Дэн Джейкобсон - Богобоязненный

• Название: Богобоязненный
• Автор: Дэн Джейкобсон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7516-1155-2, 978-5-9953-0260-5

Роман Дэна Джейкобсона «Богобоязненный» (1992) — это и притча, и исторический вымысел одновременно. Действие романа условно происходит в средневековой Европе, но такие события могли случиться в любую эпоху, потому что народ в пору бедствий во все времена нередко натравливают на людей иной нации или иной веры.

Главному герою романа благонамеренному переплетчику Кобу на пороге смерти непрестанно являются привидения, мальчик и девочка, кто они, он не помнит, но они заставляют его мало-помалу восстановить в памяти события его молодости, когда из страха и стадного чувства он принял участие в гонениях на людей иной веры. Поступок этот поломал его жизнь и теперь не дает спокойно умереть.

Следить за тем, как тонко Дэн Джейкобсон исследует психологию и мотивацию обывателя-конформиста, не только поучительно, но и увлекательно.

---

Коб: Неужто?

Элизабет: Это, хозяин, всякому известно.

Коб: Всякому известно, что ты дура старая.

Элизабет: Охх, хозяин! Почему дура? Негоже так говорить о бедной Элизабет. Я ли для вас не стараюсь…

(И т. д.)

Должно быть, решил Коб, мои гости появились как следствие моих галлюцинаций.

После чего ему пришлось поставить перед собой еще один вопрос, заранее зная, что ответить на него не удастся. Какой вариант хуже, галлюцинировать, не подозревая об этом, или галлюцинировать и понимать, что с тобой происходит.

В некотором смысле Коб чувствовал, что бывало и так и этак. Когда он видел детей, он чистосердечно верил в то, что они реальны. А вот когда дети исчезали, он не мог не признать, что все происходившее — не более чем фикция, игра больного воображения.

Но чьи это фантазии, его собственные или кем-то навязанные? Возможно, тут не обошлось без колдовства. А что, если некто издалека насылает этих призраков? Кобу, человеку трезвому и рассудительному, издевавшемуся над чужими суевериями и презиравшему бредни Элизабет, такого рода подозрения были унизительны.

В одном тем не менее он был уверен. Ему ни разу, и при детях, и без них, не удалось ни избавиться от них усилием воли, ни помешать им появиться вновь.

И ведь что он только не делал! На какие только уловки не шел! Все впустую!

Было дело, однажды он и впрямь замахнулся на них тростью и тряс ею в воздухе, как сумасшедший, — но привидение не пришибить, не оглоушить, не уложить у своих ног. В результате — разбил глазурованную вазу, которой особо гордилась Рахела. (Утверждала, что эту вазу привезли из Ауринии в подарок ее отцу.) Представьте себе безумца, собирающего, рыдая, трясущимися пальцами осколки. Его тарабарщину в адрес пришельцев — уж не пытался ли он изгнать их заговором, словно нечистую силу.

Если даже предположить, что это была не тарабарщина, он все равно не вспомнил бы этих слов, потому что слов таких никогда прежде не знал.

Послушать только, как этот безумец упрашивает детей проявить хоть каплю милосердия. Я, мол, старый, а вы дети малые, так зачем вам являться и мучить меня. Моя песенка спета, а вам еще жить и жить…

После чего безумец смеется, не над ними, над собой, и бьет себя по лбу.

Коб с ужасом думал: а что, если бы галлюцинации были иного рода, устрашающие и омерзительные: чудовища всякие, бездны и пропасти, реки крови, всевидящее Божье око… А к нему наведываются существа юные, на вид безобидные, даже домашние и совершенно равнодушные к нему. Но он осознавал, что боится этих детишек и в их присутствии ощущает собственную ущербность. С самого начала он был убежден: если проговорится кому-нибудь, хотя бы и Элизабет, родные тут же решат, что он выжил из ума, и станут обращаться с ним, как с идиотом. А он повидал и в родном городе, и в других местах, как в таких случаях поступают с людьми, даже с друзьями, будь то старик, старуха, а то и молодой сумасшедший, свяжут по руками и по ногам, станут бить кнутом и морить голодом, чтобы изнурить темные силы, поселившиеся в человеке. А то и в деревню отвезут, сдадут под надзор продажных и злобных «попечителей».

Нет уж, благодарствуйте. Тут Кобу пришло в голову, что даже такой поворот в жизни может не повлиять на упрямых призраков, — так что благодарствуйте вдвойне. По правде говоря, до сих пор он видел их только в своем доме, больше нигде. Но если он переберется в другой дом или другой город, что им помешает последовать за ним? Если они могут проходить сквозь стены, исчезать в мгновение ока и тут же появляться снова, быть видимыми для него и не видеть его, разве помешает им простая уловка Коба (к примеру) пожить у дочери или, скажем, где-нибудь еще подальше от своего дома — они и там прекрасно устроятся.

