Исаак Башевис-Зингер - Семья Мускат

• Название: Семья Мускат
• Автор: Исаак Башевис-Зингер
• Издательство: Текст
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-7516-0678-7

Выдающийся писатель, лауреат Нобелевской премии Исаак Башевис Зингер посвятил роман «Семья Мускат» (1950) памяти своего старшего брата. Посвящение подчеркивает преемственность творческой эстафеты, — ведь именно Исроэл Йошуа Зингер своим знаменитым произведением «Братья Ашкенази» заложил основы еврейского семейного романа. В «Семье Мускат» изображена жизнь варшавских евреев на протяжении нескольких десятилетий — мы застаем многочисленное семейство в переломный момент, когда под влиянием обстоятельств начинается меняться отлаженное веками существование польских евреев, и прослеживаем его жизнь на протяжении десятилетий. Роман существует в двух версиях — идишской и английской, перевод которой мы и предлагаем читателю.

---

На мгновение она замерла, все ее чувства были напряжены до предела.

«Мама! Ты слышишь меня? Ответь мне!»

Вместо ответа покойной матери до ее слуха донесся перестук вагонов товарного поезда. Огни паровоза на какое-то мгновение выхватили из темноты сосны, и Адасе показалось, что они уносятся вдаль вместе с поездом.

Глава пятая

Однажды, когда Копл сидел, попыхивая папиросой, у себя в конторе, открылась дверь и вошел Фишл. Он поздоровался с Коплом, вытер замшевой тряпочкой запотевшие очки и спросил:

— Вы сейчас заняты?

Копл ответил на приветствие и предложил посетителю сесть. Фишл присел на край стула.

— Как идут дела? — начал он.

Копл выпустил облако дыма прямо Фишлу в лицо.

— Чьи дела? Мои или ваши?

— Семейные.

Копла подмывало сказать: «А вам-то какое дело?» Вместо этого он ответил:

— Нет никаких дел. Все — в прошлом.

— Беда в том, что семье нечего есть и нечего носить. И говорю я не только про своего тестя. Все остальные в том же положении. Царица Эстер овдовела, и теперь ей приходится содержать целый выводок детей. Они и в самом деле голодают.

— Этого вы могли бы мне не говорить.

— Дядя Натан — бедный человек, нищий, можно сказать. У Пини нет ни гроша. Абрам не знает, когда он поест в следующий раз.

— Можно подумать, что для меня все это новость.

— Что-то же нужно делать.

— Вот и делайте.

— Необходимо во всем разобраться. Ведь отец моего тестя, упокой Господи его душу, состояние оставил солидное.

Копл с трудом справился с желанием схватить Фишла за воротник и спустить его с лестницы.

— Что вам надо? Выкладывайте, и покороче.

— Возникает немало вопросов. Почему, например, имущество до сих пор не поделено?

— Я что вам, отчет должен давать?

— Упаси Бог! Но почему они должны терпеть нужду, если что-то можно предпринять? Я слышал, что Мускату принадлежит земля в Воле и городские власти хотят построить там трамвайное депо. Если дело обстоит именно так, к чему тянуть? Все лучше, чем ничего.

— Лично я ничего не имею против.

— Мой тесть — не предприниматель. Пиня непрактичен. Натан болен. Что же до Перл, то у нее свои собственные средства и судьба семьи ей безразлична. По существу, у нас нет человека, который бы все держал в своих руках.

— Вот и держите, раз вам так хочется.

— А конторские книги? Счета давно не ведутся.

— Бухгалтер ослеп.

— Разве это может служить оправданием?

Копл потерял терпение:

— Вы пока что не мой хозяин. И я не обязан давать вам отчет.

— У меня есть документ, где говорится, что обязаны. Вот он.

И Фишл достал из кармана вдвое сложенный лист бумаги, на котором на смеси иврита и идиша, со всевозможными росчерками и завитушками, написано было следующее:

«Мы, нижеподписавшиеся, даем право нашему родственнику, Фишлу Кутнеру, человеку ученому и состоятельному, вести все дела, связанные с нашими домами, лесами, дворами, участками земли, амбарами, конюшнями, складами и другим недвижимым имуществом, каковое досталось нам от нашего отца, правоверного реб Мешулама Муската, да благословенна будет память его, где бы сие имущество ни находилось, в Варшаве или в других городах или деревнях, до тех пор, пока, в полном соответствии с законом, все имущество не будет поделено между наследниками. Вышеупомянутый Фишл Кутнер наделяется правом требовать отчет от управляющего Копла Бермана, а также делить между наследниками арендную мзду и все прочие доходы, получаемые от вышеназванного имущества. Фишл Кутнер наделяется также правом вступать в переговоры с имеющимися покупателями сего имущества, как недвижимого, так и личного, как если бы сам он являлся владельцем оного. Тем самым управляющий Копл обязуется давать полный отчет Фишлу Кутнеру. Вышеупомянутый Фишл Кутнер обладает также правом как нанимать, так и рассчитывать служащих по своему усмотрению. Мы подтверждаем, что по собственной воле даем свое согласие на все вышеназванное в ночь после Шабеса, в семнадцатый день месяца Кислава, в год 5676, в городе Варшаве».

Документ был подписан шестью наследниками Мешулама Муската, отсутствовало лишь имя Леи.

Копл долгое время молча сидел, вперившись в бумагу. Многие слова из-за цветистого слога он разобрать не мог; слов на иврите он не понимал. Основная мысль документа, впрочем, была совершенно ясна: хозяином был теперь Фишл, и Копл обязан был ему отчетом, и, если Фишл сочтет нужным, он может его, Копла, рассчитать. И все это сделали, не поставив Лею в известность, не получив ее согласия. Они вступили против него в тайный сговор, выбили почву у него из-под ног. Лицо Копла приобрело цвет бумаги, которую он держал в руках. «Понятно, — бормотал он. — Да, понимаю».

