Юрий Рытхэу - Путешествие в молодость, или Время красной морошки

• Название: Путешествие в молодость, или Время красной морошки
• Автор: Юрий Рытхэу
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-270-00911-0

Книгу известного советского писателя, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Юрия Рытхэу составили новые произведения, посвященные нелегкой жизни коренных жителей Чукотки. Повесть «Путешествие в молодость…» возвращает питателя в пятидесятые годы, когда шло не только интенсивное промышленное освоение Севера и Дальнего Востока, но и «приобщение» коренных жителей — чукчей и эскимосов — к европейской культуре, в результате которого почти утраченной оказалась самобытность этих народов, их национальные языки. Повесть «У оленьего озера» затрагивает проблемы взаимоотношения человека с природой, призывает сберечь для потомков девственную красоту тундры, сохранять уникальный животный мир Чукотского моря.

---

Поначалу были только разговоры о том, что в магазин приехала новая продавщица. Каждый год в селе появлялись новые люди: учителя, менялись конторские работники в совхозе, в других сельских учреждениях, и ничего в этом не было такого уж особенного, из ряда вон выходящего, тем более что о предстоящем отъезде старой продавщицы, точнее о ее переводе в районный центр, шли разговоры еще зимой.

И то, что приехала молодая девушка, — в этом тоже не было ничего примечательного: село богато невестами, и приезжими и местными, и среди них даже на строгий и требовательный вкус немало было настоящих красавиц.

Так что, когда Зоя Никулькова заняла свое место за прилавком, никто особенно этим не заинтересовался, кроме одного-единственного человека в селении — Романа Рэмкына.

Зайдя в магазин и увидев за прилавком Зою, Рэмкын от неожиданности даже на время забыл, за чем пришел. Он стоял и смотрел на девушку, на ее слегка нахмуренное, словно чем-то недовольное лицо. Иногда она чуть приоткрывала рот, и Рэмкыну казалось, что от блестящих ее зубов исходит золотое сияние. «Золотозубая», — тут же мысленно назвал он ее.

Чтобы как-то занять себя, он стал разглядывать разложенные на полках товары, пощупал яркие непромокаемые японские куртки из какого-то непрочного пластика, довольно дорогие по цене, постоял перед витриной «Полки охотника», потом перешел к «Полке для новобрачных», — Эй, жених! — услышал он сзади и обернулся. — Иди помоги, — попросила продавщица, приглашая за прилавок.

Рэмкын послушно двинулся за девушкой в холодную сырую подсобку и помог ей выкатить деревянный бочонок с медом, который ему пришлось и открывать. В тесном помещении он невольно касался ее руками, и каждый раз его пронизывало странное возбуждение, будто какой-то, сродни электрическому, ток пронзал его. Он замирал, и приходилось делать над собой усилие, чтобы двигаться, помогать, отвечать на короткие вопросы.

Рэмкын вышел из-за прилавка и уже на улице, на пронзительном весеннем ветру вспомнил, что так ничего и не купил, хотя шел за чем-то определенным, а вот за чем, об этом никак не мог вспомнить.

В ту ночь, ворочаясь на своем холостяцком ложе в общежитии, он долго не мог уснуть, потому что каждый раз, когда он закрывал глаза, видел перед собой девичье лицо, видел ее ослепительную улыбку и невольно повторял это каким-то неведомым образом возникшее имя — Золотозубая. Рэмкын считал себя человеком достаточно взрослым, и, хотя с женщинами был не очень смел, нельзя сказать, что он совершенно не знал, как с ними обращаться. Но эта девушка… Как же другие не видят ничего такого, что удалось в ней рассмотреть Рэмкыну? Ее славное, такое притягательное лицо, светлые волосы, голубые глаза, в зрачках которых, в глубине светился далекий, крохотный огонек. А голос ее… Немного хрипловатый, как будто она простужена. Рэмкын почему-то сразу догадался, что эта легкая хрипотца — прирожденное свойство ее голоса. И, хотя между ними не было сказано ни одного значительного слова, Рэмкыну казалось, что в эту весну ему было особенно тепло и светло.

Рэмкын еще несколько раз заходил в магазин, иногда брал какие-то ненужные ему вещи, только бы не торчать подозрительно в торговом помещении, пока однажды продавщица не заметила этого и не спросила:

— Послушай-ка, парень… Как тебя зовут?

— Рэмкын… А по-русски Роман.

— Роман? А Рэмкын — фамилия?

Рэмкын молча кивнул.

— Вот что, Рома, — продолжала продавщица, — я заметила, ты тут частенько околачиваешься.

Услышав это, Рэмкын покраснел.

— Может, выпить хочешь?

Спиртное в сельском магазине продавалось только раз в неделю: вечером в пятницу после рабочего дня. Но это не значило, что в другие дни в селе царил строжайший сухой закон. Как и всякий запрет, и этот имел множество лазеек. У кого то день рождения, у другого семейное торжество, знаменательное событие. Кроме того, если у тебя имелись какие-то подходы к продавщице, то это считалось настоящей удачей. По Рэмкын особой тяги к спиртному не испытывал.

