Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах: том I

• Название: Избранные произведения в двух томах: том I
• Автор: Нина Артюхова
• Издательство: Издательство имени Сабашниковых
• Жанр: Детские стихи
• Год: 1993
• ISBN: 5-8242-0014-9

Разбросанные по отдельным изданиям, даже вошедшие в буквари произведения писательницы впервые собраны воедино. Дочь издателя М. В. Сабашникова, она с детства была связана с литературной средой и начала писать в 20-е годы. 50 лет творчества представлены в двухтомнике.

---

— Муся, давай сделаем так: не заходи совсем в приемную, не нужна она, эта передача. Просто к окну подойди, чтобы Леля тебя увидела. Ну пойдем туда завтра утром вместе, чтобы тебе никуда не заходить и никого не спрашивать. Я успею до поезда.

Он подошел вплотную к двери.

— Муся, надо быть честной! Если бы Леля была здорова, а Татка больна, я уверен, ты целыми днями ходила бы там около корпуса, как другие матери!

Евгений Александрович сам не ожидал, что он может сказать своей Мусеньке такие жестокие слова, тем более таким тоном.

Он стал шумно сморкаться.

Муся рыдала за дверью.

Рыдала Татка от сочувствия к матери — она была уверена, что папа обижает маму.

Они шли не под руку, как всегда, а на некотором расстоянии друг от друга.

Около больничных корпусов там и сям виднелись фигуры мужчин и женщин, как бы прилипшие к окнам в самых непрочных позах.

Некоторые раздобывали себе какие-то подставки, самые решительные забирались даже на пожарные лестницы и разговаривали руками сверху.

— Вот это окно, в правую дырочку смотри. Я уж до тебя не буду дотрагиваться… сама влезай.

Муся отлично влезла сама и заглянула в палату.

— Кажется, спит, — проговорила она нерешительно. — Почему у нее голова завязана?

— Да я же тебе говорил, это компресс. Пусти меня посмотреть.

Женщина с грудным ребенком на руках, стоявшая у окна, показала ему жестами, что Леля спит. Положила ребенка и подняла сначала три пальца, потом восемь пальцев.

Из трех пальцев сделала букву «и», опять показала восемь пальцев.

— Тридцать восемь и восемь, — догадался он наконец.

Она спросила жестами: нужно ли будить Лелю?

Он замотал головой и, совсем расстроенный, тяжело спрыгнул вниз.

— Постой тут, Мусенька, я зайду в приемную, передам пакет, может быть, сестра что-нибудь скажет. И записку напишу.

Пока он ходил, Муся все время смотрела в окно.

В кровати Леля казалась длиннее. Тонкая рука лежала поверх одеяла.

— Спит?

— Спит.

— Пойдем, Муся, мне пора.

Когда они подошли к трамвайной остановке, он спросил:

— Мусенька, ты придешь в воскресенье?

— Приду.

Но в воскресенье она не пришла.

Заболела Татка.

Правда, оказалось, что у нее не скарлатина, а просто грипп, но был сильный жар, нельзя было оставить ее.

Про Лелю Муся узнавала от беспокойной Нюриной мамаши — перед отъездом Евгений Александрович записал ее телефон.

А потом вернулся Евгений Александрович, а потом и Леля стала понемножку поправляться.

XIV

Леля пролежала в палате дольше всех.

Давно уже выписали Нюру и маленького Головастика.

Больше недели прошло с тех пор, как видели в последний раз приплюснутую к окну ликующую физиономию долговязого папаньки.

Провожать Зину было грустнее всего. Но Леля была рада за нее: как им хорошо сейчас всем вместе!

Теперь в палате ребята были новенькие, к ним нужно было опять привыкать.

Зато Леля очень хорошо познакомилась со всеми докторами, сестрами и нянечками.

Пожалуй, жалко будет с ними расставаться.

В особенности, конечно, с нянечкой Танечкой.

Вот она сидит около Лелиной кровати, держит Лелю за руку и напевает что-то своим негромким, приятным голоском. Что-то было раньше, похожее на это… Может быть, мама сидела так, когда Леля была совсем маленькая?..

Или это было во сне?..

И вот Леля опять дома.

Больница отошла куда-то далеко, о ней можно только вспоминать, она стала как сон.

А дома было все немножко другое, чем прежде. Теперь нужно было привыкать к дому.

XV

Это было очень странное лето: первое лето без войны.

Леля никак не могла привыкнуть к незанавешенным окнам, к светлым улицам, к веселым домам, сияющим всеми этажами.

Когда ехали с дачи, из окна поезда Леля видела эшелоны с демобилизованными.

Запыленные, черные от загара лица в широких дверях товарных вагонов.

А вдруг в этом поезде едет кто-нибудь знакомый? А вдруг?

Как хорошо встречать!

Впрочем, в конце лета все-таки началась война. Опять. Новая.

