Висенте Бласко-Ибаньес - Обнаженная

• Название: Обнаженная
• Автор: Висенте Бласко-Ибаньес
• Жанр: Литература 20

«Было одиннадцать часовъ утра, когда Маріано Реновалесъ подошелъ къ музею Прадо. Прошло уже несколько летъ съ техъ поръ, какъ знаменитый художникъ былъ здесь въ последній разъ. He мертвые привлекали его сюда. Они были, конечно, очень интересны и достойны уваженія подъ славнымъ венцомъ многихъ вековъ, но искусство шло теперь по новымъ путямъ; Реновалесъ не могъ учиться здесь у мертвыхъ, при освещеніи со стекляннаго потолка, глядя на действительность глазами людей съ инымъ темпераментомъ, чемъ у него. Клочекъ моря, уголокъ на склоне горы, группа оборванцевъ, выразительная головка привлекали Реновалеса больше, чемъ этотъ дворецъ съ широкими лестницами, белыми колоннами и статуями изъ бронзы и алебастра – величественный пантеонъ искусства, где постоянно переживали муки колебаній молодые художники, находясь въ состояніи самой безплодной нерешимости и не зная, какой путь имъ избрать…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

---

Нѣкоторые родственники доньи Эмиліи, мамаши Хосефины, оказывали ей помощь, но не деныами (это никогда), а избыткомъ своей роскоши, чтобы она и дочь могли представлять слабое подобіе довольства. Одни посылали имъ иногда свой экипажъ, чтобы прокатиться по аллеѣ Кастельяна и по парку Ретиро, гдѣ онѣ раскланивались съ катающимися пріятельницами; другіе давали имъ время отъ времени свою абонементную ложу въ Королевскомъ театрѣ, въ дни неинтересныхъ представленій. Состраданіе не позволяло богатымъ родственникамъ забывать о матери и дочери и передъ семейными обѣдами и другими торжествами. «He забыть бы бѣдныхъ Торреалта…» И на слѣдующій день въ великосвѣтской хроникѣ отмѣчались въ числѣ присутствовавшихъ на торжествѣ «прелестная сеньорита де Торреалта и ея почтенная мать, вдова незабвеннаго, знаменитаго дипломата». Донья Эмилія забывала тогда свое положеніе, воображая, что вернулись опять хорошія времена, и пролѣзала всюду въ своемъ вѣчномъ черномъ платьѣ, преслѣдуя своею навязчивостью важныхъ дамъ, горничныя которыхъ были богаче и питались лучше, чѣмъ она съ дочерью. Если какой-нибудь старый господинъ подсаживался къ ней, дипломатическая дама старалась уничтожить его своими величественными воспоминаніями. «Когда мы были посланниками въ Стокгольмѣ…» или «Когда мой близкій другъ Евгенія была императрицей…»

Хосефина же, со своимъ инстинктомъ робкой дѣвушки, повидимому, лучше матери понимала свое положеніе. Она спокойно сидѣла среди пожилыхъ дамъ, разрѣшая себѣ лишь изрѣдка подходить къ молодымъ дѣвушкамъ, которыя были ея школьными подругами, но относились къ ней теперь свысока, видя въ бѣдной Хосефинѣ чтото въ родѣ компаньонки, поднявшейся до ихъ высоты только по положенію покойнаго отца. Мать сердилась на нее за робость, требуя, чтобы она много танцовала, держала себя бойко и оживленно и отпускала шутки, хотя бы даже нѣсколько смѣлыя, чтобы мужчины повторяли ихъ и создали ей репутацію остроумной барышни.

Трудно вѣрилось даже, чтобы она могда быть такимъ ничтожествомъ. И это дочь великаго человѣка, вокругъ котораго тѣснились люди, какъ только онъ входилъ въ первые салоны Европы! Это дѣвушка, которая воспитывалась въ Парижѣ въ Sacre Coeur, говорила по-англійски, знала немного по-нѣмецки и проводила цѣлые дни за книгою, когда не надо было передѣлывать старое платье или чистить перчатки! Что она о себѣ думаетъ? Видно, ей замужъ не хочется!.. Должно быть ей живется очень хорошо въ маленькой квартирѣ въ третьемъ этажѣ, гдѣ ихъ знатный родъ влачитъ свое жалкое существовованіе?

