И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

• Название: Дау, Кентавр и другие
• Автор: И. Халатников
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Знакомство с физическим факультетом этого университета оставило у нас обоих хорошее впечатление. Мы увидели высо­кий научный уровень. Но что меня особенно поразило — это американская деловитость в действии, с которой я там столк­нулся. У проректора университета, принявшего нас, уже был проект соглашения, готовый для подписания, и сформирова­ны фонды для этого довольно дорогостоящего проекта. Я был близок к тому, чтобы принять проект. Однако Лев Горьков, мнение которого для меня было важным, проявил некоторую холодность и незаинтересованность. Это и решило судьбу проекта. Невозможно описать выражение лица проректора, когда мы ему сообщили о нашем отказе. Немаловажным мо­тивом для нашего отказа были также далеко продвинутые пе­реговоры в Турине. Поставив на «туринскую лошадку», мы совершили, как вскоре стало ясно, серьезную ошибку.

Из Техаса я прямо полетел в Турин, а Лев Горьков задер­жался в США, отправившись в Урбану, в Иллинойсский уни­верситет. В этом университете работали наши старые друзья — Джон Бардин и Дэвид Пайне. Тесно связан был с этим уни­верситетом также и Боб Шриффер, который в это время зани­мался созданием Национальной магнитной лаборатории во Флориде (в Талахаси). В Турине был быстро подписан прото­кол о намерениях, согласно которому в начале 1990 г. группа наших специалистов в области сверхпроводимости в составе 12 человек должна была выехать в Турин на пол года. Однако реализация проекта с самого начала проходила с большими трудностями.

Приехавшие в Москву в феврале Марио Разетти и его бли­жайшая помощница Тициана Бертолетти устроили настоящий торг, пытаясь снизить число участников до шести. Это было плохим сигналом. В конце концов в результате острых разго­воров сошлись на том, что в первой смене будет 10 участников из Института Ландау. В начале апреля эта первая смена во главе с Горьковым выехала в Турин. Они там проработали 5 ме­сяцев, однако ожидаемого резонанса не только в Европе, но даже в Италии приезд и работа в Турине очень авторитетной группы физиков не имели.

В дальнейшем наш туринский проект после некоторых кон­вульсий бесславно скончался. Вторая же смена, которая долж­на была выехать в 1990 г. в Италию, в начале 1991-го благопо­лучно приземлилась в Париже. В этой смене выезжал и я. Это был мой первый и последний выезд в филиалы Института Ландау, которые были созданы во Франции и Вайцмановском институте в Израиле.

Когда в августе 1991 г. я вернулся из Франции, выяснилось, что мой заместитель Горьков выехал на постоянную работу в США в Национальную магнитную лабораторию, организо­ванную Бобом Шриффером. Таким образом, последний из моих мушкетеров, с которыми я начинал Институт Ландау, покинул поле боя. Это был окончательный сигнал о том, что Институт Ландау в прежнем виде спасти не удастся.

С Львом Горьковым нас связывало многолетнее сотрудниче­ство. Они вместе с Робертом Архиповым в некотором смысле внезапно появились в Институте физических проблем в 1952 г. в качестве студентов-дипломников. Они оба сдали экзамены теоретического минимума, но их базовым был Институт атом­ной энергии. Однажды Ландау привел этих двух студентов, при­бывших из Курчатовского института, и попросил меня при­строить их к какой-либо из специальных тем, которыми мы в те годы занимались. В 1953 г. Лев Горьков и Роберт Архипов стали аспирантами Ландау. Занимаясь специальной темой, они про­являли также интерес и к другим физическим проблемам. Мое взаимодействие с ними убедило меня уже тогда, что мы имеем дело с двумя очень талантливыми людьми. Когда в конце 1953 г., через несколько месяцев после смерти Сталина, Ландау решил больше не возвращаться к «специальным проблемам по зада­нию правительства», то после слов: «Его больше нет (он имел в виду Сталина), я его не боюсь и больше этим заниматься не буду», добавил: «А этих двух аспирантов забирайте себе».

Таким образом я стал руководителем двух аспирантов — Горькова и Архипова. Ландау явно их в то время недооценил. Оба успешно подготовили у меня кандидатские диссертации. Горьков — по квантовой электродинамике частиц со спином О и 1, а Архипов — по теории сверхтекучести жидкого гелия. В дальнейшем по моей рекомендации Архипов перешел в Ин­ститут высоких давлений кЛ.Ф. Верещагину, где в течение многих лет возглавлял теоретический отдел. Горьков оставал­ся в Институте физических проблем, но Ландау смог оценить его талант лишь в 1958 г., когда Горькову удалось переформу­лировать теорию сверхпроводимости в координатном простран­стве и вывести уравнения Шредингера для двух гриновских функций, описывающих сверхпроводник.