Но эта война была далекая и кончилась так быстро, что Евгений Александрович даже не успел повесить новую карту. Так она и осталась лежать на столе, свернутая трубочкой.

Карту Германии сняли со стены, предварительно вынув из нее все булавки, которые давно уже дошли до Берлина и даже гораздо дальше.

— Мама, а как же волосы?

Леля подошла к зеркалу с гребешком в руке.

На ней было новое платье. Коричневое. Белый фартучек, белый воротничок. Все такое совсем-совсем школьное. Но волосы…

Они отросли как раз настолько, чтобы можно было терять ленточки и заколки. Еще потемнели за этот год. Прежде были почти прямые, чуть-чуть волнистые, а теперь завиваются колечками.

Леля не хотела больше стричь, даже челку, хотела отпускать косу.

Но ведь нельзя же идти в школу такой лохматой?

К счастью, в отношении туалетов и причесок Муся была опытным специалистом.

Она осмотрела Лелю внимательно со всех сторон, взяла гребешок, ловко разделила волосы на пробор и стала заплетать короткие пряди у висков в толстенькие, тугие косички.

— Красивый цвет, — сказала она. — Ведь они не совсем черные, а темно-бронзовые, с рыжинкой.

Через несколько минут при помощи двух косичек, двух бантиков и четырех заколок Леля стала такой аккуратненькой, что понравилась даже самой себе.

— А мы когда пойдем?

— Да вот проводим папу и пойдем.

Муся должна была пойти в школу подать заявление и обещала взять Лелю: все Лелины подруги ходили со своими мамами.

— Мама, не забудь взять метрику.

Евгений Александрович и Муся переглянулись.

— Мама, а что такое метрика?.. А у меня есть метрика?

— Ну, конечно, есть. Это бумажка такая, там записано, когда ты родилась.

Муся схватила чашки и хотела нести их в кухню.

Евгений Александрович отодвинул недопитый стакан и взялся за портфель — на десять минут раньше, чем обычно.

— А ты мне ее покажешь?

— Что?

— Метрику.

Евгений Александрович сказал, заглядывая в портфель:

— Мусенька, ты забыла: ведь Лелина метрика потерялась во время эвакуации. Но это неважно. У нас есть другие документы… паспорт… справки… и все такое… Ты объясни там в канцелярии… Ну, с директором поговори…

— Лелечка, а может быть, сегодня я одна пойду и подам заявление, а ты прямо когда занятия начнутся…

Леля грустно посмотрела на новое платье и в зеркало — на новые бантики. Евгений Александрович торопливо чмокал всех, начиная с Татки.

— Зачем же одна? Вы пойдите вместе. Муся, Муся, где мои калоши? — это он кричал уже из передней.

Неизвестно, зачем ему потребовались калоши: на улице было совсем сухо.

Муся охотно побежала в переднюю, они довольно долго стояли, наклонившись около вешалки. Потом Муся громко сказала, что калоши не нужны, что дождя не будет, — и дверь наконец захлопнулась.

— Почему такие холодные руки, Леля? Разве ты боишься?

Да, Леля боялась. Все девочки у них на дворе давно уже подали заявление в школу. А Леля была на даче.

А вдруг уже поздно? А вдруг не примут? Да еще таинственная эта метрика потерялась…

А вдруг скажут: «Нам таких не нужно, без метрики!»

Леля успокоилась немного, увидев перед столиком в канцелярии еще одну мать с дочкой. Значит, еще не поздно. Дочка была маленькая, с растрепанными белокурыми волосами, падавшими ей на лоб.

Тоже, должно быть, хочет отпускать косу!

А в руках у матери была плотная зеленоватая бумажка (уж не метрика ли?), из-за которой шел горячий спор.

— Вы же знаете, что мы только с семи лет принимаем!

Да ей через два месяца…

— Значит, ей в будущем году в школу идти, а сейчас мала еще.

— Да ей очень хочется!

Муся спросила, можно ли видеть директора. Ей показали на следующую дверь. Она вошла в кабинет, Леля осталась одна в канцелярии.

Навстречу Мусе из кабинета директора вышли две учительницы.

Одна высокая, полная, с черными волосами и басовитым голосом.

Другая поменьше ростом, очень стройная, совсем седая.

Но когда они повернулись к свету — Леля стояла спиной к окну, ей было хорошо видно, — оказалось, что высокая черноволосая — уже пожилая, даже, может быть, и старая, с морщинками, а у седой — молодое лицо.

— Вот, Еленочка, — сказала высокая, — это опять твой народец. Новенькая. Пожалуй, не хватит нам трех первых классов.

Елена ласково улыбнулась девочкам.

Свежее, нежное лицо. Легким облаком белые волосы над ним.

— Что же вы, мамаша, такую лохматую девочку в школу привели? Не пустят ее в класс такую! — упрекнула высокая учительница.