Владимир Тендряков - Собрание сочинений. Том 5. Покушение на миражи: [роман]. Повести

• Название: Собрание сочинений. Том 5. Покушение на миражи: [роман]. Повести
• Автор: Владимир Тендряков
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-280-00158-9

В 5 том. завершающий Собрание сочинений В. Тендрякова (1923–1984), вошли повести «Расплата», «Затмение», «Шестьдесят свечей», написанные в последние годы жизни, а также произведения из его литературного наследия: «Чистые воды Китежа» и роман «Покушение на миражи».

---

Другие поймут „Затмение“ по-другому. Каждый ищет в художественном произведении свое, и чем больше находит, тем, по-моему, лучше…

Те многочисленные характеры и сюжеты, сравнительно узкие, локальные в своей сути, которыми так насыщено предыдущее Ваше творчество, в результате каких-то сложных внутренних превращений, сдвигов, синтеза, вылились в вещь, на мой взгляд, этапную, в некотором смысле итоговую, когда писатель, доселе активно исследующий мир современников в его, так сказать, данности, руководимый в этом исследовании лишь направленностью собственного таланта, сделал попытку взяться за проблему глобального. общечеловеческого масштаба…» (Сидоров И. 18.12.1978).

Повесть требовала сосредоточенного прочтения, не каждому удавалось сразу разобраться в авторском замысле.

Читатели библиотеки далекого Онохая открыто признаются, что растерялись, не могут разобраться в сложности судеб героев, и просят автора разъяснений и подсказки.

Тендряков неоднократно говорил, что «искусство — это синтез художника и зрителя, писателя и читателя». Мечта автора о включенности читателя в раздумья над жизнью осуществляется.

Строители гидростанции на Нуреке учредили свою премию «За выдающиеся произведения советской литературы». Повесть «Затмение» в 1977 г. удостоилась «Рабочей премии Нурека».

«Повесть я ориентировал не на рабочую аудиторию. Случилось самое прекрасное для меня, как писателя: „Затмение“ приняли близко к сердцу проходчики, монтажники, взрывники Нурека. Тема женской жертвенности вызвала здесь настоящую дискуссию. „Мою“ Майю, оказывается, видели в Нуреке. Взрывник Валерий Шипулин вдруг открыл в характере моего главного героя Павла Крохалева душевный „жирок“». (Коме, правда, 1977, 22 дек.).

Повесть «Затмение» многократно переиздавалась в СССР и была переведена в Венгрии, ГДР и ФРГ.

Текст печатается по сб. «Расплата», М., «Сов. пис.», 1982.

Расплата.

Впервые в журн. «Новый мир», 1979, № 3.

«Один из моих очень близких знакомых, медик по профессии, однажды рассказал мне, что по просьбе следственных органов ему пришлось освидетельствовать мальчика, убившего своего отца. Он должен был решить, вменяем этот мальчик или невменяем. Факт поразил меня. Думаю, что он поразил бы любого и каждого. Прошло время. Я помнил об этом случае, но он оставался у меня где-то в стороне. А потом неожиданно сам собой пришел ко мне снова. Я вновь встретился со своим знакомым и потребовал, чтоб он рассказал мне все подробности. „Я тебе рассказал все, что знал, — ответил он мне. — Но если тебе нужно, позвоню следователю“. Ответ следователя поразил меня еще больше: „Мальчик убил отца? Это когда? У меня ведь таких случаев очень много“» (Тендряков В. Выступление в пед. ин-те им. В. И. Ленина, 1982).

Жизненный импульс становится предметом всестороннего писательского исследования и превращается в повесть о коллективной ответственности всех за каждого. Частный случай вырастает до широкого обобщения, конкретность реальной жизни поднимается Тендряковым до уровня «вечных» вопросов, которые, по мнению автора, каждым «новым» временем решаются заново. Сын убил отца — «не эпизод уголовной хроники, а так же, как и в произведениях мировой классики, повод для возникновения напряженно-философского спора» (Эльяшевич Арк. Горизонтали и вертикали. Л., Сов. пис., 1984).

У писателя на рабочем столе всегда находилось несколько начатых вещей. Над одними он работал, другие «дозревали», ждали своего часа. Его творческой манере не была свойственна документальность, подробность факта, он не занимался специальным сбором материалов к своим вещам, не работал в архивах, реальные прототипы героев редки. Редко прибегал он к документу или к «фотографиям с натуры». Образная память и творческое воображение — основные инструменты Тендрякова-писателя.

«Я никогда заранее не знаю конфликты. Я их ищу. А когда нахожу, то пытаюсь для себя разобраться. Иногда конфликт ведет к нехитрому выводу. Я его специально не вставляю в повесть. Иногда моих сил не хватает. Тогда я останавливаюсь и призываю читателей дорешить этот конфликт вместе со мной… В этой многообразной, противоречивой жизни нельзя жить по трафарету. Жизнь порой опрокидывает даже такие безусловно нравственные правила как „Не убий“… Наука бессильна обучить умению жить в обществе, а искусство — да, может, в том числе и литература, которая постоянно ищет путей нравственного воспитания… Я не пророк, давайте думать вместе» (Тендряков В. Читательская конференция, 1979, архив пис.).

