Болеслав Прус - Кукла

• Название: Кукла
• Автор: Болеслав Прус
• Жанр: Проза

---

Тогда он понял, что эта чистая и нетленная красота есть Слава и что на вершинах ее нет иной услады, кроме трудов и опасностей.

Домой он вернулся грустный, но по-прежнему спокойный. Прогулка словно связала невидимыми узами его будущность с той далекой полосой жизни, когда он, еще приказчиком или студентом, мастерил машины с вечным двигателем и управляемые воздушные шары. Что же касается последних десяти - пятнадцати лет, то они были только перерывом и потерей времени.

"Мне надо куда-нибудь поехать, - сказал он себе. - Я должен отдохнуть, а там... посмотрим..."

После обеда он послал в Москву длинную телеграмму Сузину.

На другой день, около часу, когда Вокульский завтракал, явился лакей Вонсовской и доложил, что барыня ожидает в карете.

Вокульский бросился на улицу. Вонсовская велела ему садиться.

- Я забираю вас с собой, - сказала она.

- Обедать?

- О нет, всего лишь в Лазенки. С вами безопаснее разговаривать при свидетелях и на свежем воздухе.

Но Вокульский был мрачен и молчалив.

В Лазенках они вышли из кареты и, обогнув дворцовую террасу, стали медленно прогуливаться по аллее, примыкающей к амфитеатру.

- Вам следует встречаться с людьми, пан Вокульский, - начала вдова. Пора вам очнуться от своей апатии, иначе вы упустите сладкую награду...

- О, неужели?..

- Уверяю вас. Все дамы интересуются вашими терзаниями, и, бьюсь об заклад, не одна из них готова взять на себя роль утешительницы.

- Или поиграть моими мнимыми терзаниями, как кошка затравленной мышью?.. Нет, сударыня, мне не нужны утешительницы, потому что я совсем не терзаюсь, и тем более - по милости дам.

- Послушайте... - вскричала Вонсовская. - Вы еще скажете, что вас не сокрушил удар маленькой ручки...

- Так и скажу, - ответил Вокульский. - Если кто и нанес мне удар, то отнюдь не прекрасный пол, а... право, не знаю... может быть, рок...

- Но все-таки с помощью женщины...

- А главное - моей собственной наивности. Чуть ли не с детства искал я чего-то великого и неведомого; а так как на женщин я смотрел только глазами поэтов, которые страшно им льстят, то и вообразил, что женщина и есть то самое великое и неведомое. Я ошибся, и в этом секрет моего временного помрачения, которому, впрочем, я обязан тем, что разбогател.

Вонсовская остановилась.

- Ну, знаете, я поражена... Мы виделись позавчера, а сегодня вы кажетесь совершенно другим человеком, каким-то древним старцем, который пренебрегает женщинами.

- Это не пренебрежение, а результат наблюдения.

- А именно?

- Что существует порода женщин, которые только затем и живут на свете, чтобы дразнить и разжигать страсти мужчин. Таким образом они превращают умных людей в дураков, честных - в негодяев, а глупцов оставляют глупцами. Они окружены роем поклонников и играют в нашей жизни такую же роль, как гаремы в Турции. Итак, вы видите, что дамы напрасно соболезнуют моим мукам и надеются мною позабавиться. Мое дело - не по их части.

- И вы ставите крест на любви? - насмешливо спросила Вонсовская.

Вокульский вскипел от гнева.

- Нет, сударыня. Но у меня есть друг, пессимист, который растолковал мне, что несравненно выгодней покупать любовь за четыре тысячи в год, а за пять тысяч получить в придачу и верность, чем расплачиваться тем, что мы называем чуством.

- Хороша верность! - вырвалось у Вонсовской.

- По крайней мере заранее известно, чего можно ждать от нее.

Вонсовская закусила губу и пошла к карете.

- Вам следовало бы начать проповедовать свое новое учение.

- Я полагаю, что на это жаль терять время: все равно одни его никогда не поймут, а другие не поверят, пока не убедятся на собственном опыте.

- Спасибо за урок, - сказала она помолчав. - Он произвел на меня столь сильное впечатление, что я даже не прошу вас проводить меня домой... Сегодня вы исключительно плохо настроены, но я надеюсь, что это пройдет. Ах да... Возьмите письмо, - прибавила она, протягивая ему конверт. - Прочтите его. С моей стороны это нескромно, но я знаю, вы меня не выдадите, а я решила во что бы то ни стало уладить недоразумение между вами и Беллой. Удастся мой замысел - сожгите письмо; не удастся... привезите мне его в деревню... Adieu!

Она села в карету и уехала, оставив Вокульского посреди дороги.

- Черт побери, неужели я обидел ее? - огорчился он. - А жаль, преаппетитная дамочка!

Он медленно пошел к Уяздовским Аллеям, раздумывая о Вонсовскои.

