Януш Гловацкий - Последний сторож

• Название: Последний сторож
• Автор: Януш Гловацкий
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5-94145-249-7

Януш Гловацкий (р.1938) — польский прозаик и драматург. С 1981 г. живет в США. Лауреат многих литературных премий. В театрах Москвы и других городов были поставлены пьесы «Замарашка» (1979), «Фортинбрас спился» (1990) и «Антигона в Нью-Йорке» (1992).

Роман «Последний сторож» повествует о великом дизайнере, гении и тиране Джоне Джефферсоне Кейне, одной из главных нетленок которого стала модель облегающих мужских трусов. Образ этого вымышленного героя предстает в рассказах простых людей, чьи жизни так или иначе переплелись с жизнью Кейна, олицетворяющего реальное воплощение «американской мечты».

Впервые роман опубликован в журнале «Иностранная литература», № 8, 2003.

---

И, в подкрепление своих слов, постлала мне кое-как на стоявшем в углу колченогом топчане. Потушила свет, ничуть не стесняясь, прямо на моих глазах натянула поверх одежды ночную сорочку и залезла в кровать. Часть детворы забралась к ней, а остальные притулились где попало. Мешок на полу без устали что-то лопотал, но скорее всего сам с собой.

Что было делать? Пристроив ботинки с чеком в головах — от греха подальше, — я снял пиджак и растянулся на постели. Сон, правда, никак не шел, да и кухарка ворочалась с боку на бок, придавливая ребятню, пока не подала голос, обратившись ко мне с вопросом, спал ли я уже когда с женщиной и как это выглядит.

Я честно, как на духу, ответил, что ничего нет прекраснее в жизни, чем физическая близость двух людей, особенно если они противоположного пола. Кухарка как особа впечатлительная, видно, ударилась в мечты, потому что вздохнула пару раз, и я за ней — из вежливости. Даже хотел что-то приятное добавить, да заснул. Последнее, что я слышал, это как пудель под дверью тихонько поскуливал, верно, не привычен был к проволоке и малость задохся.

Когда я утром продрал глаза, кухарка, косо на меня поглядывая, подала мне кофе с молоком и ломоть хлеба с маслом, посыпанный сахаром. На столе уже ждал сделанный ее рукой любительский рисунок, на котором было обозначено, где останавливается поезд и как мне доставить к нему мешок — чтоб глаза ее на него не смотрели; детей и след простыл.

Размышляя о превратностях судьбы, я поплелся на станцию. Поезд, как она и пообещала, был без машиниста, без билетов и в нужную мне сторону совершенно пуст. Останавливался автоматически и трогался так же. Через две остановки я сошел, строго следуя плану, и очутился возле построек, по виду напоминавших казармы. В караулке — ни души, зато из ворот один за другим выезжали до отказа набитые охранниками грузовики. Сколько я им ни махал, никто даже в мою сторону не взглянул, пока наконец какой-то мужик, менявший проколотое колесо, можно сказать, земляк, потому что, как выяснилось, был из Германии, не указал мне, где проживает самый главный и личный телохранитель.

Мне здорово не повезло: как на грех я попал под горячую руку, потому что тот аккурат складывал автоматы и гранаты, а также связанные в пучки брусочки, похожие на те, какими играли детишки, в три чемодана и очень спешил. Хоть ростом он и был невелик — каких-нибудь метр семьдесят с кепкой, — однако мускулы у него под пиджаком так и играли, не хуже, чем у породистого жеребца.

Моя персона у него доверия не вызвала — сперва он ощупал меня с ног до головы, видать, на предмет оружия. И только потом развязал мешок. Разволновался не на шутку, даром что bodyguard, сунул девчонке плитку шоколада и, утерев навернувшиеся слезы, снова завязал мешок, наверно, чтобы пыль не попала. Ну а уж после попросил меня сесть на второй, под завязку набитый гранатами чемодан, который никак не хотел закрываться. Я объяснил ему мое положение, так, мол, и так, а он, кивнув, повел свой рассказ.

Рассказ Стивена, шефа телохранителей

Родился я в Лос-Анджелесе, точнее, в Санта-Монике — угол Одиннадцатой улицы и Оушн Паркуэй. С детства я ростом не вышел и в придачу был тощий — кожа да кости. Быть низкорослым и в придачу тощим, сами понимаете, приятного мало. Вам приходилось бывать в Санта-Монике? Нет? Ну тогда вы не знаете, что значит быть маленького роста и в придачу тощим. В Санта-Монике вся жизнь протекает на пляже. Там рождаются, занимаются серфингом, надираются, трахаются, тонут, умирают. А в Рио-де-Жанейро когда-нибудь были, на Копакабане? Нет? Ну так я вам скажу: в Рио, если мужчина низкорослый и в придачу тощий, и ко всему прочему ноги у него тонкие, а у меня ко всему прочему ноги были как палки, то он стесняется показаться на пляже. А если стесняется показаться на пляже да в придачу с характером, то либо стреляет себе в висок, либо лезет в петлю, либо, глотнув для верности яду, идет топиться. В Санта-Монике дела обстоят получше, чем в Рио, однако ненамного. А я жил в Санта-Монике и был маленького роста и в придачу тощий.

