Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

• Название: Грехи дома Борджа
• Автор: Сара Бауэр
• Жанр: Зарубежные любовные романы

История семьи Борджа, славившихся жестоким нравом и абсолютной раскрепощенностью в любовных делах, вот уже много столетий привлекает внимание историков, композиторов, писателей. В романе Сары Бауэр Борджа показаны глазами молодой еврейки Эстер. Ее семья вынуждена бежать из Испании и находит приют в Риме. Эстер становится придворной дамой Лукреции Борджа, внебрачной дочери Папы Александра.

При дворе Борджа Эстер предстоит многое увидеть, многое понять, проститься со многими иллюзиями. Но главное, она узнает, что такое любовь и безудержная страсть, способная лишить рассудка, забыть обо всем, в том числе об осторожности…

Перевод: Екатерина Коротнян

---

То, что пришла записка, никого не удивило. Переполох среди придворных дам мадонны вызвал небывалый факт, что записка была адресована мне. Мы как раз закончили застегивать на мадонне сапожки для верховой езды и укладывать ее волосы в синюю бархатную сетку.

– Ну-ну, – сказала мадонна, выхватывая записку у посыльного, прежде чем он передал ее мне, – все-таки у нашей маленькой Донаты появился кавалер. А ты темная лошадка, Доната, и к тому же коварная, раз хранишь секреты от своей крестной матери.

– Уверяю вас, мадонна, для меня это такая же загадка, как и для вашей милости.

– Возможно, это один из феррарцев, что восхищался тобой на расстоянии, а теперь думает, будто сегодня утром ему выпадет счастливый шанс, – произнесла Элизабетта Сенесе, некогда принявшая по ошибке Святого Отца за подушку.

– Нет, – возразила донна Лукреция тоном, способным разбить хрусталь, – оказывается, здесь нет никакой загадки. Это рука герцога.

Дамы притихли. Я потянулась к записке. Мне казалось, я единственная, кто тут дышал и двигался, а все остальные во дворце попали под чары и уснули глубоким сном, только я спаслась каким-то чудесным образом. Даже донна Лукреция не шевелилась, однако продолжала держать двумя пальцами написанную на кремовом пергаменте записку, но так, чтобы я не достала.

– Можно мне прочесть ее, мадонна? – О, какими смелыми нас делает страсть.

Донна Лукреция моргнула, совсем как мой отец, если его неожиданно разбудить во время послеобеденного сна.

– Разумеется, – промолвила она. – Она твоя.

Пергамент был хрустящим и гладким. Я развернула его, проведя большим пальцем по гербу Чезаре, выдавленному вверху листа. Коварный бык рода Борджа, ключи Святого Петра, лилии Франции. Палец остановился на лилиях, эмблеме его француженки-жены. Любил ли он ее? Скучал ли по ней? Сделал ли все, что в его силах, чтобы вырвать ее из лап короля Людовика?

– Ну? Что он пишет?

– Он… спрашивает, можно ли его наезднику надеть мои цвета на завтрашних скачках, мадонна. И стану ли я наблюдать за скачками вместе с ним. – Мои щеки так горели, что могли бы без огня согреть комнату.

– Мы все будем зрителями. Финишный столб здесь, на площади.

– Да, мадонна.

– В таком случае все решено. Можешь ответить соответствующим образом.

– Да, мадонна.

Мне показалось, что ничего не решено. Я бросила взгляд на Анджелу, которая чистила щеткой короткую накидку мадонны. Подруга пожала плечами. Я взяла в руки поднос с перчатками и протянула мадонне, чтобы та выбрала пару.

– Ты мне не ответила.

Он поджидал на конюшенном дворе, когда мы вернулись с дневной прогулки. Чезаре закутался в плащ, подбитый соболями, и прятал в нем лицо, надвинув низко на лоб черный бархатный берет, но я подозревала, что он просто хотел закрыть рану, которую получил во время боя с быком, а не укрыться от непогоды. Для этого времени года было довольно тепло, тем более что солнце достигло зенита. Чезаре придержал лошадь, пока я спешивалась, стараясь не наступить на Тиресия, который, как обычно, терся у ног хозяина.

– Мадонна говорит, мы все равно будем наблюдать за скачками, ведь участники финишируют у обелиска. Я хотела написать вам, но не хватило времени.

Чезаре посмотрел туда, где его сестра болтала с доном Ферранте, и она оборвала свою речь на полуслове и оглянулась.

– А мадонна разрешила моему наезднику надеть твои цвета? – спросил Чезаре, все еще удерживая взгляд донны Лукреции.

– Она ничего не сказала, мой господин.

– В таком случае дай мне что-то прямо сейчас, прежде чем она выскажется. Это подойдет. – Я отправилась на верховую прогулку, прикрепив к берету вуаль, чтобы защитить лицо от солнца и ветра. Чезаре ловко отшпилил тонкий бледный лоскут газа и сунул себе в рукав. – И это тоже. – Он коснулся моих губ своими так мимолетно и легко, что я подумала, не плод ли это моего воображения.

Дон Ферранте сообщил, что в его покоях нас ждет горячее вино и кексы, и мы отправились вслед за донной Лукрецией переодеваться, готовясь к следующему событию.

