нескольких дней они будут в доме только вдвоем. Устроятся возле электрического обогревателя. Она будет ухаживать за ним, как, бывало, ухаживала во времена его детства. И, возможно, завяжется доверительный разговор, и ей удастся поддержать парня, которого она все эти годы любила, как родного сына. Она уже заполнила для него всякими деликатесами холодильник. И в комнате, раз и навсегда отведенной ему, рядом с ее собственной спальней, застелила свежим бельем постель, возле которой положила шерстяной коврик. У изголовья кровати были приготовлены газеты и журналы, а также три-четыре книги, которые нравились ей и, она надеялась, понравятся Гидону. Гили заранее включила бойлер, чтобы нагрелась вода, оставила в гостиной включенными мягкий свет и обогреватель, поместила на стол блюдо с фруктами и орехами — чтобы сразу, как только придут они с автобусной остановки, повеяло на Гидона домашним теплом…

В семь десять послышалось урчание автобуса, взбирающегося в гору со стороны улицы Первооснователей. Доктор Штайнер поднялась и встала, дожидаясь, пока он остановится, худая, напряженная; ее костлявые плечи укутывал темный свитер, вокруг шеи был обмотан такой же темный шерстяной шарф. Открылась задняя дверь автобуса. И первыми вышли две немолодые женщины, с которыми Гили была едва знакома. Она поздоровалась с ними. Через переднюю дверь медленно выбрался Арье Цельник. Куртка военного покроя до колен была ему несколько великовата, козырек фуражки скрывал лоб, нависающий над глазами. Он пожелал Гили доброго вечера и поинтересовался шутливо, не его ли она дожидается. Она ответила, что ждет своего племянника, солдата. Но Арье Цельник не заметил в автобусе ни одного солдата. Гили пояснила, что она имела в виду солдата в гражданской одежде. А тем временем вышли еще три-четыре человека, но Гидона среди них не было. Автобус опустел, и Гили спросила у Миркина, водителя, не было ли среди пассажиров, севших в Тель-Авиве, худого высокого парня в очках, солдата в отпуске, довольно симпатичного, но несколько рассеянного и, возможно, выглядящего не совсем здоровым. Водитель не помнил такого пассажира, но сказал с юмором:

— Не беспокойтесь, доктор Штайнер, тот, кто не приехал сегодня вечером, наверняка прибудет к нам завтра утром, а тот, кто не появится завтра утром, уж точно доберется завтра к обеду. В конце концов все прибывают.

И Авраама Левина, вышедшего из автобуса последним, Гили тоже спросила, не заметил ли он парня, который, возможно, сошел не на той остановке.

Авраам сказал:

— Может, был такой, а может, нет. Я не обратил внимания: был погружен в свои мысли. — И после короткого раздумья добавил: — По пути есть много остановок, и множество людей входило и выходило на них.

Водитель Миркин предложил доктору Штайнер подбросить ее домой. Ему это по дороге. Ведь каждую ночь автобус стоит возле его дома, а в семь утра отправляется в Тель-Авив. Гили поблагодарила Миркина и отказалась: она предпочитает вернуться пешком — приятно подышать зимним воздухом, а теперь, когда выяснилось, что племянник не приехал, у нее нет причин торопиться.

После того как Миркин пожелал ей спокойной ночи, закрыл дверь автобуса (компрессор при этом шумно вздохнул) и уехал к себе домой, Гили вдруг охватило беспокойство: вдруг Гидон прилег и уснул на заднем сиденье и никто этого не заметил? А теперь, когда Миркин поставит автобус рядом со своим домом, погасит свет, закроет двери, парень останется запертым в ловушке до самого утра. И Гили направилась в сторону улицы Первооснователей, энергично шагая вслед за автобусом. Она решила срезать путь, пройдя через парк Памяти.

