Альфред Дёблин - Три прыжка Ван Луня. Китайский роман

• Название: Три прыжка Ван Луня. Китайский роман
• Автор: Альфред Дёблин
• Издательство: Митин журнал : KOLONNA publications
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-98144-090-2

Роман «Три прыжка Ван Луня» сразу сделал Альфреда Дёблина знаменитым. Читатели восхищались «Ван Лунем» как шедевром экспрессионистического повествовательного искусства, решающим прорывом за пределы бюргерской традиции немецкого романа. В решении поместить действие романа в китайский контекст таились неисчерпаемые возможности эстетической игры, и Дёблин с такой готовностью шел им навстречу, что центр тяжести книги переместился из реальной сферы в сферу чистых форм. Несмотря на свой жесткий и холодный стиль, «Ван Лунь» остается произведением, красота которого доставляет блаженство, — романтической, грандиозной китайской сказкой. Дёблин и сам жил в этой сказке как в заколдованном царстве.

---

«Там, где река подтачивает берег, никто не станет воздвигать пагоду».

«Мне бы хотелось, панчэн ринпоче, чтобы хутухта сейчас находился здесь и слышал ваши слова. Разве вы не убийца в самом вашем сострадании ко мне, в стремлении меня спасти? Я славлю нынешний день, который исцеляет меня и возвращает мне радость после жесткого „Нет“, брошенного вами вчера. Но, по-вашему, солнце не должно согревать землю и жаворонки не должны петь, потому что они „избыточны, ненужны“. Знаете ли вы, панчэн ринпоче, как много вы для меня значили, с каким нетерпением я ждал вас все эти последние месяцы! Увидав вас в саду, я был потрясен: мне показалось, вам предстоит свершить надо мной некий суд. Я ошибся — и в дальнейшем буду действовать так, будто всего лишь принимаю у себя в гостях владыку Тибета, способного осыпать меня несравненными дарами».

«Что ж — нападайте на меня».

«Я хочу оставаться таким, каков я есть. Мои предки думали так же, как и я. Мы молимся на вас, не имея силы последовать за вами; да — ибо ваше учение дышит холодом».

«Я помолился за вас Будде Амитабе. Простите мне, что я хотел раздуть тлеющую в вас искру света. Оставайтесь же маленьким жалким человеком — Цяньлуном, правителем Срединной империи».

«Я — владыка величайшей империи мира, и я не собираюсь превращаться в кого-то еще. Я родился как Сын Неба и умру на Драконовом троне».

«Если вам не жаль погожего дня и если мое присутствие не помешает вам наслаждаться теплым солнечным светом, я хотел бы кое-что спросить у августейшего повелителя относительно вещей, которые упоминались вчера. Почему солдаты августейшего повелителя загнали ту тысячу человек в Монгольский город, где все они погибли?»

«Те люди, Палдэн Еше, были мятежниками, которые оскорбляли мою династию и основали в моей северной провинции собственное царство. Они извратили священный принцип Лао-цзы — у-вэй, „недеяние“. Они бродяжничали — вместо того, чтобы обрабатывать поля и производить на свет детей; попрошайничали, мало молились, надеялись на Западный Рай. Поскольку же они хвалились тем, что посредством единения с судьбой обрели сверхъестественные силы, под их знамена стекались тысячи работоспособных мужчин, бессчетное число женщин из всех областей. Мои чиновники не могли допустить подобное. И попытались их разогнать; некоторые слои населения тоже поняли опасность сектантского движения. Это стало началом его конца».

«С началом я еще не вполне разобрался. Зато конец мне известен; Цяньлун потерял покой. Кто же почел за благо напасть на сектантов? Ведь августейший повелитель, кажется, упомянул, что сами они ни на кого не нападали».

«Имя этого чиновника мне не сообщили».

«Речь идет не об имени».

«Тут нет никакого преступления, ваше святейшество: в том, чтобы вернуть мужчин, бросивших своих жен и детей, в их дома; и чтобы заставить опомниться сыновей, забывших о долге по отношению к предкам. Подданные должны вспахивать и засеивать поля, платить налоги, необходимые для благоденствия империи. Если женщины, которым полагается быть тенью и эхом мужчины, бегут к сектантам, то их следует поставить на колени — пусть стоят коленями на цепочках с мелкими звеньями; распутных же жен, главных и побочных, которые оставили свои жилища ради того, чтобы услужать в качестве проституток всякому сброду, бесстыдно именующему себя „братьями“ и „сестрами“, надо бы наказывать так, как это принято в некоторых областях: закапывать их в землю живыми, или зашивать в мешки и топить в реке, или подвергать тому виду смертной казни, который называется „восемь надрезов“».

«Допустим, вы правы. Не буду возражать. Непонятно только, как столь блистательное начало привело к столь плачевному концу».

«Для меня, панчэн ринпоче, это тоже остается загадкой. Именно так и нужно поступать с преступниками — как я сказал. И все же сие напоминает мне голову, которая имела серьезный и достойный вид, но вдруг, словно тигр, разинула пасть, выпучила глаза и зарычала. Что же это за голова, панчэн риппоче? Почему она уставилась на меня?»