Ландау относился к Горькову с симпатией, хотя и шутил, что побаивается его. Это, по-видимому, объяснялось строгим видом Горькова, который ему придавало пенсне. Я горжусь тем, что оценил талант Горькова раньше, чем это сделал Ландау.

Окно в Европу и целый мир

Американский журнал «The Scientist» в 1990 г. опубликовал таблицу десяти лучших научно-исследовательских учреждений Советского Союза. В это время уже началась так называемая «утечка мозгов», и а связи с этим американцы усилили внима­ние к уровню науки в Советском Союзе. В эту таблицу вошли Московский университет, Объединенный институт ядерных исследований в Дубне, Физический институт им. П.Н. Лебе­дева АН, Физико-химический институт им. Л.Я. Карпова, Ин­ститут теоретической и экспериментальной физики, т.е. крупно­масштабные учреждения. В этом списке лучших институтов оказался и Институт теоретической физики им. Л.Д. Ландау. Отбор производился по индексу цитирования, в рассмотре­ние включались институты, которые превзошли некий порог по числу публикаций. Так вот, среди десяти лучших институ­тов Советского Союза Институт теоретической физики, по­лучивший в 1968 г., после смерти Ландау, его имя, был по­ставлен на первое место. Средний индекс цитирования — больше 16. Замечу, что институты, которые оказались на по­следних местах в десятке лучших, имели индекс около 4. От­рыв в 4 раза! Эта публикация создала дополнительную рекла­му нашему институту.

К 1989 г. в Институте им. Л.Д. Ландау работало уже 11 чле­нов нашей Академии наук. Для маленького научного институ­та, в котором работало тогда 70 научных сотрудников, это до­вольно высокий процент. Таким образом, наши успехи были признаны и в стране, и за рубежом.

Начиная с 1989 г. мы почувствовали разрушительное дей­ствие «утечки мозгов». Страна открылась, поездки стали сво­бодными, а многие из наших ученых, даже молодые, имели мировое имя. К этому времени у нас образовалось три поколе­ния учеников, это уже были не ученики Ландау, а, как их на­зывали, представители школы Института Ландау. Институт приобрел большую популярность, американские университе­ты начали охоту за нашими учеными. Вошло в моду пригла­шать кого-нибудь из Института Ландау — это привлекало и американских ученых, и студентов. Институт начал терять своих лидеров, которые уезжали в США на постоянную работу. Это предвещало конец. Когда мы потеряли Ландау, мы его замени­ли группой лидеров, но если распадается коллектив лидеров, то у института уже нет своего лица. Стали думать, как спасти ин­ститут. Все понимали, что наилучшее решение проблемы — это сделать так, чтобы наши ведущие ученые, которых при­влекает работа на Западе, половину времени проводили там, а половину — в институте, поддерживая связь с коллективом сотрудников, со студентами.

К сожалению, в туринском институте дело оказалось недо­статочно хорошо организовано. Европейские и даже итальян­ские ученые не были привлечены к деятельности этого центра. Кстати говоря, на Западе нет таких традиций коллективного труда, какие были в нашей стране. Там не принято обмениваться своими идеями, обсуждать предварительные результаты. Инте­рес к чужим работам отсутствует, и некоторые ученые, осевшие на Западе, жалуются на свое одиночество, вспоминая золотое время в Институте Ландау, где была творческая атмосфера и товарищи, которые проявляли искренний интерес к их работе.

Наша итальянская программа проработала полгода, а затем стало ясно, что у организаторов нет средств. Между тем вторая смена из 10 человек уже была готова выезжать. Я оказался в сложном положении: зря взбудоражили людей вместе с их се­мьями. И тогда я решился и послал факс Даниэлю Тулузу, ди­ректору департамента физики Французского национального совета научных исследований (CNRS), с которым я до этого говорил лишь однажды. Основной аргумент, который я исполь­зовал в обращении к Даниэлю Тулузу, сводился к тому, что советская наука (включая Институт Ландау) — часть европей­ской культуры, и поэтому «утечка мозгов» из нашей страны разрушает также и европейскую культуру. Почву я нащупал верно, потому что французы очень ревниво относятся к тому, что амери­канцы перекупают всех ученых, в том числе и французских.

Через месяц, вернувшись из отпуска, я обнаружил, что у меня дома непрерывно звонит телефон — мне хотели сооб­щить, что французское правительство нашло средства и гото­во принять нашу вторую смену, которую мы подготовили для Италии. Это было в августе 1990 г., а в январе 1991г. наша вторая «итальянская» смена выехала во Францию. Групга была смешанная. В нее входили и математики, такие, как Сергей Петрович Новиков, и астрофизики, и наши крупные специа­листы по физике низких температур. Эта группа очень успеш­но проработала полгода во Франции.