Хосефина грустно улыбалась. Выйти замужъ! Она была увѣрена, что не найдетъ жениха въ обществѣ, къ которому принадлежала. Всѣ знали, что она бѣдна. Молодежь искала въ салонахъ невѣстъ съ приданымъ. Если кто изъ молодыхъ людей и подходилъ къ Хосефинѣ, привлеченный ея блѣдною красотою, то лишь для того, чтобы шепнуть ей на ухо дерзкія слова или попросить въ насмѣшку во время танцевъ ея руки, или предложить ей близкія отношенія съ чисто англійскою осторожностью – напримѣръ, флиртъ, безъ особенно дурныхъ послѣдствій, на который охотно идутъ дѣвушки, желающія и сохранить дѣвственность, и познать тайну физической любви, хотя бы въ извращенномъ видѣ.

Реновалесъ не могъ отдать себѣ отчета въ томъ, какъ началась его дружба съ Хосефиною. Можетъ-быть, здѣсь сыгралъ роль контрастъ между нимъ и маленькою женщиною, которая еле доходила ему до плеча и выглядѣла пятнадцатилѣтнею дѣвочкою, когда ей минуло уже двадцать лѣтъ. Ея нѣжный голосъ ласкалъ его слухъ; ему было смѣшно подумать, что онъ можетъ обнять это хрупкое и граціозное тѣльце; ему казалось даже, что онъ раздавилъ бы его въ своихъ крѣпкихъ объятіяхъ, словно восковую куклу. Маріано искалъ Хосефину всегда въ салонахъ, гдѣ появлялись мать съ дочерью, и проводилъ цѣлые вечера подлѣ молодой дѣвушки, охваченный чувствомъ братскаго довѣрія и желаніемъ сообщить ей всю свою жизнь, свое прошлое, свои надежды и труды, словно она была товарищемъ по профессіи. Хосефина слушала, глядя на него своими сѣрыми, слегка улыбающимися глазами и утвердительно качая головою, хотя она не понимала всего, что онъ говорилъ; живой и открытый характеръ Маріано разливался, казалось, въ огненныхъ волнахъ и пріятно ласкалъ ее. Реновалесъ не походилъ на тѣхъ людей, которыхъ она знала до сихъ поръ.

Замѣтивъ ихъ дружескія отношенія, кто-то – можетъ-быть, подруга Хосефины – пустилъ ради насмѣшки слухъ, что художникъ – женихъ Хосефины Торреалта. Тогда только оба они поняли, что молча любятъ другъ друга. He братская дружба побуждала Реновалеса проходить по той улицѣ, гдѣ жила Хосефина, и глядѣть вверхъ въ надеждѣ увидѣть у окна ея стройную фигурку. Однажды въ домѣ герцогини, очутившись съ Хосефиною наединѣ въ корридорѣ, Реновалесъ схватилъ ее за руку и такъ робко поднесъ руку къ губамъ, что онѣ еле прикоснулись къ перчаткѣ. Онъ самъ испугался этой дерзости, стыдясь своей силы и боясь причинить боль такому нѣжному и слабому созданію. Хосефина могла свободно положить конецъ этой дерзости самымъ слабымъ движеніемъ, но вмѣсто этого не только не отняла руки, а опустила голову и расплакалась.

– Какой вы добрый, Маріано!

Она чувствовала къ нему глубокую благодарность, встрѣтивъ впервые искреннюю, хорошую любовь, и притомъ со стороны человѣка, который пользовался извѣстною славою и, избѣгая общества счастливыхъ женщинъ, обратился къ ней, робкой и всѣми забытой. Чувство любви, не находившее исхода во время одинокой и угнетенной жизни, накипѣло въ ея душѣ и излилось на Реновалеса. О, какою горячею взаимностью отвѣчала она тому, кто любилъ ее и вывелъ изъ тяжелаго состоянія прозябанія, поднявъ, благодаря своей силѣ и любви, до уровня презиравшихъ ее людей!