«Пусть Цяньлун отступится, обратится к своей душе. Вот я поднимаю мой жезл. Будда Шакьямуни когда-то уже объяснил причины бытия и взаимосвязь между ними: однажды на рассвете — перед тем, как царский сын из Капилавасту[226] стал просветленным Буддой — ему открылось сокровенное знание… Вы тут связывали причины с другими причинами; я же потяну за конец нити и распущу шов. Эта секта скиталась во тьме, искала Будду и, быть может, нашла его. Вы напали на этих мужчин и женщин. Что привело к появлению тысяч неприкаянных духов. Вы искусственно продлили цепь их повторных рождений. Как же вы можете спать, если по ночам к вам в двери стучатся сонмы оплакивающих свою участь, обвиняющих вас духов! Цяньлун сам связал причины с причинами».

«Что мне делать, чтобы порвать порочную цепь? Я понимаю, мои предки чего-то не одобрили. Однако оживить умерших не в моих силах. Я не знал этих сектантов; но я прикажу, чтобы для них принесли жертвы».

Святой улыбнулся; и в задумчивости погладил шелковые кисти своего нагрудного украшения: «Как сильно рознятся между собой и земли, и люди; всего в десяти днях пути к востоку от Тибета все обстоит уже совсем по-другому — люди не ведают ни о мировых эпохах, ни о круговращении рождений и смертей. Вы вот называете себя „сотней семей“: а семью даже смерть не ломает на куски, ее предки всегда остаются с нею. Как это все просто: дома, когда склоняешься в глубоком поклоне… Вам кажется, будто достаточно воскурить благовония, чтобы дух умершего примирился с низвержением в водоворот повторных рождений; будто одной капли масла хватит, чтобы вознаградить его за мучения, продленные на тысячу лет… Что ж — распорядитесь, чтобы для духов этих умерших принесли жертвы: так, как у вас принято; постройте для них кумирни на обочинах дорог. А остатки секты с девизом у-вэй — пощадите!»

«Моя голова пуста, она не ухватывает ваших доводов. Но вы ведь хотите мне помочь, хотите помочь!»

«День опять стал хорош. Быть мягким, тихим — вот как зовется рука, отворяющая все засовы. Приди ко мне, старик, обрети себя, прежде чем умрешь!»

Старый владыка Желтой Земли смотрел в пространство: «У достопочтенного с Горы Благоденствия легкая рука, она незаметно распускает швы. Да, я принесу искупительную жертву своим предкам; я отправлюсь на их могилы в Мукден. И я придумаю, как примириться с Ван Лунем, с его приверженцами. Этого хотят Канси и Юнчжэн[227]».

Цяньлун распрямил спину. «Папа» Желтой Церкви, обратившись к нему лицом, перебирал в руке четки из человеческих костей.

Императора окружили тени его могучих предков: они давили ему на плечи, пристально рассматривали своего потомка, у которого от слабости подгибались колени. Но император выдержал, устоял; то были Канси и Юнчжэн — они должны принять его в свой безмолвный круг. Сквозь их туманные образы просвечивало бронзовое, безмятежное лицо святого из Таши-лунпо.

Смущенный и потрясенный, Желтый Император, дрожа, поднялся на ноги и, встав перед чужестранцем, дотронулся до его шелкового рукава: «Вы, Палдэн Еше, — жезлоносный лама. Цяньлуну страшно: хороший ли совет вы ему дали?»

ВАН ЛУНЯ

преследовали только в течение недели после падения Яньчжоу, а потом сбились со следа. Преступник, сперва не особенно скрываясь, бежал на запад, через маленькие селения; никто не отваживался атаковать его. Тех, кто не подозревал, с кем имеет дело, этот силач просто отшвыривал в сторону, если же на него нападали несколько человек, он ловко от них ускользал. В последний раз его видели, когда выпал первый снег — в Хуайцине, к западу от Императорского канала, перед стенами этого многонаселенного города.

С тех пор в северных провинциях его никто не видел; ни зимой, ни следующим летом вестей о Ван Луне не было. Даже среди «братьев» и «сестер» о нем ходили только неясные слухи. Го, в прошлом командир императорской роты, похоже, знал о местопребывании Вана больше других; именно Го встречался с Ваном у стен Хуайцина. От него и стало известно, что Ван жив; несколько раз Го как будто давал понять, что Ван вскоре вернется, но как только заходил более конкретный разговор об основателе союза «поистине слабых», Го умолкал, отворачивался, им овладевала печаль.

Ван Лунь окончательно покинул северные провинции через два дня после того, как Го сообщил ему подробности гибели «Расколотой Дыни». Слухи о трагическом событии опередили Вана, которому пришлось прятаться в течении целого дня. Сухопарый Го знал не так уж много деталей: кое-что из того, что ему рассказали, он забыл, потрясенный кошмаром происшедшего.

Когда Ван внезапно возник перед ним — с осунувшимся лицом и налитыми кровью глазами, преобразившийся в демона войны и мести: не человек, а только мозг и рука как придатки к Желтому Скакуну, — Го так испугался, что Вану пришлось поддержать его, ухватив за отворот куртки.