Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости

• Название: Годы молодости
• Автор: Мария Куприна-Иорданская
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Повествование о жизни писателя — это не только история его судьбы или распространенная его биография; это и широкая картина литературной жизни того времени, а по существу частица истории литературы. Кто же может шире, глубже и проникновеннее рассказать о жизни художника, чем не та, кто была его спутницей, знала его труд, разделяла с ним горести и невзгоды, как разделяла удачи и успех? Марии Карловне Куприной-Иорданской выпала счастливая судьба; она была первой спутницей и другом замечательного писателя А. И. Куприна.

---

Из нашей дачи, стоявшей на горе над виллой Кульчицких, несмотря на высокий каменный забор, окружавший их сад, сверху была видна вся их территория. Дача Кульчицких называлась «Дружба». Под этим названием металлической вязью было выведено «Добро пожаловать!». А рядом с главным входом на калитке укреплена дощечка с надписью: «Посторонним лицам вход строго воспрещается».

Дача наша была двухэтажная, кругом обнесенная широкими деревянными балконами. В нижнем этаже жил мой брат, «дядя Кока», как называл его Куприн. Наверху устроились мы с Александром Ивановичем. У нас была большая комната с открытой террасой, выходившей на море. В рассказе «Корь» Куприн описывает эту комнату.

«По утрам, когда он просыпался, ему не надо было даже приподымать голову от подушки, чтобы увидеть прямо перед собой темную синюю полосу моря, подымавшуюся до половины окон, а на окнах в это время тихо колебались, парусясь от ветра, легкие, розоватые, прозрачные занавески, и вся комната бывала по утрам так полна светом и так в ней крепко и добро пахло морским воздухом, что в первые дни, просыпаясь, студент нередко начинал смеяться от бессознательного, расцветавшего в нем восторга».

Вставал Александр Иванович очень рано, но в море утром не купался. Он любил заплывать далеко, а это перед работой расслабляло и утомляло. Поэтому утром принимал только душ. В нескольких саженях от дачи, по нашей границе с соседним, еще не застроенным участком, протекала горная река Салгир. Здесь из кадки, прикрепленной к толстой ветке росшего на берегу дуба, и садовой лейки Александр Иванович устроил душ. Вода в Салгире была холодная, и сейчас же после душа Куприн занимался гимнастикой на параллельных брусьях. Их он тотчас по приезде заказал у работавших на соседней даче плотников. Через два дня плотники принесли какое-то странное деревянное сооружение, которое поставили во дворе.

— Это параллельные брусья для гимнастики, — объяснил мне Александр Иванович. — Вот выровняем площадки и укрепим их. Тогда я покажу тебе, сколько самых сложных гимнастических упражнений можно проделать на этих брусьях.

Человек должен развивать все свои физические способности. Нельзя относиться беззаботно к своему телу. Среди людей интеллигентных профессий я очень редко встречал любителей спорта и физических упражнений. А наши литераторы, на кого они похожи — редко встретишь среди них человека с прямой фигурой, хорошо развитыми мускулами, точными движениями, правильной походкой. Большинство сутулы или кривобоки, при ходьбе вихляются всем туловищем, загребают ногами или волочат их — смотреть противно. И почти все они без исключения носят пенсне, которое часто сваливается с их носа. Я уверен, что в интимные минуты они роняют свое пенсне на грудь любимой женщины, — засмеялся Александр Иванович. — А попробуй с ними заговорить о борьбе или о боксе. Борьбу как занимательное зрелище снисходительно допускают, но на бокс принято смотреть как на зверское, недостойное цивилизованного человека явление, которое следует искоренять. И не хотят понять, что бывают случаи, когда знание простейших приемов бокса может оказать неоценимую услугу. Таких примеров я могу привести тебе множество.

Вот что было со мной в Киеве.

Я поздно вечером возвращался домой. На улицах было темно и морозно. На одном из перекрестков из-за угла выскочил рослый дядя и потребовал у меня деньги, часы и пальто. В моем кошельке всего-навсего было несколько серебряных монет, и расстаться с ними мне было бы не жалко, часы находились в закладе, но своим единственным, хотя и сильно поношенным пальто с собачьим воротником я дорожил. Помнишь, я рассказывал тебе, как однажды целую ночь должен был проспать на этом пальто на полу, так как на моей кровати с удобством расположился громадный дог. Разумеется, пальто я решил не отдавать. Ты, может быть, думаешь, что я начал кричать и звать городового. Ну, нет! Через две секунды предприимчивый дядя лежал на земле и вопил благим матом. И только когда я убедился, что как следует «обработал противника», как говорят боксеры, и он уже больше не боеспособен, я оставил его, сказав на прощание: «Будешь теперь знать, мерзавец, как отнимать у человека его последнее пальто…»

Вскоре мы получили телеграмму о приезде матери Александра Ивановича, и он отправился за ней в Ялту. Встреча со мной была очень сердечной. Но когда я назвала ее Любовь Алексеевной, она заметила:

— Мусенька, вы не должны называть меня так. Даже «вдовушки» после вашего отъезда долго судили и рядили о том, почему вы называли меня по имени и отчеству, а не «мамашей». Вы, должно быть, не знали, что сноха всегда называет свою свекровь матерью.

