Виктор Фрадкин - Дело Кольцова

• Название: Дело Кольцова
• Автор: Виктор Фрадкин
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-264-00681-4

Документальное повествование о последних четырнадцати месяцах жизни расстрелянного по приговору «тройки» писателя — публициста, «журналиста номер один» той поры, организатора журнала «Огонек», автора книги «Испанский дневник» М. Кольцова представляет уникальные материалы: «навечно засекреченное» дело № 21 620 — протоколы допросов М. Кольцова и его гражданской жены; переписку с А. Луначарским, М. Горьким. И. Эренбургом, А. Фадеевым; воспоминания Э. Хемингуэя, брата писателя — публициста художника Б. Ефимова и многих других известных людей. Публикуемые впервые документы воссоздают страшную картину эпохи Большого Террора.

---

Подсудимый ответил, что ни в одном из этих пунктов он не виноват и дал вымышленные показания.

Больше дополнить судебное следствие ничем не имеет.

Судебное заседание объявлено законченным и подсудимому предоставлено последнее слово, в котором он заявил, что за все время работы в Сов. Союзе он никакой а/с деятельностью не занимался и шпионом не был. Его показания родились из под палки, когда его били по лицу, по зубам, по всему телу. Он был доведен следователем КУЗЬМИНОВЫМ до такого состояния, что вынужден был дать согласие о даче показаний о работе его в любых разведках.

Он дал показания на совершенно невиновных людей, его знакомых, что он был завербован во французскую разведку. Все эти обстоятельства можно проверить и материалы не подтвердятся. Взять хотя бы то, что, якобы, его родной брат ФРИДЛЯНДЕР — троцкист расстрелян. У него никогда брата троцкиста по фамилии ФРИДЛЯНДЕР не было. Его единственный брат Борис ЕФИМОВ не троцкист и не расстрелян. Все его показания — выдумка и вымысел. Все его показания не логичны и легко могут быть опровергнуты, т. к. они никем не подтверждены.

В Испании со ШТЕРНОМ он ни в каком заговоре не состоял. С УМАНСКИМ, ПОТЕМКИНЫМ или МИРОНОВЫМ он также не состоял ни в каком заговоре. Он не отрицает, что в его годы юношества написал несколько а/с статей в 1918 году, но потом он был очень активным участником гражданской войны и этот свой поступок загладил. О своем прошлом «грехе» все знали и Партия и правительство и видели его безупречную работу и в Испании. Он никогда не бывал в американском посольстве. Его показания легко проверить, хотя бы путем допроса тех лиц, на которых он давал показания. Факта в Париже, где, якобы, съехались ПОТЕМКИН, ЛИТВИНОВ и СУРИЦ в его присутствии и вели а/с разговор не было. Он ни в одном из предъявленных ему пунктов обвинений виновным не признает, т. к. они все сфальсифицированы и поэтому он просит суд разобраться в его деле и во всех фактах предъявленных ему обвинений.

Суд удалился на совещание.

По возвращении суда с совещания Председательствующий огласил приговор.

Председательствующий

УЛЬРИХ

Секретарь

КОЗЛОВ

ПРИГОВОР

Именем Союза Советских Социалистических Республик Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР в составе:

Председательствующего Армвоенюриста В. В. УЛЬРИХ

Членов: Бригвоенюриста Д. Я. КАНДЫБИНА

Военного юриста 1 ранга В. В. БУКАНОВА

При секретаре военном юристе 2 ранга Н. В. КОЗЛОВЕ В закрытом судебном заседании, в гор. Москве «1» февраля 1940 года, рассмотрела дело по обвинению: КОЛЬЦОВА-ФРИДЛЯНД Михаила Ефимовича, 1898 г.р., быв. члена редакционной коллегии газеты «Правда» в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58–1-а, 58–10, 58–11 УК РСФСР

Предварительным и судебным следствием установлено, что Кольцов-Фридлянд, будучи антисоветски настроенным в 1918–19 годах, в 1923 году примкнул к троцкистскому подполью, пропагандировал троцкистские идеи популярилизировал руководителей троцкизма.

В 1932 году Кольцов-Фридлянд был вовлечен в троцкистскую террористическую организацию врагом народа Радеком и по заданию последнего установил контакт с агентами германских разведывательных органов, кроме этого в 1935–36 годах Кольцов-Фридлянд установил организационную связь с агентами французской и американской разведок и передавал им секретные сведения.

Признается виновность Кольцова-Фридлянд в совершении им преступлений, предусмотренных ст. ст. 58–1-а, 58–11 УК РСФСР, Военная Коллегия Верхсуда СССР, руководствуясь ст. ст. 319 и 320 УПК РСФСР,

ПРИГОВОРИЛА:

Кольцова-Фридлянд Михаила Ефимовича подвергнуть высшей мере уголовного наказания расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Председатель

Ульрих

Члены

Кандыбин Буканов

СПРАВКА

Приговор о расстреле Кольцова Михаила Ефимовича приведен в исполнение «2» февраля 1940 г.