Грудь у моей матери для примерной католички, какой она слыла, была внушительных размеров, в придачу она без конца за меня молилась. У обеих сестер буфера были почище материных, и они безжалостно мной помыкали. Отец, мужик ростом под метр девяносто, вкалывал на «Дженерал моторс» и в придачу меня стеснялся. Стеснялся, когда выпадало свободное время, но вообще-то у него времени ни на что не хватало, потому что он целиком посвящал его автомобилям — конек у него был такой. То есть, точнее, ему позарез было нужно, чтобы люди покупали машины и ничем больше не занимались. Не ели, не пили, не поддавали, не трахались, а только покупали и только автомобили. Но для того чтоб они начали их покупать и ничего больше в придачу не делали, надо было довести до ручки городскую транспортную сеть в Лос-Анджелесе. Вам, наверное, не надо говорить, что этот город когда-то славился на всю Америку самой лучшей системой городского транспорта? Трамваи и автобусы курсировали исправно, и в автомобилях не было особой нужды. Так что моему отцу и еще парочке таких же, как он, торговавших автомобилями и в придачу строивших автострады и мотели, потребовалось целых двадцать лет, чтобы окончательно разрушить транспортную систему города. Я понимаю, дело было нелегкое, но никак не может служить отцу оправданием, чтоб не заниматься единственным сыном, пускай даже низкорослым и в придачу тощим. Когда отец довел до конца свое черное дело и городского транспорта почти не осталось, зато на каждую семью приходилось по автомобилю и в придачу еще по одному запасному, он купил большой дом в Малибу и только тут огляделся: нет ли где поблизости меня и не подрос ли я или хотя бы, на худой конец, не прибавил ли в весе. Как рассказывают, раз он даже позвал меня по имени. Но для меня это уже никакого значения не имело: к тому времени меня уже зачислили в «зеленые береты».[2]

Если вас интересует, как я, низкорослый и в придачу тощий, попал в ряды «зеленых беретов», то нам с вами придется вернуться в давно позабытые школьные времена. Я говорил, что был низкорослый и в придачу тощий? Так вот, из-за этого ни на уроках, ни после уроков ни одна, дословно ни одна киска не хотела со мной не то что знаться, даже в щечку чмокнуть. Вы мужчина из себя видный, вам этого не понять. У меня же без перерыва и без всякой надежды мало того, что постоянно был на взводе, еще и стрелял очередями. А знаете, как тяжело жить без всякой, пусть даже маленькой, надежды? Я мало что был низкорослый и тощий, так в придачу чуть не свихнулся. И кто знает, что бы из меня выросло, ведь мог бы, к примеру, как говорится, сбиться с пути, если бы не тренер школьной футбольной команды Майкл Мичел. Мало что он заменил мне отца, так еще привел за руку в тренажерный зал, взвалил на меня штангу, обложил гантелями и каждый божий день повторял: «Ты должен качаться, Стив, это единственное, что тебя в жизни может спасти. Не будешь качаться, Стив, любая, самая распоследняя шестерка будет, Стив, иметь тебя вдоль и поперек, как я». Говоря так, он намекал на тот факт, что, когда мне было десять лет, он меня трахнул и потом повторял это регулярно, в придачу силком, три раза в неделю последующие пять лет. Майкл враз сориентировался, что у такого коротышки, как я, инструмент должен быть солидный. Как известно, после сотворения мира Бог развесил все члены на веревочке, и коротышки расхватали самые длинные. Да-да, уж поверьте. Если я и благодарен кому в жизни, так это прежде всего Майклу Мичелу, а в придачу мистеру Кейну, но это уже много позже. Благодаря Майклу я избавился от комплексов, он, так сказать, сделал из меня человека. Уговорил заняться кунг-фу, и оказалось, что я — талант: уже через три месяца я сломал ему руку. Коротышкой я так и остался, но тощим в придачу уже не был. Потом я занялся карате и через полгода сломал Майклу ногу аж в четырех местах. Боже, как он мною гордился и, когда я навещал его в больнице, плакал от счастья и в придачу назвал меня своей Галатеей. Мало сказать, что он был человеком добрым, в придачу он был начитанный. К сожалению, мир полон зла и несправедливости; так вот я отплатил ему злом за добро. Ну, понимаете, сил моих не было смотреть, как он запал на одного парня из моего класса. Я предупреждал, чтоб он прекратил, но Майкл и ухом не повел. И пришлось, как ни было жаль, обвинить его в растлении малолетних; Майкла арестовали, он вылетел с работы, а выйдя из тюрьмы, мало того, что не пожелал со мной встретиться, так в придачу бросился под поезд. Я же сверх программы занялся стрельбой из стрелкового оружия.

Что касается мистера Кейна, то познакомились мы с ним в Сайгоне. Я как раз руководил эвакуацией посольства — вьетконговцы были уже в двух шагах. Сами знаете, каковы люди. Они там чуть не поубивали друг друга за места в вертолетах, а вот мистер Кейн и мистер Жан-Пьер стояли насмерть и ни в какую не соглашались лететь без двоих четырнадцатилетних вьетнамцев — супермоделей. И знаете, в этом был весь Кейн, он в придачу заботился о каждой топ-модели как о самом себе. Чего тут говорить, широкой души был человек, потому-то его и полюбил весь мир. Короче, я тоже, как говорится, человек, так что они улетели вчетвером только благодаря мне. Я велел пропустить вьетнамских мальчишек вместо одного сотрудника посольства с женой. Вы не поверите — мистер Кейн еще в воздухе предложил мне сотрудничество.