В общем, ему оставалось только ждать и надеяться, что эта «фаза» (так он назвал бы подобные обстоятельства, случись все это не с ним) окончится так же внезапно, как началась. Между тем он разными способами пытался перехитрить своих гостей: уходил из дома, громко играл на ребеке[2], не раздвигал занавески на окнах — пусть думают, что в доме никого нет, и еще молился, прося помощи у Бога, в которого не верил. (Стоит ли упоминать, что Он неизменно не отвечал на просьбы Коба.) Поскольку призраки не являлись, когда в доме бывала Элизабет, он начал подумывать, что, возможно, лучше поселить ее в доме, а не отсылать, когда вся дневная работа выполнена.

Бродя по улочкам и переулкам города и по полям за его чертой, Коб мучился очевидным и в то же время глупым вопросом: нуждаются ли дети в его присутствии в доме или они являются туда даже тогда, когда его нет?

Бывало, он поспешно возвращался в дом, чтобы застать их врасплох, подловить в то время, когда им кажется, что он их не видит. Но и тут ему ни разу не повезло.

Давным-давно, еще юношей, Коб читал яванитскую легенду о человеке, которого преследовали свирепые зловонные существа, так называемые Эвмениды, или Фурии. То были призраки из его прошлого, терзавшие его совесть. Он убегал от них, а они неотступно следовали за ним. И вот однажды он перестал от них убегать: рассказал людям о своих мучителях и признался в преступлении, которое навлекло на него гнев Фурий. Лишь только человек сознался — о чудо! — мучители обернулись помощниками, понимавшими его с полуслова. Изменилось и название существ, их стали величать Добрыми гениями. Вдобавок они помогли построить (если Кобу не изменила память) замечательный новый город, где воцарилась справедливость.

Коб был не вполне уверен, что имеет основания сравнивать себя с героем древней легенды. Еще большие сомнения обуревали его насчет того, можно ли сравнивать посещавших его детишек с мифическими летучими чудовищами.

Хотя…

В чем, гадал Коб, сила подобных легенд, как не в том, что в героях мы узнаем самих себя, улавливаем сходство, сколь бы ничтожны мы ни были, по сравнению с ними, несмотря на огромные различия в жизни и ее обстоятельствах. Разве не так?

Яваны? Яваниты? Верно ли он запомнил, как они называли героя? И что за преступление он совершил?

Коб помнил только, что тот человек из легенды был высокого рода, — больше ничего.

Ночь. Коб стоит у окна. Стены и крыши домов, то видимые в свете звезд, то скрытые тьмой, хранят молчание, тих и безлунный небосвод. Только порывы ветра колышут порой ветви деревьев, вытянувшихся выше соседских крыш, вдруг ветер с размаху налетает на угол дома и пытается сдвинуть его с места — но напрасно, — приходится, раздраженно фыркнув, отступить назад. Вот так вот. С какой стати меня, простого человека, так отличили, наслали на меня призраков, спрашивает себя Коб. Важной персоной он не мнил себя никогда. Даже на «заре жизни» — ну кем он был? Разумеется, не героем из легенды. Самым обыкновенным человеком, с женой и детьми (один ребенок, бедняжка Мариам умерла в младенчестве). Владел печатно-переплетной мастерской, где ему помогали несколько наемных рабочих и пара подмастерьев, еще у него имелся дом на окраине города, а при нем двор с поросшей травой лужайкой и фруктовым садом. Что тут такого особенного? Неприглядных, тайных привычек самого пустячного свойства у него было мало, друзей — раз-два и обчелся. Но подспудно не давало покоя ощущение… тщетности… или даже стыда за то, что не добился в жизни большего.

Короче говоря, он ничем не отличался от любого другого старика его возраста и положения в этом городишке, где с востока открывался вид на холмы, верхушки которых неровно поросли лесом, нижние террасы тщательно обработаны под виноградники, а с запада простирались плоские равнины, фермы, пастбища и кустарники, выходившие к большой реке. Если идти по грязным дорогам на север, придешь в какой-нибудь город, похожий на Нидеринг, где живет множество таких людей, как Коб, а еще дальше на север будет Клаггасдорф, самый большой город в стране. Там-то, в Клаггасдорфе, давным-давно Коб служил в подмастерьях у переплетчика Хирама.

Разносчик Амос, отец Коба, был преисполнен гордости, когда подписал бумагу и заплатил наличными за учебу сына: ведь договор означал, что со временем его сын займет более высокое положение в обществе, чем Амос. А то и титулованной особой станет — князь Коб! И как только ему исполнилось четырнадцать, мальчик с трепетом покинул родной дом, чтобы отправиться за сто лиг в незнакомое загадочное место!

Клаггасдорф… Название это сулило чудеса и опасности — так казалось тогда Кобу. Сам звук этих слогов уже волновал. Минуло одиннадцать лет, прежде чем Коб возвратился в Нидеринг с женой, чтобы на ее приданое начать собственное дело. За все те годы он уезжал из Клаггасдорфа только три или четыре раза: домой, чтобы побыть возле смертельно больного отца, на книжную ярмарку в Бихес вместе с мастером Хирамом и в деревню — на этот раз надолго с семейством Хирама, чтобы укрыться от беды, грозившей городу во времена Десяти Напастей.