— Вот мне и хотелось бы знать, как обстоят дела, — сказал Фишл, на этот раз чуть более суровым тоном.

Внезапно Копл вскочил, чуть было не перевернув стоявший на краю стола недопитый стакан чая.

— Можете все брать в свои руки, — сказал он. — Я иду домой. Тридцати лет мне хватило с лихвой.

Фишл покачал головой:

— Только не подумайте не дай Господь, что мы от вас избавляемся.

— Вот ключи. — Копл выдвинул ящик стола, достал оттуда связку ключей и швырнул их на стол. Схватил шляпу, пальто и зонтик.

Фишл вновь покачал головой.

— Вы все принимаете близко к сердцу, — сказал он. — Делаете скоропалительные выводы.

— Не люблю, когда меня подсиживают.

— Никто не собирается вас подсиживать. Я убежден, что вы должны оставаться на своем посту. Я даже предложил повысить вам жалованье.

— Я в ваших подачках не нуждаюсь. Мне надо было уйти, когда старик умер. Не оставаться ни одного дня.

— Погодите, реб Копл. Не уходите. Я ведь пришел к вам не по собственной инициативе.

Копл не ответил. С минуту он колебался, не зная, прощаться ему или нет. И наконец вышел, не сказав ни слова и хлопнув дверью. Как странно! Сколько лет они с подозрением следили за каждым его шагом, устраивали против него заговоры, жаловались на него, клеветали. Но ни разу не удавалось им выгнать его с работы. А сейчас явился этот Фишл со своей бумажонкой — и ему конец! Что ж, все когда-то кончается. Он медленно спускался по ступенькам. Во дворе дворник снял шапку, и Копл ответил на его приветствие кислой улыбкой. Он окинул прощальным взглядом двор и вдруг ощутил небывалую легкость, словно эта работа всегда его угнетала. Он шел по Гжибовской, жадно вдыхая холодный воздух. «Получается, что у меня нет другого выхода, я вынужден ехать в Америку, — подумал он. — Так распорядились небеса».

Он поехал к Лее, но дома ее не оказалось. Возвращаться домой было еще рано, и он отправился к Оксенбургам. Госпожа Оксенбург сидела на табуретке и ощипывала цыпленка. На скамейке, накрывшись шалью, сидели две молодые служанки из провинции. Госпожа Оксенбург, судя по всему, нанимала их на работу. В коридоре Копл столкнулся с Цилей, старшей дочерью Оксенбургов. Она несла большую сумку с мукой. Копл в шутку спросил ее, где она украла муку, и девушка ответил в том же духе. Он ущипнул ее за грудь. В столовой Исадор Оксенбург сидел за столом и раскладывал пасьянс. «Пики. Вечно пики», — бубнил он себе под нос.

— В чем дело, Исадор? Ты, я смотрю, уже и здороваться перестал.

— А, это ты, Копл. Входи, садись. Поздравляю.

— С чем?

— Твоя подружка мадам Голдсобер выходит за Крупника замуж.

— Не может быть! Когда? Где?

— Здесь. Получишь приглашение.

Копл улыбнулся, но где-то глубоко внутри затаилась злоба. Черт знает что. Если б можно было повернуться спиной ко всей этой мерзости и убежать на какой-нибудь остров… Он ушел, не попрощавшись, и поехал домой. Башеле была на кухне — точила нож о железный край плиты.

— Копл? Так рано?! — воскликнула она, проводя пальцем по лезвию.

— Башеле, — сказал Копл, садясь на койку Иппе, — мне надо с тобой кое-что обсудить.

— Что же?

— Башеле, наша совместная жизнь — это не жизнь.

Башеле уронила нож:

— Меня она устраивает. Чего еще тебе нужно?

— Мне нужен развод.

— Хорошенькие шутки.

— Нет, Башеле, я серьезно.

— Но почему? Я тебе верная жена.

— Я хочу жениться на Лее.

Лицо Башеле побледнело, а губы еще продолжали улыбаться.

— Ты что-то задумал? Признавайся.

— Нет, Башеле, это правда.

— А как же дети?

— За детей можешь не беспокоиться.

Башеле улыбалась по-прежнему.

— Хорошенькое дело, — только и сказала она.

— Зато ты сможешь выйти замуж за торговца углем из дома напротив.

Не успел он произнести эти слова, как Башеле разразилась рыданиями. Слезы брызнули у нее из глаз. Она прижала руки к груди и бросилась вон из комнаты.

Не снимая сапог, Копл растянулся на койке, покрытой только что выстиранным покрывалом, и стал смотреть, как опускаются ранние зимние сумерки. Его взгляд упал на нож. «Может, перерезать себе горло? — подумал он. — Теперь ведь мне все равно». Он закрыл глаза. На улице стояла непривычная тишина. Какая-то тайная сила гнала его отсюда, уничтожала все его дела, вырывала из семьи, отрывала от друзей. Как же это могло произойти? Мадам Голдсобер ни разу про свадьбу даже словом не обмолвилась. Он повернулся к стене. Вошла Башеле, слышно было, как она ходит по комнате, зажигает свет, возится с горшками. Как потрескивает огонь в плите, закипает в чайнике вода. Вода закипела и, зашипев, выплеснулась на железную поверхность плиты. Вошла, прихрамывая, Иппе и что-то сказала шепотом матери. «Вот и покойник точно так же все это слышит, — подумалось Коплу, — когда лежит дома в ожидании похорон».