— Да, да, будем называть тебя «мамашей», — вставил Александр Иванович.

— Ты-то не смеешь говорить мне «мамаша», — строго сказала она ему.

— Теперь пора и за работу, довольно бездельничать, — после приезда Любови Алексеевны в Мисхор сказал Александр Иванович.

«Трус» был первый рассказ, написанный Куприным в Мисхоре, в котором Александр Иванович передает свои впечатления об игре нищих бродячих еврейских актеров. В своих странствиях по местечкам западного края они заходили и в Волочиск и Гусятин, где стоял 46-й армейский Днепровский полк, в котором служил Куприн. Там раскинулся поселок, густо населенный еврейской беднотой. Там в корчме, в винном погребке и в домах более зажиточных обитателей бродячие актеры давали представления. Среди них попадались и настоящие вдохновенные исполнители старинных еврейских мелодрам. Однажды Куприну случилось видеть такое представление: спившийся старик-актер вместе с подручным исполняли пьесу, нечто вроде еврейского «Короля Лира».

Старик-отец, давно потерявший сына, после долгих поисков находит его. Он просит сына приютить его, но получает отказ. Между ними происходит объяснение.

Для работы Куприн выбрал небольшую свободную комнату в нижнем этаже, с окном на север и спокойным видом на Ай-Петри. Здесь море не отвлекало его внимания. Из комнаты он вынес всю мебель, оставив только стол, который выдвинул на середину, стул для себя, для меня кресло у окна, и большое зеркало из передней повесил на стене перед письменным столом.

— Пока я пишу, ты сиди тут же, в комнате, но мне отвечай только на вопросы. Сама не говори ни слова, что бы я ни делал. Сейчас начнем, — сказал Александр Иванович, весело потирая руки. — Обегу только три раза кругом дома.

Поведение Александра Ивановича меня удивило. Прежде чем писать, он проделывал целый ряд, на посторонний взгляд, странных телодвижений. Он то вставал и вновь бессильно опускался на стул, то, воздевая руки, трагически потрясал ими, то горестно качал головой, глядя в зеркало. При этом он полушепотом что-то говорил, изредка громко, с различной интонацией произнося отрывочные фразы.

— Нет, не так, слабо, — вдруг обрывал он, переделывал монолог и вставлял новые, по-иному звучавшие слова.

И мне казалось, что я вижу какую-то пантомиму, содержание которой мне неизвестно. Потом Александр Иванович объяснил мне, что усилием воли и памяти он должен перенести себя в обстановку рассказа, и, только вызвав в себе то настроение, какое владело им во время представления мелодрамы, он может писать о ней. Каждое движение, жест, выражение лица актера Цирельмана Куприн несколько раз повторял или изменял, в зависимости от того, насколько удачно он передавал в зеркале мимику Цирельмана.

— Посмотри, Маша, достаточно ли у меня угодливый вид. Обрати внимание, как он, хотя и сидит против Файбиша, но, слушая его, почтительно привстает и время от времени беспокойно двигает ногами под столом.

Пьеса имела шумный успех у зрителей.

— Цирельман, — рассказывал Куприн, — вспомнил старое актерское время и прошел вдоль погреба театральной походкой, с выпяченной грудью и гордо закинутой назад головой, большими шагами, совершенно так, как уходили, бывало, со сцены в ролях иноземных герцогов и предводителей разбойничьих шаек.

И Александр Иванович несколько раз именно так прошелся по комнате.

— Правда, у меня хорошо выходит, Маша? — спросил он. — Так и я всегда ходил по сцене, когда в театре в Сумах{35} играл Тигеллина{36} и кричал: «Подать сюда моих львов».

Рассказ был напечатан в «Журнале для всех» в январе 1903 года. Вскоре после этого Куприн получил письмо от Чехова. Между прочим Антон Павлович писал: «Был у меня Вересаев. Хвалил очень вашего „Труса“».

Зимой в Петербурге, когда Вересаев был у нас, он говорил Александру Ивановичу, что из трех последних его рассказов лучшим он считает «Труса».

* * *

— Завтра же примусь без передышки за рассказ «На покое», — говорил Александр Иванович, окончив «Труса». — «На покое» мне будет легко писать, и рассказ не займет много времени. Тема его близко соприкасается с «Трусом».