Ивлин Во - Насмешник

• Название: Насмешник
• Автор: Ивлин Во
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-9697-0093-2

В том мемуарной прозы известного английского писателя-сатирика Ивлина Во (1902–1966) вошли его воспоминания о детстве и молодости — «Недоучка», а также путевые очерки «Турист в Африке». Во, сын известного издателя и литератора, с юношеских лет тяготел к искусству — был блистательным рисовальщиком, остроумным, наблюдательным журналистом, но по окончании Оксфорда понял, что его истинное призвание — профессия писателя. Автор «Мерзкой плоти», «Упадка и разрушения», «Незабвенной» был одним из самых популярных сатириков своего времени, продолжателем традиций Свифта и Теккерея.

В «Недоучке» он вспоминает свои детство и юность, воссоздает картину уклада английского общества начала прошлого века, нравов частных школ и Оксфорда, который он не закончил и уехал преподавать в провинциальный городок.

Пишет он и о своих коллегах по цеху Грэме Грине, Дэвиде Герберте Лоуренсе, Гилберте Ките Честертоне и других ярких личностях.

Путешествия для его современников были не просто открытием новых стран и знакомством с культурой населявших их народов — это была попытка переосмысления миссионерской политики «белого человека», полагавшего, что он спасает варваров, навязывая им свои законы, религию, уклад жизни. В Африке Ивлин Во побывал несколько раз — сначала в качестве журналиста, потом просто «спасаясь от тоски и депрессии», но в каждом описании его путешествия проявлялся цепкий, острый взгляд пристрастного наблюдателя. Недаром «африканские романы» «Черная напасть» и «Сенсация» — были горячо приняты читателем.

Evelyn Waugh. A Little Learning. A Tourist in Africa.

Перевод с английского В. Г. Минушина.

Художник Евгений Вельчинский.

---

Но в его словах есть некоторая неопределенность: имел ли он в виду, что поддержит доводы честного наставника и поможет сыну сделать верный выбор или же с радостью окажет содействие во вступлении в англиканскую церковь? Он, похоже, смирился с тем, что ни один из его сыновей не смог принять епископальную систему правления и «39 статей»[29] без оговорок. О характере же Джона Нейлла ничего не известно. Мирянам нередко свойствен больший религиозный фанатизм, чем духовенству. Джеймс Хэй, делая свой выбор, возлагал на него большие надежды, и они, как оказалось, полностью оправдались. Лицо на фотографии выдает человека, не только не ведающего сомнений в вере, но и не знающего денежных забот. Мог ли он быть уверенном, что получит наследство, став вероотступником?

Стоит ли сомневаться, что, когда он попросил руки Сары Саймс, бридпортский адвокат ответил, что англиканский священник, обладающий состоянием, более подходит его дочери, нежели священник-диссидент или лондонский коммерсант?

Джеймс Хэй Во женился, став англиканцем, и поступил в Оксфорд, в колледж Магдален-Холл, женатым человеком; он жил семейной жизнью на Брод-стрит и мало общался со студентами, которые были на двадцать лет моложе его. Его пребывание в Оксфорде пришлось на годы расцвета трактарианизма[30], и, хотя он готовился стать священником, не похоже, чтобы это учение оказало на него явное влияние. Он был старше и Ньюмена, и Пьюси. Возможно, он слышал их проповеди, но образцом для себя выбрал более скучный, более напыщенный стиль их предшественника. Религия, которую он проповедовал, напоминала скорее здравую, консервативную религию высокой церкви[31] доктора Джонсона.

В начале девятнадцатого века все мои предки, которые еще не находились в юго-западной Англии, перебрались туда. Джеймсу Хэю Во пришлось невольно последовать за ними. Первое время, но недолго, он служил священником в Уорминстере; там и родился мой дед. Затем епископ Солсберийский предложил ему два богатых прихода, но он отказался «на том основании, что (как он сам говорил) принял сан поздно, уже располагая некоторым состоянием, и никогда не даст повода говорить, что позарился на блага Церкви, которые принадлежат людям, дольше него служащим святому делу». Эти слова из его некролога цитируются как «доказательство его благородного бескорыстия». Аромат букета был бы еще слаще, не будь он сам автором этого анекдота и им бы двигало исключительно великодушие по отношению к своим собратьям священникам, а не забота о собственной репутации; но то, что он согласился служить в Кернесском аббатстве в Дорсете, похоже на самопожертвование.

Это было все что угодно, только не тепленькое местечко; аббатство не имело дома для приходского священника, а жалованье составляло всего восемьдесят один фунт, так что мало кто из его предшественников задерживался тут надолго. Ныне Кернесское аббатство в значительной мере восстановлено и украшено; садовые растения на пятачках земли оживляют его мощеный двор, зеленеют в кадках у выкрашенных в яркие цвета дверей коттеджей. B 1841 году, когда мой прадед отправился туда, это было глухое, нищее и обветшавшее аббатство. Народ, долгое время пребывавший без духовного попечительства, закоснел в безверии. Громадный доисторический идол, что стоит на торфяниках Трендл-хилла, вознеся свою дубину над руинами аббатства, казалось, празднует победу язычества. Это был один из тех подходящих случаев, чтобы проявить героизм, какие время от времени представляются молодым святым. Прадед энергично взялся за работу и на собственные средства построил дом, который стоит и поныне, служа пристанищем очередному священнику, отремонтировал алтарь и пожертвовал внушительную сумму на постройку сельской школы. Но он не был святым да и возраст брал свое. Прожив три года в аббатстве, он оставил попытки возродить его и принял предложение маркиза Бата переехать к нему в Корсли и возглавить тамошний приход. Было прадеду в ту пору сорок семь; в Корсли он прожил сорок один год и ни разу не изъявил желания покинуть его.

