Далия Трускиновская - Государевы конюхи

• Название: Государевы конюхи
• Автор: Далия Трускиновская
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2013

Был у царя Алексея Михайловича свой тайный спецназ. Секретное поручение исполнить, мешочек золота или важную грамотку нужному человеку отвезти в Казань или в Астрахань, собрать сведения о нерадивом воеводе — кто всем этим занимался, отчитываясь когда дьяку приказа тайных дел, а когда и самому государю? А конюхи Больших Аргамачьих конюшен, неутомимые наездники и лихие бойцы, верные слуги трона. От отца к сыну передавалось это ремесло, чужих на конюшнях не жаловали, и когда по милосердию старого конюха деда Акишева взяли пришлого парнишку — таскать воду в водогрейный котел, никто и предположить не мог, что этот Данилка Менжиков через несколько лет станет надежным другом, смелым гонцом, мастером разгадывать загадки и выводить на чистую воду злодеев. Появятся у него друзья — конюхи Богдан Желвак, Тимофей Озорной и Семейка Амосов. И заведется лютый враг, которому Данилка волей — неволей несколько раз перебежит дорогу, — земский ярыжка Стенька Аксентьев…

---

Редко так радовался Стенька этому неуклюжему деревянному строению, в котором просторные на первый взгляд палаты посреди дня делались тесны до невозможности — столько сюда шло народу со своими бедами и кляузами.

Никто за ним не гнался, но он все же перешел на шаг лишь возле самого приказа. И бегущего Стеньку, видать, приметили с башни.

Приказ, как оно и должно быть ночью, стоял запертый. Ломиться туда было бесполезно, однако и стоять пнем было того бесполезнее — мороз к утру крепчал, и Стеньке в его теплом, обычно заменяющем шубу кафтане скоро должно было сделаться весьма неуютно. Да и нога, та, что осталась без онучи, начала ощущать холод.

— Эй, там, у приказа! — крикнули ему с Никольской башни. — Кто таков?

— Да свой я, свой! — заорал в ответ Стенька. — Земского приказа ярыга!

— А что ночью шастаешь?

— Баба с печи согнала?

— Из кружала дороги не сыщешь?

Три эти вопроса прозвучали почти одновременно.

И впрямь — растолковывать сторожевым стрельцам о своих ночных похождениях было нелепо. Стенька и промолчал.

— Подожди малость, за час до рассвета Спасские ворота отворять будут, войдешь, погреешься! Как раз пока обойдешь Кремль — и начнут!

— Замерзну я, пока вы отворите, блядины дети! — огрызнулся Стенька.

И тут сторожевые стрельцы завели свою обычную перекличку.

Откуда-то из глубины Кремля запел гулкий, под стать зазвонному колоколу, сочный голос, вывел церковным распевом:

— Пресвятая Богородица-а-а! Спаси-и-и на-а-а-ас!

И тут же издалека, через весь Кремль, от Спасских ворот донеслись слабые, но дружные, почти что ангельские голоса:

— Святые московские чудотворцы! Молите Бога о на-а-а-ас!

И пошло по стенам, по башням:

— Славен город Киев!

— Славен город Суздаль!

— Славен город Смоленск!

— Славен город Казань!..

Все, поди, города перечислили сторожевые стрельцы, взбодрившись при этом. И пора было — вот-вот в Кремле новый день начнется…

Стенька едва не хлопнул себя по лбу — к Боровицким воротам нужно бежать. Эти — хозяйственные, при них тайная калиточка есть, которую и среди ночи открыть могут, а ранним зимним утром там наверняка уже стоят сани с припасами, которые спозаранку потребуются на Сытенном, Хлебенном и Кормовом дворах. Вот там и можно погреться, пока Земский приказ отворят да печи топить начнут.

А толкаться у Спасских вместе с юродивыми, нищими, калеками — это уж пусть кто-нибудь другой. Правда, там же и подьячие стоят, и попы, но сводить с ними знакомства, наступив на ногу или отпихнув плечом, — себе дороже встанет.

Стенька и зашагал вдоль Неглинки, поглядывая на высоченную стену, которая громоздилась на немалой крутизны откосе. Миновал Кутафью башню, стоявшую как раз посередке между Собакиной и Боровицкой, и поспешил, поспешил!..

В Боровицких воротах Стеньку вместе с возом дров знакомые стрельцы и пропустили. И он мимо Аргамачьих конюшен пошел на кремлевские задворки, туда, где, неприметно для знатных людей и заморских гостей, варили, пекли, ставили меды, стирали белье, собирали из-под кур свежие яйца.

Там на Хлебенном дворе уже вовсю топились печи, чтобы подать кремлевским обитателям к завтраку свежие калачи. Стенька пробрался, вызвал знакомого подключника и за полушку приобрел горячий, вкусный, но негодный к столу калач — бок у калача подгорел. Стенька не стал уходить, а пристроился в теплых сенях и неторопливо сжевал покупку.

Скоро уж можно было идти в свой приказ и исполнять службу.

Помолившись про себя Богу, чтобы поменьше сегодня вышло беготни, Стенька через весь Кремль направился к своему приказу и возле Разбойного столкнулся с подьячим Емельяном Колесниковым. Тот, видать, спозаранку заявился сюда, чтобы самым первым что-то разведать.

— Бог в помощь! — сказал ему Стенька и пошел с ним рядом к Спасским воротам.

