Виктор Пронин - Дурные приметы

• Название: Дурные приметы
• Автор: Виктор Пронин
• Жанр: Криминальный детектив

Стоит только начать, и одно преступление тянет за собой другое, раскручивая кровавый круг. В этом убеждается неудачливый продавец газет, ставший умелым киллером. Но убивать — это одно умение, а просчитывать варианты — совсем другое. Итак, задание выполнено — `заказанный` ему банкир убит, но вот тут-то и начинается предельно жестокая игра.

---

— Ради Бога! — вскричал Варламов, радуясь непонятно чему, и, метнувшись в мастерскую, через минуту вернулся. — Держи. Как пользоваться, знаешь. Миша, — он кивнул в сторону мастерской, где опять раздался взрыв веселого хохота, — Миша едет со мной... Так что... Давай. Только свет не забывай гасить, а то всю ночь ломиться будут.

— Кто?

— Люди, кто же еще...

Евлентьев сунул в карман плоскую холодную железку, пожелал Варламову творческих успехов, пожал сильную, костистую руку художника. И зашагал к арке.

Пора было возвращаться к Анастасии.

Зачем он зашел к Варламову, что его заставило обратиться к тому со столь странной просьбой, зачем ему ключ от полуподвала в том самом доме, в котором он живет... Евлентьев не знал. Он не думал об этом. Не было никакой цели. Что-то заставило, что-то надоумило. Во всяком случае, утром он долго будет рассматривать ключ и не сразу, далеко не сразу вспомнит, откуда он у него. О позднем посещении мастерской художника в памяти Евлентьева не останется ничего.

На автопилоте мужик вернулся. Последнее его четкое воспоминание об этом вечере — прощание с Самохиным на ступеньках ресторана и название улицы, на углу дома — Поварская. Анастасия впустила его в квартиру, снова заперла дверь, молча посмотрела на схватку Евлентьева со своей курткой и вздохнула.

— Что и требовалось доказать, — сказала она, забираясь с ногами в кресло перед мерцающим экраном телевизора. Толстый заросший мужик с кудрявыми прядями по плечам с серьезным видом рассуждал о странностях отношений мужчины и женщины, озабоченно так рассуждал, вдумчиво, но спокойно. В его словах ощущался большой личный опыт, можно сказать, наболевшим делился мужик.

— Во телевидение наступило! — хмыкнул Евлентьев, расправившись наконец с курткой и забросив ее в угол. — То Белоруссию матерят, то про баб треплются...

Круг замкнулся... Что им белорусы сделали плохого, чем бабы не угодили? Ни с теми вместе не хотят, ни с другими...

И рухнул на диван.

— Что и требовалось доказать, — повторила Анастасия, не оглянувшись на бесчувственного сожителя.

Евлентьев открыл глаза, когда большое квадратное окно едва начало сереть. В утренних сумерках уже различалась дверь в прихожую, кресло, телевизор — он черным квадратом выделялся четче остальных предметов в комнате. По голове Евлентьева, где-то внутри, мучительно передвигался комок боли. Вот он словно под тяжестью опустился к самым шейным позвонкам, потом раздулся и охватил весь затылок между ушами. Это было еще терпимо, но, когда сгусток разделился на два и приблизился к вискам, Евлентьев понял, что наступил последний его час.

— Умираешь? — с интересом спросила Анастасия. Она лежала рядом с самого края, одетая, все в тех же брючках и в большом толстом свитере.

— Кажется, да...

— Что-то болит, наверное?

— Болит...

— Мне почему-то кажется, что у тебя должна болеть голова... Я угадала?

— Нет... Голова не болит... Но в самой голове, в черепушке... Творится что-то страшное... Там у мен1 кто-то завелся.

— Много выпили? — деловито осведомилась Анастасия.

— По бутылке. Уже заканчивали, а Самохин и говорит... Надо бы, говорит, добавить... Добавили. А потом внизу, в полуподвале... С художниками...

— И Зоя была?

— А как же без Зои...

— Что с ней случилось на этот раз?

— Инопланетянин посетил... Воспользовался ее беспомощным состоянием.

— Опять? — удивилась Анастасия.

Ответить у Евлентьева сил не нашлось, и тогда Анастасия, легко спрыгнув с кровати и сразу попав ногами в шлепанцы, прошла на кухню, хлопнула там дверцей холодильника и вернулась со стаканом холодного кефира. Не открывая глаз, Евлентьев протянул руку, нащупал холодные грани стакана и, приподняв голову, залпом выпил. И тут же со слабым стоном снова упал на подушку.

Анастасия взяла из его ослабевших пальцев стакан, вытряхнула себе в рот остатки кефира. Чуть приоткрыв глаза, Евлентьев увидел на фоне светлеющего окна ее тонкую, не правдоподобно тонкую руку, которая казалась совсем полупрозрачной рядом с толстыми складками свитера.

— Выжил? — спросила Анастасия.

— Еще не знаю...

— Похмелишься?

— Упаси Боже!

— Значит, выживешь... Это хорошо. Тогда я собираюсь.

— Куда?