«Расплата» продолжает форму повести-диспута, своим «открытым» финалом призывая читателя к ответу на поставленные писателем вопросы.

По стечению обстоятельств почти одновременно с повестью в прессе появились документальные очерки, в которых рассказывалось о подобных же трагедиях. Писатель разглядел что-то существенное, тревожное, деформированное в жизни общества.

«Тендряков ведь не только человек взыскующей совести и справедливости, он и один из самых честных и отлично знающих жизнь современных прозаиков. И причудливое, далеко не всегда гармоническое сплетение „апостольства“ и „обличения“ сказывается, как водяной знак его личности, в любой повести» (Бочаров А. Бесконечность поиска. М., Сов. пис., 1982).

Критики, признавая общественную значимость повести, расходились в оценках ее художественных особенностей.

«Жанр колеблется между умозрительным философским назиданием и бытовой драмой. И все же груз реальных жизненных проблем оказывается тяжелее» (Яхонтов А. На пути к истине. — Лит. Россия, 1979, 14 сент.).

«Конфликт „Расплаты“ не приобретает по ходу повести качественного развития, и после многократных повторений одной и той же позиции, как в шахматной игре, следует ничья. Все виноваты — никто не виноват…» (Новиков Вл. Уча — учимся. — Лит. обозр., 1981, № 7).

Н. Машовец понимает «Расплату» как расплату за «примиренческое отношение к алкоголю» (О трезвости. М., Совр., 1981).

Некоторые критики считают позицию автора «несколько расплывчатой и абстрактной». А. Бочаров полагает, что «Тендряков ведет диспут бесстрашно, позиции его благородны, но выхода он все-таки не знает» (Бесконечность поиска. М., Сов. пис., 1982). М. Синельников, напротив, отмечая гражданское беспокойство писателя, видит в финале повести «особый художественный эффект, одно из выражений оптимистического авторского взгляда, оптимистической перспективы» (Характеры и обстоятельства. — Правда, 1979, 12 июля).

Критики ждут от автора определенности, более точного адресата для предъявления обвинения: на кого автор возлагал главную вину — на школу? На учителя? На окружение? Автор сам расшифровывает название повести: «По-моему, я согрешил в притче. Боясь, что меня поймут неправильно, я сделал вывод: расплата всем героям, все в какой-то степени виноваты в том событии. Всем нам расплата. Мне хотелось, чтобы читатель вдруг тоже почувствовал себя ответственным за такие трагедии» (Выступление в пед. ин-те им. В. И. Лепила, 1982).

Повесть быстро нашла читателя: школьники, учителя, юристы, врачи, студенты, преподаватели, рабочие… В писательской почте по «Расплате» есть письма из Болгарии, ГДР, Австрии, США. Писателю сообщали о спорах и дискуссиях вокруг повести из далеких таежных поселков и из колледжа штата Пенсильвания.

«Недавно я получил из Ангарска, из клуба книголюбов „Свеча“, стенографический отчет об обсуждении моей повести „Расплата“. Этот отчет едва ли не более драматичен, чем сама повесть…» (Тендряков В. Ради этого стоит жить и работать. — Кн. обозр., 1980, 3 окт.).

В архиве сохранилась стенограмма этого обсуждения «Расплаты». Заседание длилось несколько часов, выступило более 30 человек. Мнения выступающих резко разделились. Одни оправдывали Колю, другие восставали против убийства: «Даже в Рафаиле сын убил хорошее». Участники старались добраться до корней случившегося, одни винили школу, другие — мать, «общество, в котором жил Рафаил Корякин».

«Рафаила могла спасти любовь, прежде всего любовь матери… Ведь „в каждом нерастраченные запасы доброты“»… «Я прочитала повесть за ночь и еще не все переварила. Расплата — за что? За наше равнодушие, за отсутствие острой боли, за бездумную жизнь»… «Расплата за перегибы в раскулачивании, за всю жестокость 20—30-х годов, рождающих ответную жестокость: нелюбовь матери к своему сыну! Расплата за покорность, за то, что разучились даже чуть-чуть задумываться. Расплата за ошибки в обучении детей, за неверное толкование истории, за „простые формулы“: „Убить ради жизни!..“ „Если мы и сейчас не поймем этого, то не сумеем честно жить, и для нас будет явной угрозой — „наследить в будущем…““ „Сейчас у меня пульс 120, так действует повесть…“ „И еще раз мы чувствуем, как действительно сильно воздействует Владимир Тендряков на нас, читателей. И, слава богу, что наша совесть так откликаема!..“