Никольские то ли открыты, то ли нет, а Спасские уж точно, ишь сколько богомольцев, спеша, расходится по кремлевским храмам! А там по Красной площади и до Земского приказа рукой подать.

— Ну, раз ты мне первый попался, то тебе и честь! — отвечал подьячий. — Помнишь ли челобитную купца Вонифатьева о покраже и сыске приказчика? Отнесешь грамотку тому купцу, сыскался его приказчик.

— Сейчас же и побегу! — радостно отвечал Стенька.

Дельце было такое, что уж и подьячим с купца немало перепало, и земский ярыжка с добрым известием тоже мог рассчитывать на две деньги, а то и на алтын!

И точно — отнеся грамотку, он остался в сенях купеческого дома, объявив челяди, что ждет ответа, и сидел там в тепле, пока не вышел сам купец, не дал ответа, что, мол, сегодня же сам пожалует к Колесникову, да не одарил двумя деньгами, старый скупердяй.

Выполнив поручение, Стенька поспешил в Земский приказ. Нужно же было хоть как-то отчитаться перед Деревниным.

Пробиваться к начальнику пришлось через толпу челобитчиков. А когда Стенька оказался у деревнинского стола, то услышал совершеннейший бред: некто взъерошенный толковал про куму, которая испортила его, подпустив зверскую икоту и всадив в него дюжины две сатанаилов. Челобитная у страдальца была давно заготовлена, но он не отдавал ее, а махал перед носом у подьячего, перечисляя беды от сатанаилов. И что любопытно — ни разу не заикнулся…

Спасать нужно было Гаврилу Михайловича, спасать немедленно!

— Государь Гаврила Михайлыч! — заорал, перекрывая бредни про сатанаилов и про икоту, Стенька. — Велено тебе в Разбойный приказ идти не мешкав! Все собрались, тебя одного ждут.

— Прости, мил человек, служба! — радостно воскликнул Деревнин, вылезая из-за стола.

Кляузных дел с порчей и припуском нечистой силы подьячие не любили, денег с того мало, а разбирательства много, опять же — не за всякое такое дельце попы по головке погладят…

Он вслед за Стенькой протолкался к дверям и прямо без шубы вышел на крыльцо.

— Ну, спас! — похвалил он земского ярыжку. — Пусть с ним, с идолом, Протасьев возится! Когда к Протасьеву тот пасечник приходил — кто его вызволял? Да я же!

Было и такое — вошел здоровенный мужик, такой и медведю шею свернет, и бил мужик челом на соседа — сосед у него украл баню.

— Как это — украл? По бревнышку раскатал да и со двора вынес? — принялся расспрашивать Протасьев.

И оказалось, что вор поступил куда хуже — ночью унес баню под мышкой. Дородный и неповоротливый Протасьев, ошалев от таких врак и от нависшего над ним грозного челобитчика, только знаки рукой товарищам подавал — мол, сделайте же что-нибудь! А сам в ужасе задавал еще вопросы. Мол, что же за баня такая, раз ее можно под мышкой унести?

— А для пчелок! — отвечал челобитчик. — Для моих голубушек!

Тогда Деревнин, рассудив, что выволакивать безумного посетителя при помощи стрельцов — значит весь приказ разгромить, решительно пришел на помощь.

— А не твою ли баню сегодня утром в Кремль принесли? — спросил он. — Государя тешить с государыней и с царевнами? Мне у Красного крыльца сказывали — мол, пришел некий человек, принес диковину — баню для пчел…

Челобитчик, распихивая честной народ, кинулся из приказной избы прочь, и как его у Красного крыльца ловить да вязать — это уж было заботой сторожевых стрельцов.

— Гляди, замерзнешь, Гаврила Михайлович, так-то стоя, — предупредил Стенька.

— А не замерзну, я сейчас и впрямь в Разбойный приказ сбегаю! Пойдешь со мной, доложишь о своем розыске!

И Стенька на ходу, шаря в глубинах памяти, перечислил приметы пропавших у Устиньи вещей, особо красочно расписав синюю душегрею с золотыми павами.

— Да видел ты ее, что ли, своими глазами? — удивился не в меру прозорливый подьячий, поспешая в Разбойный приказ.

— Мне уж так ее расписали — словно бы и увидел! — объяснил Стенька.

— Подожди малость!

С тем, расталкивая народишко, Деревнин и ушел.

Стенька же принялся ходить взад и вперед, маясь ожиданием.

Довольно скоро он увидел, как подьячий пробивается уже в другом направлении. Но и тут вышла закавыка — Деревнина остановил стрелецкий полковник Никифор Колобов. С ним был стрелецкий десятник, которого Стенька не знал. Деревнин, уже вступая в разговор, подал земскому ярыжке знак, чтобы подошел поближе.

— Ты, что ли, Гаврила Михайлович, розыск об убийстве старой бабы ведешь? — сразу осведомился Колобов. — Могу тебе еще одну прибавить, чтобы служба раем не казалась. Не иначе, Господь на старых баб гневом опалился. То в Конюшенной слободе одну удавили, а теперь вот сваху Тимофеевну!

— Какую еще Тимофеевну? — спросил Деревнин.

— А есть такая, ее вся Москва знает. Сколько свадеб сладила — не перечесть. Моего сына женила. Вон ее и порешили.

— Слыхал, Степа? — спросил Деревнин. — Ты же тут с самого утра.

Стенька многих на Москве знал, но со свахами в последний раз дело имел года два назад, когда сестру замуж отдавали.