Фредерик Филипс - Формула успеха

• Название: Формула успеха
• Автор: Фредерик Филипс
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-264-00249-5

Название «Филипс» известно любому человеку, знакомому с бытовой техникой. Радиоприемники, электролампочки, батарейки, телевизоры, магнитофоны, проигрыватели компакт-дисков — это лишь малая часть того, что выпускает знаменитый голландский концерн. Именно «Филипс» подарил миру магнитофонную ленту, видеомагнитофоны и компакт-диски. О том, как небольшой электроламповый завод превратился в гиганта мировой индустрии, о своем опыте человека и промышленника, об участии в движении «Моральное перевооружение» рассказывает в свей книге Фредерик Филипс, патриарх фирмы и ее руководитель на протяжении нескольких десятилетий. Читателю будет интересно узнать и о том, что «электронная империя "Филипс" своим процветанием во многом обязана России». В конце книги помещен кодекс деловой этики — моральное наследие, которое Ф. Филипс передает всем нынешним и будущим предпринимателям.

Издательство выражает признательность дочерям Фредерика Филипса — Дигне и Анньет — за ценную помощь, оказанную при подготовке этой книги.

Дизайн серии Е. Вельчинского

Художник Н. Вельчинская

---

После четырех дней пребывания в лагере я свыклась с рутиной: подъем в пять утра (наши надсмотрщики любили по часу держать нас, выстроенных в шеренгу, под открытым небом), потом кусок черствого хлеба на завтрак, свивание веревок, жиденький суп на обед, снова веревки, кусок хлеба на ужин с чем-нибудь, маргарином или повидлом, и — отбой.

Однажды меня повели на допрос. Я понимала, конечно, что меня будут спрашивать, где мой муж, и уже несколько ночей обдумывала проблему: допустимо ли солгать, сказать, что не знаю?

Меня поставили в центре просторного плаца, под палящим солнцем, и держали так два часа. Цель была ясна — они хотели уничтожить меня морально. Как бы не так! Для меня этот опыт оказался воистину вдохновляющим. Лагерь — как улей. Скоро весть о том, что я там стою, разнеслась повсюду. Тут я увидела, как мой дорогой кузен Бен Телдерс движется по периметру плаца, конспиративно помахивая мне рукой. Из нашей семьи я оказалась последней, кто его видел: он умер в Берген-Бельсене, немного не дожив до освобождения. Потом появились еще двое заключенных, сотрудники мужа, с которыми меня арестовали. Через полчаса распахнулись главные ворота, чтобы впустить группу мужчин в полосатых лагерных одеяниях, они работали за пределами лагеря. В толпе я разглядела лицо нашего друга, Хела Стейнса. И он узнал меня тоже. «Хел!» — закричала я. И тут же мне приказали уйти с плаца и на оставшееся время поставили лицом к стене. Но как легко было у меня на душе! Я читала про себя гимн:

Если Господь, мой Бог, за меня,
Кто же тогда против меня?
Тогда слезы и испытания
Оборачиваются благословлением души,
Тогда ангелы присматривают за мной.
Ночью меня ободряют звезды,
Днем — цветы, обрамляющие мой путь.

Все дорогие друзья, которых я видела, — это звезды в небе и цветы на моем пути! И тут мне стало ясно, что я вправе сказать что угодно, лишь бы спасти мужа.

В комнате наверху меня допрашивал немецкий офицер. Секретарша в платье с большим декольте печатала вопросы-ответы.

— Где ваш муж?

— Не знаю.

— Я этому не верю.

— Я вас понимаю. На вашем месте я бы тоже не верила, но факта это не меняет.

— Разве вы не понимаете, что если не заговорите, мы посадим в лагерь ваших детей?

— Вы можете делать все, что вам угодно. Я не знаю, где мой муж.

После этих бесплодных пререканий, длившихся с вариациями в течение четверти часа, меня доставили обратно в барак.

Живо помню, как одна женщина предложила хорошенько потереть мне спину. Раз в неделю мы строем маршировали к зданию бани. Там выстраивалась очередь в затылок друг другу и, обнаженные, мы ждали, когда джентльмены-надсмотрщики разрешат нам помыться — по три-четыре человека под одним душем.

В числе заданий, которые приходилось выполнять в бараке, была починка одежды казненных. В жилетах и пиджаках зияли дыры от пуль, порой много кровавых пятен и дыр было в области живота. Однажды попалось пальто с меткой «в. Л.» — ван Леннеп? Я никогда этого не узнаю.

22 августа, во время физических упражнений — нас быстро гоняли взад-вперед по короткому отрезку дороги — меня вызвали из строя. Под конвоем вывели за пределы лагеря, посадили в машину и доставили в отделение гестапо где-то в окрестностях лагеря. Там, к моему восторгу, я не только увидела моих соратников по аресту, но и нашего доброго друга господина Стэнсма, государственного нотариуса, а также господина Бодде. Я смутно помнила, что последний вроде бы то ли играл, то ли не играл какую-то загадочную роль в освобождении одного из филипсовцев и переводе управляющего нашим станкостроительным заводом из тюрьмы в Вюгт. И вот теперь я и мои собратья по несчастью услышали, как нотариус зачитывает документ, гласящий, что господин Бодде назначен генеральным директором «Филипса» и что именно он добился нашего освобождения!

