Владимир Кашин - …И никаких версий

• Название: …И никаких версий
• Автор: Владимир Кашин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Детектив
• Год: 1991

Книга третья цикла «Справедливость — мое ремесло» («…И никаких версий», «Готовится убийство»), завершает серию детективных романов об инспекторе уголовного розыска Дмитрии Ковале.

---

В голосе Вячеслава Адамовича послышались горькие нотки.

Полковник все больше убеждался, что не ошибается в своем подозрении: Павленко страстно завидовал соседу.

— Впрочем, — добавил тот, — как говорили древние римляне, а мы повторяем: де мортуис аут боне, аут нихиль, — о мертвых говори только хорошо… Поймите меня правильно. Но есть ведь еще одно древнее выражение: веритас магис амикити — истина выше дружбы… Не так ли? Особенно в делах правосудия?

Коваль согласно кивнул, раздумывая о неожиданных панегириках машинистке и вырвавшихся эмоциях Павленко.

— Так вот, — словно еще больше воодушевившись кивком полковника, продолжал Вячеслав Адамович, — это его и погубило…

— Что именно? — Коваль сделал вид, что не понимает. — В каком смысле «погубило» ?

— Я думаю от пресыщения он погиб, от обилия удовольствий, денег, от легкой жизни, в конце концов допился до белой горячки… Но виноват ли он в этом? Такая, значит, была его судьба. А судьба человека определяется не им, а противостоянием Земли и Луны.

— И… — продолжил вместо Павленко Коваль, — спьяну уснул, не выключив газ…

Вячеслав Адамович не возразил против такого окончания фразы.

— Но при чем здесь планеты? — спросил полковник.

— А Ниночку мне от души жаль, — неожиданно сказал Павленко, не отвечая на вопрос Коваля. — Ведь она могла сделать счастливым другого мужчину, настоящего.

— Не Журавля?

— Нет, почему, — сразу же возразил Павленко, — любого человека. Возможно, и Журавля. Бели бы он иначе с ней обращался. А то ведь этот лунный ангел и здесь терпела, молча выносила капризы Антона и все надеялась, что в конце концов тот заберет ее к себе.

— И этот, как вы говорите, «ангел», — упрекнул полковник, — тайком убегала из дома к вашему другу? Что же в этом от ангела?

Павленко на миг задумался.

— Бегала? Нет. Просто приходила… Даже не так! Спускалась с неба… Поймите меня правильно. Это была единственная отдушина в ее жизни… Может, без нее Нина погибла бы, покончила с собой… И я не знаю, насколько близки были их отношения. Допускаю, что просто заботилась о нем, придет, пуговицу оторванную пришьет, уберет, посидит и уходит… Не знаю… Но дорого дал бы, чтобы узнать.

«Пуговицу пришьет? — хотел возразить Коваль. — Кому? Сапожнику?!» — но передумал и только заметил:

— Теперь уже не узнаете. Да впрочем, зачем это вам?

— Да, да, конечно, ни к чему, — согласился собеседник. — И потом, она, Нина, здесь, понимаете, на равных была со всеми, кто приходил. Я уже говорил вам, что появлялись иногда заказчицы, становились друзьями, забегали и другие знакомые на огонек. Были и ученая дева, и актриса, и еще бог знает кто. Наша тишайшая машинистка держалась скромно, но с большим достоинством и вызывала уважение. В разговор не вмешивалась, но, если спрашивали ее мнение, поражала верным взглядом, словно ей было открыто то, что скрыто от других. Утром увижу ее в институте, в машбюро — глазам не верю. Та ли это Нина?! Мне, знаете, как-то на ум пришел даже рассказ Чехова «Двое в одном». Помните, в трамвае, то есть в конке, мелкий чиновник рассуждал на всякие темы, держался независимо, даже с вызовом, с чувством собственного достоинства, а как увидел начальство, сник, перепугался и снова стал маленьким человечком.

Полковник внимательно слушал. Монолог Павленко о машинистке заинтересовал его. Это была взволнованная история о судьбе человека, тронувшая и самого рассказчика.

— Ну, а враги у Журавля были?

Павленко развел руками:

— Какие враги! У каждого человека, конечно, есть какие-то враги. Всех связей Антона я не знаю. А если говорить о гибели его, то при чем тут враги? Ведь то, что произошло, — несчастный случай. Человек выпил лишнее, уснул, забыл о чайнике на плите… вода залила газ, а горелку закрыть некому… Его ведь никто не убил, не застрелил, не зарезал. Так при чем тут какие-то враги?!

«Вот почему Павленко не поинтересовался обстоятельствами гибели Журавля, — подумал полковник. — Его, очевидно, уже проинформировала обо всем жена. Но ведь и Варвара Алексеевна не все знает. А собеседник рассуждает так уверенно, будто изучил происшествие в малейших деталях…»

— Враги у Журавля если были, — продолжал Павленко, — то теперь возрадуются. А может, и нет. Мертвый перестает быть врагом… С Антоном, кажется, все ясно и вам, в милиции… Все эти беседы, думаю, необходимы вам для протокола. Чтобы закрыть дело.

