Елена Арсеньева - Еще одна из дома Романовых

• Название: Еще одна из дома Романовых
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Исторические любовные романы

Немецкая принцесса Элла любила анемоны, греческая Александра – иммортели. Принцессу Эллу любил и ее муж, и муж Александры… Нелюбимая бедняжка скоропостижно отправилась в мир иной, и оставшийся вдовцом великий князь Павел Александрович наконец-то вычеркнул из памяти роковую Эллу, много лет сводившую его с ума… Он думал, что с любовью покончено. Но однажды ночью, скитаясь по Петербургу, Павел повстречал новую роковую женщину своей жизни. И она внесла такой переполох в многолюдный дом Романовых, что стало не до анемон и иммортелей…

---

Наконец дошли о том слухи до родителей. Матушка призвала к себе шалую барышню и строгим голосом сделала внушение. В отличие от супруга своего, Валерьяна Гавриловича, который младшую дочь обожал и решительно ни в чем не мог ей отказать, Ольга Васильевна не скрывала пристрастия к Любочке, дочери старшей, а потому осуществлять все воспитательные – точнее, карательные – меры по отношению к Леле всегда принималась сама. Для начала Ольга Васильевна заявила, что неприлично девушке из такого семейства — два эти слова она голосом, словно курсивом, выделила – напяливать на себя всякую ветошь, служанкам принадлежащую, и выставлять себя на посмешище.

А Леля, надо сказать, с малолетства умела различить, кто ее любит искренне (отец и все слуги), кто лишь исполняет свой долг по отношению к ней (маменька и мисс Глория), а кто терпеть не может (сестра Любаша, ее супруг Евгений Головин и все классные дамы, с какими только имела дело Леля на своем гимназическом веку). И хоть она прекрасно знала, что лучше, когда люди тебя любят, чем когда не любят, и надо уметь этой любви от них добиваться, она, по младости лет, была все же достаточно своевольна, а потому маменькиных нотаций не снесла – и возьми да и скажи:

– Папа недавно рассказывал, что сама великая княгиня Марья Николаевна не считала зазорным рядиться и разгуливать переодетой по улицам! И никто не смел над ней смеяться, тем паче что она проделывала сие тайно! А уж коли ее высочество, дочь государя императора, не считала это для себя зазорным, то и тем, кто проще, дозволено.

– Вот именно что не дозволено, – категорично заявила Ольга Васильевны, – ибо quod licet Jovi, non licet bovi [3] . И то, что было простительно дочери государя, будет считаться зазорным для дочери камергера. Браки венценосцев подчинены государственной необходимости, поэтому судьба Марьи Николаевны была предрешена независимо от ее репутации, а девицы нашего круга принуждены считаться с условностями света, если хотят сделать хорошую партию.

– Хорошую партию! – проворчала Леля, но более слова не промолвила, видя, как гневно сверкают глаза у маменьки. Ольга Васильевна была нравом крута и горяча до такой степени, что даже муж опасался с ней спорить, а Леля не раз умудрялась схлопотать оплеухи, тычки да пинки за свое своеволие. Когда была девочкой, то заливала обиду слезами, вымаливала у разошедшейся маменьки прощение, а теперь просто стала осторожней. Даже от самых близких надобно уметь таиться, делая вид, что ты покорна их воле. Не людей надо уговаривать, – Леля очень рано поняла это, – не их воле подчиняться и даже не к обстоятельствам приспосабливаться… нужно эти самые обстоятельства и людей приспосабливать к своей воле! Только чтобы они не поняли, как ты это делаешь. Чтобы они вообще не поняли, что с ними это проделывают!

Ольга Васильевна, хоть и любила младшую дочь меньше старшей, понимала, что Леля куда красивей Любочки и над мужчинами имеет особенную власть. Ни одно существо мужского пола (к существам этим Ольга Васильевна ничего, кроме презрения, не испытывала, искренне полагая, что ни одно из них своим умом думать не способно – на то ему ум жены даден… И это было единственное, в чем сходились в своих воззрениях дочь и мать, однако ни та, ни другая об этом сходстве не только не знала, но даже не подозревала) не могло оставаться равнодушным к ее – нет, даже не красоте, хотя Леля была прехорошенькой, вся будто точеная, пышногрудая, с великолепными волосами и длинными, словно бы всегда прищуренными темными глазами, – а к ее очарованию. Ведь даже рядом с писаными красавицами, такими известными в свете, как княжны Мария Кузнецова и Вера Хованская, графиня Лия Бехтеева, Ванда Боровицкая, Розалия Розетти, княгини Зинаида Юсупова и Мария Голицына, – даже рядом с ними подрастающая Леля Карнович не оставалась незамеченной. Девчонка должна сделать не просто хорошую, но блестящую партию, твердо решила мать, у которой закружилась голова перед сонмом кавалеров дочери, которые днем то и знай фланировали верхом или в колясках под окнами дома Карновичей, а на балах или вечеринках не давали Леле передохнуть. Разумеется, больше всего вокруг нее крутилось молодых вертопрахов, среди которых не было ни единого человека с приличным состоянием и положением в свете, однако некоторые весомые персоны… их ведь не в любом обществе и назовешь, столь они были высоки чином и званием! – тоже выказывали Леле свое расположение. Словом, только выбирай!