В тот же день мне разрешили забрать из барака вещи, хотя, разумеется, я почти все оставила моим товаркам-заключенным. Так что вскоре, с невыразимой благодарностью в сердце, я снова смогла обнять детей.

После моего ареста немцы три дня подряд, каждый раз под новым предлогом, устраивали набеги на Гольф-клуб. Опасаясь, что они додумаются арестовать детей, мои зять и золовка, ван Ремсдейки, троих младших отправили в деревню Хезе, а троих старших пристроили к друзьям.

Через неделю после моего освобождения лагерь в Вюгте был эвакуирован. Всех заключенных вывезли в Германию. Из ста женщин, обитавших в моем бараке, лишь семнадцать пережили Равенсбрюк, и то заработав хронические заболевания легких, почек и других органов. Нет слов, чтобы выразить мою благодарность тем, кто добился моего освобождения до этой эвакуации!

В подполье

Из рассказа жены ясно, что заключение ее было отнюдь не шуточным. Конечно, точно я ничего не знал, но, будучи беглецом и бездельником поневоле, имел достаточно времени, чтобы воображать самые ужасные вещи, и чувствовал себя прескверно.

Решившись покинуть Зулен, я перебрался в Тил, где устроился в семействе ван дер Фелтцев. Вследствие эвакуации с острова Валхерен Виллем ван дер Фелтц, советник прокурора в Мидделбурге, занял дом своего престарелого двоюродного брата в Тиле. Это был большой запущенный дом, который частично использовался как жилье для медперсонала местной больницы. Хотя зарегистрировался я под именем, значившимся в моих документах, родственник ван дер Фелтца, тоже судейский, оказался моим добрым другом, так что моя подлинная сущность скоро перестала быть тайной. Через некоторое время я узнал, к величайшему своему облегчению, что Сильвию выпустили из Вюгта. Да и военные новости радовали. Когда 25 августа мы услышали об освобождении Парижа, мне захотелось это дело отпраздновать, и кстати я обнаружил, что в погребе под домом хранится превосходное вино. Я предложил на радостях использовать его по назначению, но ван дер Фелтц, будучи правоверным нидерландцем, считал, что мы не вправе прикасаться к вину его кузена. Тогда я сказал, что, если после войны он захочет возместить потери, пусть только мне скажет, я гарантирую, что в долгу не останусь; а кроме того, разве Париж освобождают каждый день? Так что мы распили бутылку замечательного вина. Позже, в суматохе эвакуации, остатки погреба были разграблены.

Между тем внутри и вокруг «Филипса» происходили странные вещи. Тромп, Ламан Трип и Й. С. де Врис ушли в подполье. Больше месяца компания существовала без президента. И вдруг откуда ни возьмись объявился господин Бодде.

Всегда во всех своих контактах с немцами активно занимаясь саморекламой, он заявил им, что уломать господина Филипса им ни за что не удастся, и это, помимо прочего, потому, что назначены не те «вервальтеры». Если они хотят человека, который способен справиться с этой работой, пусть назначат его, Бодде. И со временем, когда положение господ из Нидерландской инспекции по вооружению стало совсем шатким, они вдруг вспомнили о Бодде и 17 августа специальным письмом доверили ему управление «Филипсом».

Господин Бодде был неглуп. Преимущества и недостатки своего положения он видел вполне отчетливо. Он принял его, этот пост, при условии, что госпожу Филипс не отправят в концентрационный лагерь в Германию, а отпустят на свободу вместе с тремя арестованными работниками «Филипса». Немцы согласились. Господин Бодде отнесся к этому делу весьма основательно. Он приказал государственному нотариусу составить документ, удостоверяющий случившееся. Как уже рассказывала моя жена, этот документ был заверен официально и подписан всеми заинтересованными сторонами, включая нашего «вервальтера» доктора Нольте.

Теперь господин Бодде достиг двуединой цели: удостоверился, что немцы ему доверяют, и мог рассчитывать на благодарность филипсовской общины Эйндховена. Поэтому он попытался вытащить на поверхность и меня, и других управляющих «Филипса». Даже обсуждал с кем-то из сослуживцев, как можно было бы, учитывая, что я писал из Арденн, опубликовать в бельгийской газете объявление примерно такого содержания: «Фриц, вернись! Все прощено!» Когда мою жену освободили, он вызвал ее, чтобы указать: господину Филипсу лучше бы вернуться домой.

— Это его последний шанс, — настаивал он, — иначе за ним начнется большая охота. И тогда будет слишком поздно. Тогда я ничего не смогу для него сделать!

Моя жена прекрасно справилась со своей ролью. Она попросила его найти мой адрес в Бельгии. Он пообещал, что сделает все, что сможет, а потом воскликнул с восхищением:

— Кто бы мог подумать! Я — глава «Филипса»!

4 сентября он впервые появился в Эйндховене в новом официальном качестве. Его встретили примерно с тридцать должностных лиц компании. Господин Бодде вошел. Никто не шевельнулся. Он сказал, что «Филипс» загнал себя в угол. Своим назначением он, господин Бодде, обязан тому факту, что господин Филипс сам отстранился от управления, чего делать никак не следовало. Власти в Гааге назначили его на вакантный пост, и он вправе ждать безоговорочного подчинения от всех присутствующих.