Тогда, как и в наши дни, это был приятный городок. Прадед имел счастье пользоваться расположением супруги маркиза, которое с годами перешло в дружбу. (Интересно, обсуждали ли они необходимость оказания покровительства Росетти, чем супруга маркиза главным образом и заслужила место в истории, и покупку его первой картины, чтобы доставить удовольствие губернаторше?) Все относились к нему с огромным уважением, которое со временем переросло в благоговение у его неотесанных прихожан. В своей невеликой общине он был безраздельным владыкой, следя за тем, чтобы оступившиеся девицы становились честными женами, а у занемогшего крестьянина было в достатке крепкого бульона или портвейна, чтобы восстановить силы. Не в пример своему отцу, который, как мы видели, мечтал привлечь безбожников французов и суеверных ирландцев в лоно Шотландской сецессионистской церкви, он никогда не стремился распространить свое влияние за пределы прихода. В 1854 году ему предложили кафедру проповедника в университетской церкви св. Марии в Оксфорде, но вообще как проповедник он не пользовался большим спросом; а если все же случалось, что ему предлагали занять то или иное место, он редко давал согласие. Там, у себя в церкви, перед толпой прихожан он произносил проповеди, которые обычно завершал, даже в сравнительно молодые годы, с мыслью о собственной грядущей смерти.

В итоге он составил несколько подробных указаний на сей счет. Когда умерла одна из последних моих теток, носивших фамилию Во, я унаследовал металлическую шкатулку с семейным архивом, в большей своей части почти не представлявшим интереса. Среди разных бумаг я обнаружил послание, написанное трясущейся рукой деда и датированное маем 1876 года, в котором он без тени юмора писал следующее:

«Возлюбленные мои дети,

я составил примерный образец памятной надписи, которую мне хотелось бы иметь — на медной дощечке на стене в храме. Верю, что не погрешил в ней против Истины.

«Блаженной

Памяти Джеймса Хэя Во

Священника этого прихода, служившего здесь на протяжении (стольких-то) лет и бывшего Миротворцем, Другом и Отцом людям, вверенным его заботам.

Он покинул сей мир в (таком-то) году в возрасте (стольких-то) лет.

Ты укажешь мне путь жизни[32].

Настоящая мемориальная доска установлена его Детьми не ради возвеличивания его памяти или человеческих достоинств, но лишь во имя Любви — Признательности — Глубокого Уважения, которые они питают к имени их Отца».

Это его пожелание не было исполнено, когда девять лет спустя он умер, но другое, сделанное в июле того же года, было соблюдено:

«Я хочу, чтобы мои похороны были столь же скромными и простыми, сколь и соответствующими моему положению пастора корслийского прихода, а также чтобы наиболее достойные из причастников несли мое тело к месту упокоения рядом с той, кого я любил в жизни и в смерти».

Вряд ли стоит объяснять, что последнее относилось к моей бабке, которая умерла за год до того, как он оставил свое распоряжение. Его скорбь была искренней, если не чрезмерной. Он разбил ее непритязательные украшения, поместил в потир и флакон, который вместе с ее башмаком на деревянной подошве поставил в церкви.

В воскресенье после похорон он подумал было, что следует оставаться дома, в одиночестве предаваться скорби, но тем не менее отправился в храм и надиктовал панегирик, который предстояло зачитать его духовному сыну, что превосходно показывает его представление о собственной значимости и возложенной на него ответственности; это читается в приведенном отрывке:

«Вам не требуется моей кисти, чтобы представить себе картину ее жизни; она всегда была перед вами… благочестие есть украшение смиренной и тихой души, что в очах Господа представляет наивысшую ценность; сие украшение было той единственной «нарядностью в одежде»[33], которую она когда-нибудь носила; подавая всем вам, людям разного положения, пример, достойный подражания во все времена, но особенно в нынешние, когда на одежду тратится столь неподобающе много. И я молю вас показать, как вы любите память о ней, следуя в этих частностях ее примеру».

И в заключение:

«Добавлю: милостью Господней на всем полезном, что я совершил в здешнем приходе, благотворно сказалась неизменно последовательная жизнь той, которая только что покинула нас.

А теперь помолитесь за меня, чтобы ее смерть дала мне силы трудиться еще больше и еще упорней, и за себя, чтобы вы могли всегда поступать по слову апостола: «Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны»[34]…» Позвольте выразить вам признание за сочувствие мне и моей семье, уверяю вас, что соразмерно выражению преданности вашей Духовной Матери, Церкви, вы сеете в ваших сердцах семена цветов, кои будут цвести и в Господнем Раю, когда те цветы, коими ваши любящие руки столь обильно усыпали ее могилу, увянут навсегда, повторя путь всего земного».