Однако долго выбирать не следует, отлично понимала Ольга Васильевна. Во-первых, провыбираешься: слишком разборчивые, как известно, остаются у разбитого корыта. Кроме того, как бы не закружилась у Лели голова, уже больно много внимания, много лести, много шума вокруг нее. Потом будущему супругу трудно будет поладить с зазнавшейся красавицей, ну а упреки кому достанутся? Матери, конечно, которая не сумела девушку должным образом воспитать и вовремя окоротить! Поэтому, как только генерал Афанасьев, вдовец, но бездетный, владелец трех имений в разных губерниях России, носивших названия одинаково сакраментальные – Афанасьево, нескольких доходных домов в обеих столицах, особняка на Невском проспекте, поместья на юге Франции, близ Ниццы, и состояния, которое если и нельзя назвать баснословным, то легко можно было определить как весьма значительное, дал Ольге Васильевне понять, что в Леле Карнович он видит ту, которая может скрасить его одиночество и скорбь по дорогой супруге, скончавшейся два года назад, – Ольга Васильевна оживилась и уже увидела себя в мечтах генеральской тещей, отдыхающей на террасе французского особняка с видом на теплое море. Супругу пока ничего не было сказано… Ольга Васильевна предвидела, что возраст будущего зятя, который окажется на десять лет старше тестя и тещи, а жены, стало быть, на тридцать… сыграет тут роковую роль. Валерьян Гаврилович, сердито думала его жена, ведь не способен смотреть в будущее, он не в силах понять, что вскоре старик генерал может покинуть мир сей, оставив Лелю богатейшей вдовой! Словом, решительный разговор с мужем Ольга Васильевна пока откладывала, генерала Афанасьева всячески привечала – и допривечалась до того, что ее стратегический замысел стал известен младшей дочери, которая, выслушав нашептывания вездесущей Анюты, сперва недоверчиво рассмеялась, потом остолбенела от ужаса, потом встряхнулась и решительно сказала:

– Не бывать этому. На что угодно пойду, а генеральшей Афанасьевой не стану!

Одним из шагов этого самого «на что угодно» и было тайное путешествие Лели на городскую ярмарку в сопровождении Эрика Пистолькорса – негнущегося, недовольного, испуганного и облаченного в парадный костюм старшего лакея.

Сама Леля выглядела в розовом ситцевом платье и беленьком платочке Анюты до того прелестно, что ни один мастеровой или даже военный не преминывал на нее заглядеться, и в конце концов даже Эрик немножко отмяк, обнаружив, что денек нынче – просто на славу, грех в такой день ворчать и гневаться, тем более что под руку с тобой идет редкостная красавица, в которую ты влюблен настолько явно, что позволяешь ей вить из себя самые причудливые веревки.

Эрик Пистолькорс давно сделал бы Леле предложение, да видел, что неугоден Ольге Васильевне. Родители его были небогаты, и хоть перспективы по службе открывались перед ним самые блестящие, все же это были лишь перспективы… лишь настоящее питает будущее, а, к сожалению, не наоборот… Вдобавок хоть положение Карновичей и было достаточно видным, однако они не могли позволить себе жить в самом деле на широкую ногу. До сих пор приходилось еще залатывать прорехи, нанесенные подготовкой приданого и устройством свадьбы для старшей дочери, Любочки. Эрик не был охотником за богатыми невестами, но, встреться ему такая, не отказался бы!

Приданое жены пришлось бы ему очень кстати. Хоть говорить о деньгах и моветон, а все же, чтобы служить в гвардии и особенно – в кавалерии, – нужны были деньги очень немалые. «Честь мундира» требовала постоянной поддержки. Форма у кавалергардов поистине блестящая, шитье дорогое, да еще нужна форма бальная, две шинели – это самое малое, обычная шинель и «николаевская», с широким, до талии воротником в виде пелерины, для ношения вне строя… Лошадей нужно две или три, да не абы каких, а чистокровных! А расходы по Офицерскому собранию, участие в устройстве балов, приемов, парадных обедов, всяческих подношений командирам и шефу полка… К тому же этот дорогостоящий, ну просто разорительный обычай: после свадьбы передать в Офицерское собрание серебряный столовый прибор… На все нужны деньги! Ну ладно, прибор один раз купил – и довольно, а все прочие расходы? Нет, без жены с богатым приданым не обойтись, и хоть офицерство, особенно гвардейское, было особой кастой, которая предпочитала только свою привилегированную среду, а все же начальство никогда не запрещало вступать в брак с девицами из семей просвещенного купечества, заводчиков, фабрикантов. Командиры понимают, сколь дорого стоит офицерский лоск!