Пом. Нач. 1-го Спецотдела НКВД СССР Ст. лейтенант государств, безопасности:

(КАЛИНИН)

В тот же день, что и у Кольцова, состоялся «суд» над Всеволодом Мейерхольдом. «Судил» тот же Ульрих. Расстреляли Мейерхольда вместе с Кольцовым. С Бабелем Ульрих «разобрался» на семь дней раньше — 26 января 1940 года. На следующий день его расстреляли. Тела всех троих были сожжены, а пепел бросили в одну большую яму на территории Донского монастыря. Эта яма-могильник, в которой лежит прах еще сотен ни в чем не повинных людей, называется — «захоронение № 1»…

Вспоминает Борис Ефимов:

«…В первых числах марта сорокового года, когда я в очередной раз явился в „помещение № 1“ с двадцатью рублями, деньги у меня не приняли. Сотрудник в окошечке сообщил, что дело Кольцова следствием закончено и поступило в Военную коллегию Верховного суда. Я понял, что наступил решающий момент и надо что-то предпринимать. Надо хлопотать, думал я, чтобы к судебному разбирательству допустили защитника (слово „адвокат“ было тогда не в чести). Как это сделать? И так случилось, что тогда же я встретил на улице известного московского адвоката Илью Брауде, участника всех политических процессов той поры, и поделился с ним своими заботами. Он посоветовал мне немедленно написать председателю Военной коллегии Ульриху просьбу принять меня по делу моего брата такого-то. Я сейчас же написал такое письмо и отнес его в секретариат Военной коллегии, находившийся в угрюмом четырехэтажном здании позади памятника первопечатнику Ивану Федорову.

По дороге в Военную коллегию я сгоряча решился на более серьезный и рискованный шаг — зашел на Центральный телеграф и дал телеграмму с просьбой разрешить участие защитника в деле Кольцова по адресу: Кремль, товарищу Сталину.

В подъезде Военной коллегии я увидел дверь с надписью „Справочное бюро“ и решил на всякий случай туда наведаться. Сотрудник бюро повел пальцем по страницам толстой книги:

— Кольцов? Михаил Ефимович? 1898 года рождения? Есть такой. Суд состоялся первого февраля. Приговор: 10 лет дальних лагерей без права переписки.

— Опоздал, — с огорчением пробормотал я, — надо было раньше писать Ульриху. А теперь зачем он будет меня принимать?

Я вернулся домой. Каково же было мое удивление, когда мой одиннадцатилетний сын Миша сказал, что мне звонили из какой-то Военной коллегии, оставили номер телефона и просили позвонить. Я позвонил, и мне было сказано, что товарищ Ульрих примет меня завтра в 10 часов утра.

— Что это может означать? — недоумевал я. — Может быть, он хочет показать мне признание Кольцова: вот, полюбуйтесь, чем занимался ваш брат. Но я ничему не поверю. Скажу прямо: не верю!

— Ради бога, — сказала мне жена. — Ради бога, не хорохорься и не лезь на рожон. Не было бы хуже.

…В огромном кабинете, устланном ковром, стоял у письменного стола маленький лысый человек с розовым лицом и аккуратно подстриженными усиками. Ульрих был видной фигурой того времени. В течение многих лет он возглавлял Военную коллегию, председательствовал на всех крупных политических процессах двадцатых-тридцатых годов. Принял он меня со снисходительным добродушием, явно рисуясь своей „простотой“ и любезностью:

— Ну-с, — улыбчиво заговорил он, садясь в кресло, — садитесь, пожалуйста. Так чего бы вы от меня хотели?

— Откровенно говоря, Василий Васильевич, я и не знаю, чего теперь хотеть. Дело в том, что я собирался просить вас о допущении защитника к слушанию дела Кольцова, но вчера узнал, что суд уже состоялся. Как обидно, что я опоздал!

— О, можете не огорчаться, — ласково сказал Ульрих, — по этим делам участие приглашенных защитников не разрешается. Так что вы ничего не потеряли. Приговор, если не ошибаюсь, десять лет без права переписки?

— Да, Василий Васильевич. Но позвольте быть откровенным, — осторожно сказал я. — Существует, видите ли, мнение, что формула „без права переписки“ является, так сказать, символической и прикрывает нечто совсем другое…

— Нет, зачем же, — невозмутимо ответил Ульрих, — никакой символики тут нет. Мы ведь, если надо, даем и пятнадцать, и двадцать, и двадцать пять. Согласно предъявленным обвинениям.

— А в чем его обвиняли?

Ульрих задумчиво устремил глаза к потолку и пожал плечами.

— Как вам сказать, — промямлил он, — различные пункты пятьдесят восьмой статьи. Тут вам, пожалуй, трудно будет разобраться.

И далее наша беседа приняла характер какой-то странной игры. Ульрих твердо придерживался разговора на темы литературы и искусства, высказывал свои мысли о последних театральных постановках, спрашивал, над чем работают те или иные писатели и художники, интересовался, какого мнения о нем „писательская братия“, верно ли, что его улыбку называют „иезуитской“, и т. п. Все мои попытки узнать что-нибудь о брате он встречал благодушной иронией.