— За товаром... Возьму пару пачек «Московского комсомольца». Он хорошо расходится — народ любит бифштекс с кровью...

— Не надо, — Евлентьев пошарил в воздухе рукой, нащупал ладошку Анастасии и сжал, не позволяя ей отлучиться.

— Что не надо? Газету?

— Вообще не надо... Завязали с электричками.

— Виталик... А это... Кушать?

— Возьми в пиджаке... Во внутреннем кармане... На первое время хватит.

— Самохин? — удивилась Анастасия.

— Да.

Анастасия подошла к стулу, на спинке которого висел пиджак Евлентьева, скользнула ладошкой во внутренний карман и, Нащупав нечто похрустывающее, вынула две полумиллионные купюры. Подошла с ними к окну, осмотрела каждую с двух сторон, в полной растерянности повернулась к Евлентьеву.

— Послушай... А что... Разве есть такие деньги?

— Какие? — не понял Евлентьев, в это утро он вообще мало что понимал.

— По пятьсот тысяч рублей в одной бумажке?

— Других у него не было.

— А они настоящие?

— Магазины откроются... Проверим.

— Проверим, — кивнула Анастасия и снова сунула деньги в пиджак.

— Возьми одну себе... А вторую мне оставь, — простонал Евлентьев. От вчерашнего блеска в нем ничего не осталось — спутанные волосы, затуманенный взгляд, смятая рубашка уже не столь ослепительной белизны, какой она сверкала совсем недавно.

— А тебе зачем? — рассмеялась Анастасия. — Посмотри на себя, ты же недееспособен. Обманут, отнимут, сам потеряешь.

— Тогда бери обе, — сказал Евлентьев. Каждое слово давалось ему с такими муками, что Анастасия сжалилась и вопросов больше не задавала.

Обычно после подобных испытаний Евлентьев приходил в себя где-то к вечеру.

Весь день он маялся, перекладывая с места на место книги, чинил краники, выключатели, ходил в магазин за хлебом и молоком, просто лежал, глядя в потолок и тихо прощаясь с жизнью. И только после пяти-шести часов вечера вдруг обнаруживал, что в мире есть звуки и краски, вспоминал, что совсем недалеко, в этом же доме, возле булочной есть тяжелая коричневая дверь, за которой его наверняка встретят радостными криками. Старший Варламов побежит ставить чайник, а младший, получив деньги, тут же мотанется за бутылочкой. А когда вернется через десять-пятнадцать минут, за столом уже будет сидеть Зоя. И только тогда Евлентьев поймет, что выжил, только тогда, не раньше.

Наверное, все так бы и случилось, и Евлентьев уже надел куртку, уже напялил на голову вязаную шапочку которая придавала ему вид легкомысленный и задорный, уже стоял у двери и, глядя в насмешливые глаза Анастасии, произносил бестолковые и лживые слова о том, что ему нужно где-то быть, кого-то видеть, что-то сделать... Когда Анастасии надоело его откровенное вранье и она сказала обычное свое «Катись!», раздался телефонный звонок. Евлентьев оказался к аппарату ближе и поднял трубку.

— Слушаю! — сказал он с надеждой получить еще один повод слинять на вечерок из дома.

— Жив? — прозвучал незнакомый голос.

— Да, вроде...

— Не узнаешь? Вчерашний твой собутыльник... Ну? Напрягись, напрягись немного!

— Елки-палки! — заорал Евлентьев, узнав Самохина. — А я не врубился, представляешь!

— Встречаемся через пятнадцать минут. Станция метро «Белорусская» — радиальная. Рядом табло пригородных поездов. Вот у этого табло.

Пятнадцати минут тебе хватит, чтобы дойти пешком. Вопросы? Возражения?

— Да вроде того, что... — начал было Евлентьев, пытаясь сообразить, что ему ответить, но Самохин прервал его.

— Вот и отлично, — сказал он, и из трубки тут же послышались частые гудки.

— Ни фига себе, — пробормотал Евлентьев, опуская трубку. — Через пятнадцать минут на Белорусском вокзале...

— Самохин? — спросила Анастасия.

— Он самый.

— Пойдешь?

— Конечно.

— Ну-ну... Ни пуха ни пера.

— К черту! — сказал Евлентьев и вышел. Пытаясь закрыть за собой дверь, он увидел, что ее придерживает Анастасия. Едва ли не впервые за последние дни она смотрела на него серьезно, даже встревоженно. — Ты что-то хочешь сказать? — спросил он.

— Да... Будь осторожен.

— Ты, наверное, что-то предчувствуешь? — усмехнулся он. Евлентьев с радостью отнесся к звонку Самохина, он позволял ему легко, без объяснений выйти из дома. Настроение Анастасии он не принял и о предчувствии спросил только для того, чтобы уйти легко и быстро.

— Тревога, Виталик... Не знаю откуда, но во мне тревога.

— Опять приметы?

— Да, Виталик, да.

— Какие?

— Дурные. Вчера, когда ты с Самохиным гудел, в окно птица залетела...

— Да, это серьезно, — кивнул Евлентьев. — А что потом сталось с птичкой?