Знатная вдова де Торреалта возмутилась сперва, узнавъ о сдѣланномъ ея дочери предложеніи. «Сынъ кузнеца! Знаменитый дипломатъ незабвенной памяти!..» Но гордый протестъ какъ бы открылъ ей глаза на истинное положеніе вещей, и она вспомнила, сколько лѣтъ тщетно вывозила дочь въ свѣтъ. Дураки мужчины! Она подумала также о томъ, что знаменитый художникъ – важная персона, впомнила про статьи, посвященныя послѣдней картинѣ Реновалеса, а главное, что было особенно убѣдительно для нея, приняла къ свѣдѣнію богатства, сыпавшіяся на художниковъ заграницею, и сотни тысячъ франковъ, уплачиваемые за картинку, которую можно было унести подъ мышкой. Почему не могъ Реновалесъ попасть въ число этихъ счастливцевъ?..

Донья Эмилія начала приставать ко всѣмъ своимъ безчисленнымъ родственникамъ. У дѣвочки не было отца, и они должны были замѣнить его теперь. Одни отвѣчали ей равнодушно. «Художникъ! Гм… Ну, что же?» давая ей понять, что такой мужъ былъ ничѣмъ не лучше таможеннаго досмотрщика. Другіе невольно оскорбляли ее своимъ плотнѣйшимъ одобреніемъ. «Реновалесъ? Художникъ съ великимъ будущимъ? Чего же тебѣ еще? Ты должна радоваться, что онъ обратилъ вниманіе на твою дочь». Но убѣдительнѣе всего былъ для доньи Эмиліи совѣтъ ея знатнаго родственника маркиза де Тарфе, котораго она уважала, какъ перваго человѣка въ государствѣ, несомнѣнно за то, что онъ былъ вѣчнымъ начальникомъ испанскихъ дипломатовъ, занимая чуть ли не каждые два года постъ министра иностранныхъ дѣлъ.

– По-моему, это дѣло разумное, – сказалъ великій человѣкъ торопливо, такъ какъ его ждали въ сенатѣ. – Это современный бракъ, а надо жить соотвѣтственно своему времени. Я – консерваторъ, но либеральный, очень либеральный и вполнѣ современный человѣкъ. Я позабочусь о молодыхъ, мнѣ нравится этотъ бракъ. Искусство соединяетъ свою славу съ великимъ историческимъ именемъ! Народная кровь поднимается, благодаря своимъ заслугамъ, до сліянія со старинною знатью.

Маркизъ де Тарфе, титулъ котораго не насчитывалъ и полувѣка, положилъ своею образною рѣчью сенатскаго оратора и обѣщаніемъ позаботиться о молодыхъ конецъ колебаніямъ надменной вдовы. Она первая заговорила съ Реновалесомъ, понимая, насколько тяжело ему объясненіе съ матерью невѣсты, принадлежавшей не къ его кругу.

– Я все знаю, Маріано, и согласна на этотъ бракъ.

При этомъ донья Эмилія предпочитала, чтобы свадьба состоялась поскорѣе. Когда онъ думаетъ вѣнчаться? Реновалесъ жаждалъ этого брака гораздо болѣе, чѣмъ мать. Хосефина была непохожа, по его мнѣнію, на остальныхъ женщинъ, которыя почти не возбуждали въ немъ животнаго чувства. Цѣломудріе упорнаго труженика перешло въ лихорадочное возбужденіе и въ жажду поскорѣе обладать этою очаровательною куклою. Кромѣ того этотъ бракъ льстилъ его самолюбію. Невѣста была бѣдна, и все приданое ея состояло изъ нѣсколькихъ тряпокъ, но она принадлежала къ роду грандовъ, изъ которыхъ одни были министрами, другіе генералами и всѣ были титулованными особами. Немало тоннъ вѣсили короны и гербы безчисленныхъ родственниковъ, которые не обращали большого вниманія на Хосефину и ея мать, но должны были въ скоромъ времени стать и его родственниками. Что подумалъ бы сеньоръ Антонъ, куя желѣзо въ своей далекой кузницѣ? Что сказали бы завистливые товарищи въ Римѣ, которые жили обыкновенно внѣ брака съ ciociara\'ми, служившими имъ моделями, и вѣнчались съ ними въ концѣ-концовъ изъ страха передъ кинжаломъ почтеннаго калабрійца, который желалъ во что бы то ни стало дать своему внуку законнаго отца.