Услышав отрицательный ответ, Зоя удивленно вскинула глаза и медленно протянула:

— Вот оно как… Интересно… А что же ты тогда чуть ли не каждый вечер ходишь? Постой-ка, постой-ка… Нет, это невероятно!

Она перешла на хрипловатый шепот. Рэмкын был готов броситься вон из магазина, но на него напало, какое-то оцепенение, и он не мог сделать ни шагу. Хорошо, что в это время не было покупателей.

Продавщица вышла из-за прилавка, подошла вплотную к Рэмкыну, оглядела его с ног до головы.

— Нет, но могу поверить… Неужели понравилась? Вот это здорово! Нарочно не придумаешь… А ты знаешь, парень, девка я не простая. В законном браке уже раз состояла, а уж парней временных у меня перебывало — ой-ой-ой! От Тулы до Владивостока и от Владивостока до бухты Преображения! Так что поостерегись!

Она была на целую голову ниже Рэмкына, и вблизи он только видел ее косынку и ощущал тепло ее плотного, упругого тела, смешанный, но очень приятный и уютный запах, который потом вспоминался с ее обликом. Рэмкын боялся пошевелиться, ненароком дотронуться до нее. Почему-то казалось, что если он коснется ее, то обязательно что-то случится.

— Иди, иди, парень, гуляй, — строго произнесла продавщица, слегка подталкивая Рэмкына к двери.

Он вышел из магазина и незаметно для себя оказался на берегу моря, за угольной кучей возле сельской бани. Он бездумно шел но чистому галечному берегу к скоплению темно-коричневых валунов, за которые цеплялись редкие голубые льдины. Над спокойной водой летели весенние птичьи стаи, и где-то далеко в море, за уходящим ледовым полем слышались хлопки выстрелов. Вельботов не было видно, они сливались с плавающими льдинами. С дернистого берега к морю отлого спускался снежник, изъеденный волнами так, что по-над берегом опасно нависал просвечивающий холодной синевой заледенелый козырек, с которого на гальку звучно шлепало множество капель, рождая удивительную, странную музыку. Рэмкын любил сюда приходить и под музыку тающей воды часами смотрел на морскую даль, на синеющий на юго-востоке мыс Беринга. Он ни о чем не думал, просто созерцал окружающее, изредка с невольным испугом, очнувшись, обращался к себе, желая удостовериться в том, что он здесь, живой, а не растворившийся в воздушной синеве.

Но в этот раз он явно ощущал себя, и все его мысли были обращены на самого себя, внутрь. Рэмкын был настолько поглощен собственными мыслями, что не слышал звона тысячи капель и даже не заметил купающегося невдалеке от берега молодого моржа. Что же с ним такое случилось? Неужели так вот странно, непонятно и даже отчасти глуповато начинается то, что называют любовью? Почему так мучительно сладко вспоминать весь ее облик, ладную, крепко сбитую фигуру, ее хрипловатый голос и запах, в котором смешан аромат духов, шампуня и разных пахучих товаров от сушеной петрушки до чеснока и бражного духа тонких стружек из винных ящиков.

Значит, она догадалась о его чувствах. Даже раньше его самого она распознала причину того, почему его тянуло в магазин, словно он действительно был одержим неодолимым желанием выпить. Но до сих пор он как следует и не задумывался над тем, что с ним такое происходит. Он просто шел в магазин, стоял, глазел на развешенные и разложенные товары, перекидывался словами с покупателями и даже не очень смотрел на продавщицу. Для него достаточно было ее присутствия и нескольких взглядов в ее сторону. И только вот сейчас, на берегу, он задумался о том, что с ним случилось, и удивился: как это его так угораздило? Это было совсем непохоже на то, что бывало с ним раньше. Ему иногда нравились девушки, и несколько раз он был совершенно уверен в том, что влюблен. Даже казалось, страдал, глубоко переживал и, бывало, ночей не спал. Но потом все проходило, не оставив в памяти никакого следа. Это как после пурги: вдруг куда-то исчезает и ветер, и летящий снег, и облака, и не верится, что еще несколько часов назад не было видно собственной вытянутой руки, соседнего дома, морской дали… На этот раз Рэмкын точно знал: нынешнее совсем другое, ранее не изведанное, чем-то пугающее.

Несколько дней после этого Рэмкын не заходил в магазин, даже если ему действительно надо было что-то купить. В этом случае он просил товарища. Продавщицу он видел только издали и прятался, чтобы она не догадалась, что он наблюдает за ней. В сердце словно ныл какой-то остро-сладкий осколок, и Рэмкын ловил себя на том, что он думает о нем и переживает боль с непонятным и мучительным удовольствием.

Но день это дня это мучение становилось все сильнее. Однажды в пятницу, пересилив отвращение, Рэмкын выпил стакан водки для храбрости и отправился в магазин. Продажа вина уже закончилась, но все же некоторые жаждущие еще толпились у прилавка, обращаясь с мольбой к продавщице.

— А! И ты явился! — с каким-то радостным удивлением воскликнула Зоя, увидев Рэмкына.