Позже Анджела рассказывала, что дон Ферранте оказывал мне особые знаки внимания, даже лично наполнял мой кубок, не позволяя рабу исполнять эту обязанность. Я ничего не заметила. Меня поразило, что я вообще что-то пила, ведь я могла смыть вином отпечаток полученного поцелуя. Да и с доном Ферранте следовало бы вести себя повежливее: он был холост и вторым после дона Альфонсо наследовал одно из старейших и самых могущественных герцогств Италии. Но я вышла на важную линию моей жизни и переминалась от нетерпения с ноги на ногу, вроде коня Чезаре, которому завтра предстояло пританцовывать на площади Кампо-де-Фьори.

– Ты идешь шатаясь по краю пропасти, – изрекла Анджела, – а я собираюсь встретиться с Ипполито и рассказать, что его брату приглянулась моя лучшая подруга. К Ипполито прислушивается донна Лукреция.

Донна Лукреция. Я вспомнила ее ледяной ответ на записку Чезаре и холодный сумрачный взгляд, когда она смотрела на нас.

– Нет! – крикнула я Анджеле, которая подкрашивала губы карминовой краской. – Она ухватится за любую возможность, лишь бы разлучить меня с Чезаре. Умоляю, Анджела, ничего не говори. – Наши взгляды встретились в зеркале.

– Я пытаюсь помочь тебе, Доната. Мы подруги, даже больше, чем подруги. Но я не полечу в пропасть вместе с тобой. Там я буду тебе бесполезна.

– Не понимаю, о чем ты.

– Боюсь, что поймешь. Ну, как я выгляжу? – Она выпрямилась и повернулась ко мне.

В большом декольте благодаря ослабленным ленточкам по краю выреза виднелась грудь, волосы распущены, губы алые, как одеяние кардинала.

– Ты доставишь удовольствие своему возлюбленному, – промолвила я.

Анджела улыбнулась и собралась уходить, но замерла у двери.

– Надеюсь, ты тоже доставишь удовольствие своему возлюбленному, – произнесла она. – Поверь, я очень надеюсь, что это случится, и буду молиться, хотя молиться об этом не полагается. Ипполито я ничего не скажу. Пока не скажу.

Утро скачек выдалось ясное. Я распахнула ставни и вдохнула пар из кухни. Сегодня он принес запах куриного бульона и напомнил мне о доме. Анджела застонала и отвернулась даже от этого тусклого света, приглушенного высокими стенами, окружавшими внутренний двор. В очередной раз она тайком вернулась в нашу комнату в предрассветные часы. Но городские воробьи уже щебетали в полный голос, наш квадратик неба был безоблачен, и в такой день не годилось мучиться похмельем или тоской по дому. Совсем иная тоска скрутила мои внутренности узлом, поэтому к завтраку я не притронулась. Мне казалось, будто я витаю где-то под потолком и наблюдаю оттуда за собой, когда, пристроившись на краю постели донны Лукреции и напрягая глаза в тени парчового балдахина, чинила выбранный ею лиф, из которого выпал топазовый глазик птицы. Он пошлет за мной, конечно, он пошлет за мной; он не тот человек, чтобы робко подчиняться капризам сестры.

– Доната, – обратилась ко мне донна Лукреция, когда я заканчивала трудиться над ее прической, закрепляя вокруг лба шелковую ленту с квадратным изумрудом размером с портретную миниатюру, – я бы хотела, чтобы ты не отлучалась никуда какое-то время, а находилась рядом. Сегодня утром мне предстоит выполнить одно поручение свекра. К сожалению, это означает, что мы пропустим лошадиные скачки, но, кажется, герцог планировал и другие развлечения, поэтому и на нашу долю достанется веселья.

– Слушаюсь, мадонна.

Донна Лукреция резко втянула воздух сквозь сжатые зубы.

– Слишком туго, Доната.

– Простите, мадонна. Камень такой тяжелый, что я боялась, как бы он не соскользнул.

– Ослабь немного.

– Да, мадонна.

– Ну вот, так лучше. Остальные могут уйти. Доната, пойдешь со мной в Сала-делле-Донне. Уверена, тебе будет интересно.

Сала-делле-Донне, названный так в честь добродетельных женщин, чьи изображения украшали стены, примыкал к бельэтажу, в котором я впервые встретилась с мадонной. В то время я была совсем другой. Глядя на фреску слева от огромных двухстворчатых дверей с изображением царицы Эсфири, коленопреклоненной перед царем Артаксерксом, я больше не испытывала приятного ощущения, что мы с нею как-то связаны, – как-никак я бывшая Эстер Сарфати. Более того, в это утро я скорее сравнила бы себя с мятежной царицей Вашти, но, помня о долге, тщательно уложила шлейф мадонны, когда она устроилась на золоченом троноподобном стуле, которым пользовалась для аудиенций, и послала Катеринеллу «привести монахиню».

– Можешь сесть, – сказала донна Лукреция, указывая на низкий пуфик у подножия трона.

Пришла монахиня в сопровождении священника, аббатисы и двух других монахинь в черно-белых одеяниях ордена доминиканцев. Я содрогнулась, надеясь, что мадонна этого не заметила. Никак не могла сдержаться. Нет ничего страшнее для испанских евреев, даже тех, кто бежал из страны в детстве, вида «соро́к инквизиции». Но монахиня была маленькой и хрупкой, с двух сторон ее поддерживали сестры-помощницы – видимо, иначе она не устояла бы. Увидев на руках и босых ногах грязные повязки, я испугалась, что у нее проказа. Монахиня приблизилась, а донна Лукреция соскользнула с трона и опустилась на колени и нам с Катеринеллой велела сделать то же. Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не отпрянуть, когда монахиня возложила на мою склоненную голову забинтованные руки для благословения.