2

Через двадцать — тридцать шагов Гили пришла к выводу, что вообще-то ей лучше отправиться прямо домой и, позвонив Миркину, попросить его сходить и проверить, не уснул ли у него на заднем сиденье пассажир. Можно также позвонить сестре и выяснить, уехал ли Гидон в Тель-Илан, или в самую последнюю минуту поездка отменилась. Но, с другой стороны, стоит ли звонить сестре и волновать ее? Хватит и того, что она, Гили, сама обеспокоена и места себе найти не может. Если и в самом деле парень сошел с автобуса на одной из предыдущих остановок, то он, без сомнения, пытается сейчас дозвониться до нее из какого-нибудь соседнего поселка. Еще одна веская причина вернуться домой, а не бежать за автобусом до самого дома Миркина. Она предложит Гидону взять такси там, где он очутился по ошибке. Если у него не окажется денег, она, разумеется, оплатит поездку. И в мыслях своих она уже видела Гидона, подъезжающего к ее дому через полчаса-час. Он будет улыбаться, как обычно, смущенной улыбкой, извиняться своим низким голосом за случившуюся по его вине путаницу. А она, расплатившись с водителем такси, возьмет Гидона за руку, как делала это, когда он был еще маленьким, и, прощая и успокаивая, поведет в дом. Там ждет его душ и приготовленный ею ужин — запеченные в духовке рыба с картошкой. Пока он будет купаться, она быстренько просмотрит его медицинскую карту — она просила Гидона привезти карту с собой. Во всем, что касается диагноза, она склонна полагаться только на себя. И все же не всегда. И не в полной мере.

Хотя Гили твердо решила, что, без сомнения, ей лучше всего прямо пойти домой, она тем не менее двигалась в сторону Дома культуры, короткими решительными шагами поднимаясь по улице Первооснователей к парку Памяти, чтобы пересечь его и тем сократить путь. Парк стоял окутанный темнотой и тронутый бледно-серебристым светом почти полной луны.

Стекла ее очков запотели, потому что зимний воздух был влажным. Она сняла очки, с силой протерла их концом своего шарфа, резким движением надела снова. Одно мгновение — без очков — лицо ее вовсе не выглядело суровым и сухим, оно было нежным и обиженным, как у девочки, которую выбранили без всякой причины. Но в парке не было никого, кто увидел бы ее без очков. У нас привыкли к острому и холодному блеску ее квадратных стекол без оправы.

Парк покоился под луной, тихий, безмолвный, пустынный. За лужайками и зарослями бугенвиллеи начиналась кипарисовая роща — плотный сгусток темноты. Гили Штайнер глубоко вздохнула и ускорила шаги. Подошвы ее обуви скрипели на гравийной дорожке, словно она на ходу давила каких-то маленьких зверьков и те при этом сдавленно вскрикивали…

Когда Гидон был мальчиком лет четырех-пяти, мать привезла его к сестре, которая как раз тогда начала работать семейным врачом в поселке Тель-Илан. Гидон был сонным, мечтательным ребенком, способным занять себя на долгие часы игрою с тремя-четырьмя простыми предметами: чашкой, пепельницей, шнурками от ботинок. Бывало, он в своих коротких штанишках и запятнанной рубашке сидел на ступеньках дома и удивленно глядел на мир. Он не двигался. Только губы его шевелились, словно рассказывали какую-то историю. Тете Гили не нравилась замкнутость мальчика, и она пыталась найти ему товарищей для игр среди соседских ребят. Но ребят он не интересовал, и спустя четверть часа Гидон вновь оставался один. Он не пытался подружиться с ними, устраивался в гамаке на веранде и лежал, уставившись в пространство перед собою и шевеля губами. Либо выкладывал в линейку канцелярские кнопки. Тетя покупала ему игрушки и детские игры. Но мальчик занимался ими лишь короткое время, неизменно возвращаясь к своим постоянным делам: чашки, пепельница, ваза, скрепки — все это раскладывалось на циновке в каком-то ему одному понятном логическом порядке, затем смешивалось и расставлялось сызнова. При этом губы его не переставали двигаться, словно рассказывая истории, которыми он ни разу не поделился с тетей. По ночам он засыпал в обнимку с маленьким игрушечным кенгуру, шерсть которого выцвела от времени.