— Не совсем, — сказал Коваль. — Теперь мы и подошли к самому главному. Расскажите подробно о вашем последнем ужине с Журавлем.

Вячеслав Адамович недоуменно пожал плечами, мол, ну что уж об этом говорить. Словно речь шла о делах давних-предавних, которые вроде бы были, но забылись, а может, и не были вовсе, а только померещились.

— Ну, пожалуйста… Только я почти ничего не помню. Тоже был пьян. — Павленко отвечал спокойно, однако в этом спокойствии улавливалась напряженность.

— Я вам помогу. О чем вы беседовали в тот вечер? По какой причине выпивали?

— Причина была. Антон радовался, что изобретение нового метода шлифовки пробивает себе дорогу. Он тогда даже большую статью для журнала написал.

— Значит, он не только женщинами да туфельками увлекался?

— Его хватало на все.

— Когда он придумал изобретение?

— «Он»… — буркнул Павленко. — Откуда мне знать.

— Разве что-то не так? — спросил Коваль.

— Так-то так…

— Давайте, Вячеслав Адамович, напрямую. Вы тоже участвовали в этом изобретении?

— И «да», и «нет», — медленно произнес допрашиваемый. — Поймите меня правильно. Разработку, конечно, сделал Антон…

Вячеслав Адамович явно не договаривал.

— А идея? Идея чья? — выпытывал полковник.

— Что «идея»! — взмахнул рукой молодой ученый. — Идей вокруг сколько угодно! В воздухе витают, под ногами валяются. Бери — не хочу!

— Когда вы с Журавлем разрабатывали какую-нибудь тему, то «идею» подавали обычно вы — «голова», так сказать; далее работали вместе, а пробивал ее потом Журавель, или как? И авторами считались оба.

Павленко удивился осведомленности полковника, но не подал вида.

— И в этот раз так произошло? Или автором нового метода шлифовки стал только Журавель?

— Да, идея хаотического движения абразивов сначала была моей, — наконец решился на объяснения Павленко. — Мне это в голову пришло, когда ставил иголку на грампластинку. Антон любил слушать свой старый горластый граммофон, который купил где-то на толкучке. У Антона было много странностей! Вот и этот граммофон с трубой. Имеет прекрасный японский «Шарп», интересные кассеты, а прицепился к рухляди — звук, говорил, у граммофона приятней, чем у мага… Так вот, опуская иглу на бороздку, по которой она все время идет по одному и тому же следу и в конце концов стирает пластинку, я вдруг подумал, что на свете существует не только симметрия, но и асимметрия: и правое — левое у человека не одинаково, тысячи примеров есть, даже магнитное поле Земли тоже асимметрично, вспомнил, что в природе не все прямолинейно и наряду со строго упорядоченным движением существует и хаотическое, взять, к примеру, броуновское, открытое ботаником Броуном и теоретически обоснованное Альбертом Эйнштейном и Марианом Смолуховским…

— Ну, ну, — подбодрил Павленко Коваль, когда тот на миг умолк.

— И тут моя мысль соотнеслась с проблемой трущихся пар, над которой давно бьются машиностроители.

Павленко увлекся и уже не останавливался. Глаза его вспыхивали, щеки покрыл румянец. Это уже был не тот человек, который раньше сидел перед Ковалем.

— Я вскрикнул: «Эврика!» И сказал Антону, что у меня появилась интересная мысль. Вы, конечно, не знакомы с этой проблемой…

— Немного знаком. Течь в сальнике, — ответил полковник, чем снова удивил Павленко. — Но вы в это время работали над другой темой, плановой. Так ведь?

— Да, над другой… Но вопрос идеальной шлифовки трущихся поверхностей меня давно занимал.

— А Журавель ею интересовался ранее, этой шлифовкой? До вашего возгласа «эврика»?

— По-моему, нет. Но он сразу все понял — он человек был талантливый и, самое главное, очень хваткий, оборотистый.

— И тут же предложил вам разработать это изобретение?

— Да нет. Во-первых, это еще не было изобретением. Только мысль, идея. Сначала Антон и не проявил к ней интерес.

— А вы?

— Да и я. Ну, поговорили, удивляясь, что все так просто, и занялись своей плановой темой.

— И больше не возвращались к этому?

— Нет. Я же говорю, у нас были другие проблемы.

— Значит, и вас свое открытие не увлекло?

— В то время — нет. Видя, что Антон не зажегся, я тоже остыл. Поймите меня правильно. Когда мысли заняты одним, все другое отодвигаешь в дальний уголок памяти. Пока не освободишься.