"Чепуха... не могу же я признаться, что меня к ней влечет... Допустим даже, что признание было бы принято благосклонно, - что дам я ей взамен?.. Я даже не мог бы сказать, что люблю ее".

Только дома Вокульский раскрыл письмо панны Изабеллы.

При виде дорогого некогда почерка молнией блеснуло в нем чувство горечи; но запах бумаги напомнил ему давно-давно минувшие времена, когда она поручала ему устройство оваций знаменитому Росси.

- Это была одна бусинка в четках, которые перебирала панна Изабелла, молясь своему божеству, - усмехнулся он. И начал читать:

"Милая Казя! Мне так опостылело все на свете, так трудно еще собраться с мыслями, что только сегодня я решилась взяться за перо, чтобы рассказать тебе, что произошло у нас после твоего отъезда.

Я уже знаю, сколько завещала мне тетя Гортензия: шестьдесят тысяч рублей; итак, всего у нас теперь девяносто тысяч, которые почтенный барон обещает куда-то поместить из семи процентов, что составит около шести тысяч рублей в под. Ничего не поделаешь, придется привыкать к бережливости.

Не могу передать, как мне скучно, а может быть - тоскливо... Но и это пройдет. Молодой инженер по-прежнему бывает у нас чуть не ежедневно. Сначала он развлекал меня лекциями об устройстве железных мостов, а теперь рассказывает о том, как был он влюблен в одну особу, которая вышла за другого, как отчаянно он страдал, как потерял надежду полюбить еще раз и как желал бы излечиться с помощью нового, лучшего чуства. Он признался мне также, что пописывает стихи, в которых воспевает только красоты природы... Временами я плакать готова от скуки, но совсем без общества я бы просто умерла, а потому делаю вид, что слушаю его, и иногда позволяю поцеловать ручку..."

У Вокульского жилы вздулись на лбу... Он перевел дух и продолжал читать:

"Папа с каждым днем хуже. Чуть что - тотчас плачет, и стоит нам поговорить пять минут, начинает меня упрекать - знаешь, из-за кого... Ты не поверишь, как меня это расстраивает.

Очень часто бываю в заславских развалинах. Что-то влечет меня туда, не знаю, может быть, прекрасная природа... или уединение. Когда мне особенно тяжело, я пишу карандашом на потрескавшихся стенах разные разности и с радостью думаю: как хорошо, что первый же дождь смоет все это.

Ах да... забыла сообщить самое главное! Знаешь, предводитель написал отцу моему письмо, в котором по всей форме просит моей руки. Я проплакала целую ночь - не потому, что могу стать предводительницей, а... потому, что это, кажется, неотвратимо...

Перо валится у меня из рук. Будь здорова и вспоминай иногда твою несчастную Беллу".

Вокульский скомкал письмо.

- Как я ее презираю... и все еще люблю! - вырвалось у него.

Голова у него пылала. Он метался по комнате, сжав кулаки, и смеялся над собственными химерами.

Вечером он получил телеграмму из Москвы и немедленно телеграфировал в Париж. Весь следующий день, с утра до поздней ночи, он провел со своим поверенным и нотариусом.

Ложась спать, он подумал:

"А не совершу ли я глупость... Ну, на месте я все еще раз проверю. Сомнительно, может ли существовать металл легче воздуха, но бесспорно, тут что-то кроется... Недаром в поисках философского камня люди наткнулись на химию! Итак, кто знает, что откроется тут... В конце концов не все ли равно - лишь бы выкарабкаться из этой гадости!"

Ответ из Парижа пришел только через день. Вокульский несколько раз перечитал его. Вскоре ему подали письмо от пани Вонсовской с печатью, на которой был изображен сфинкс.

- Да, - усмехнулся Вокульский, - лицо человека и звериное туловище; а наше воображение придает вам крылья!

"Зайдите ко мне на минутку, - писала Вонсовская, - у меня к вам важное дело, а я сегодня собираюсь уехать".

"Посмотрим, какое это важное дело!" - подумал он.

Через полчаса он был у пани Вонсовской. В передней стояли уже уложенные чемоданы. Хозяйка дома приняла его в своем рабочем кабинете, где ничто не напоминало о работе.

- Ах, вы очень любезны! - обиженным тоном начала Вонсовская. - Вчера я весь день вас прождала, а вы и не подумали явиться.

- Ведь вы сами запретили мне приходить? - удивился Вокульский.

- Как это? Разве я не приглашала вас к себе в деревню? Но неважно, я отнесу это за счет вашей эксцентричности... Дорогой мой, у меня к вам весьма важное дело. Я вскоре собираюсь за границу и хочу посоветоваться с вами: когда лучше купить франки - теперь или перед самым отъездом?

- Когда вы едете?

- Примерно... в ноябре... декабре... - ответила она, покраснев.