Болеслав Прус - Кукла

• Название: Кукла
• Автор: Болеслав Прус
• Жанр: Проза

---

- Ничего не понимаю, - прервал Игнаций. - Что же это было за безумие?

- Что? Тоска.

- По ком?

Вокульский вздрогнул.

- По ком? Ну... по всему... по родине.

- Почему ж ты не возвращался?

- А что бы мне это дало? Впрочем, я и не мог.

- Не мог? - повторил Игнаций.

- Не мог... и баста! Не к чему было мне возвращаться, - нетерпеливо ответил Вокульский. - Там ли, тут ли умирать - не все ли равно... Дай мне вина, - оборвал он вдруг, протягивая руку.

Жецкий поглядел на его пылающее лицо и отодвинул бутылку.

- Оставь, - сказал он, - ты уж и так возбужден.

- Потому-то я и хочу пить...

- Потому тебе и не следует пить, - прервал Игнаций. - Ты слишком много говоришь... Может быть, больше, чем сам хотел бы, - прибавил он с ударением.

Вокульский не настаивал. Он задумался и сказал, качая головой:

- Ты ошибаешься.

- Сейчас я тебе докажу, - ответил Игнаций, понижая голос. - Ты ездил туда не только ради денег.

- Правильно, - ответил Вокульский, подумав.

- Да и зачем триста тысяч рублей тебе, которому хватало тысячи в год?

- Верно.

Жецкий наклонился к его уху.

- И еще скажу тебе, что эти деньги ты привез не для себя...

- Как знать, может быть, ты угадал.

- Я угадываю больше, чем ты полагаешь.

Вокульский вдруг расхохотался.

- Ага, вот ты что думаешь? - воскликнул он. - Уверяю тебя, ничего ты не знаешь, старый мечтатель.

- Боюсь я твоей трезвости, от которой ты начинаешь рассуждать, как безумец. Ты понимаешь меня, Стась?

Вокульский все еще смеялся.

- Ты прав, я не привык пить, и вино ударило мне в голову. Но теперь я уже пришел в себя. Скажу тебе лишь одно: ты жестоко ошибаешься. А теперь, чтобы спасти меня от окончательного опьянения, выпей сам - за успех моих замыслов.

Игнаций наполнил рюмку и, крепко пожимая руку Вокульскому, произнес:

- За успех великих замыслов!

- Для меня великих, а в действительности весьма скромных.

- Пускай так, - сказал Игнаций. - Я уже стар и предпочитаю ни о чем не знать; я уже так стар, что мечтаю лишь об одном - о красивой смерти. Дай мне слово, что, когда пробьет час, ты меня известишь...

- Да, когда пробьет час, ты будешь моим сватом.

- Я уже был, и несчастливо... - заметил Игнаций.

- С вдовою, семь лет назад?

- Пятнадцать!{46}

- Опять за свое, - рассмеялся Вокульский. - Ты все такой же.

- И ты все такой же. За успех твоих замыслов!.. Каковы б они ни были, я знаю одно - они, наверное, достойны тебя. А теперь - молчу...

С этими словами Игнаций выпил вино и бросил рюмку на пол. Звон разбитого стекла разбудил Ира.

- Идем в магазин, - сказал Игнаций. - Бывают беседы, после которых хорошо поговорить о делах.

Он достал из ящика стола ключ, и оба вышли. В сенях их обдало мокрым снегом. Жецкий отпер двери в магазин и зажег несколько ламп.

- Какие товары! - воскликнул Вокульский. - И, кажется, все новые?

- Почти. Хочешь посмотреть? Вот тут фарфор. Обрати внимание...

- Потом... Дай мне книгу.

- Приходов?

- Нет, должников.

Жецкий открыл конторку, достал книгу и подвинул кресло. Вокульский сел и, пробежав глазами список, остановился на одной фамилии.

- Сто сорок рублей... - прочел он вслух. - Ну, это совсем немного...

- Кто это? - спросил Игнаций. - А, Ленцкий...

- Панне Ленцкой тоже открыт кредит... очень хорошо, - продолжал Вокульский, низко наклонясь над книгой, словно запись была неразборчива. А... а... позавчера она взяла кошелек... Три рубля?.. Это, пожалуй, дорого...

- Вовсе нет, - возразил Игнаций. - Кошелек превосходный; я сам выбрал.

- Из каких же это? - небрежно спросил Вокульский и захлопнул книгу.

- Вон с той полочки. Видишь, какие красивые.

- Она, наверное, долго перебирала их... Говорят, она разборчива...

- Совсем не перебирала, зачем ей было перебирать? - отвечал Игнаций. Посмотрела вот этот...

- Этот?

- И хотела взять тот...

- Ах, тот... - тихо повторил Вокульский, беря в руки кошелек.

- Но я посоветовал ей другой, вроде вон того...

- А знаешь, все-таки красивая вещица.

- Я выбрал ей еще красивее.

- Мне он очень нравится. Знаешь... я возьму его, а то мой уже никуда не годится...

- Погоди, я найду тебе получше! - воскликнул Игнаций.

- Бог с ним. Покажи мне другие товары, может быть я еще что-нибудь выберу.

- Запонки у тебя есть? Галстук, калоши, зонтик...

- Дай мне зонтик, ну и... галстук. Выбери сам. Сегодня я буду единственным покупателем и вдобавок заплачу наличными.

- Очень хорошая привычка, - радостно ответил Жецкий. Он быстро достал галстук из ящика и зонтик с витрины и, улыбаясь, подал их Вокульскому. - За вычетом скидки, которая тебе полагается как сотруднику, с тебя следует семь рублей. Прелестный зонтик. Пустячки...

- А теперь пойдем к тебе, - предложил Вокульский.

- Как, ты не будешь осматривать магазин?

- Ах, что мне за де...

- Тебе нет дела до собственного магазина, до такого прекрасного магазина? - изумился Игнаций.

- Ну что ты, как ты мог допустить... Просто я немного устал.

- Правильно, - ответил Игнаций. - Что верно, то верно. Так идем.

Он привернул газовые лампы и, пропустив Вокульского вперед, запер магазин. В сенях они снова увидели клубы мокрого снега, а также Павла, который принес обед.

Глава пятая

Опрощение старого барина и мечты светской барышни

Пан Томаш Ленцкий жил не в собственном доме, а в наемной квартире из восьми комнат в районе Уяздовской Аллеи, вместе со своей единственной дочерью Изабеллой и родственницей Флорентиной. Квартира состояла из гостиной с тремя окнами, кабинета отца, будуара дочери, спальни отца, спальни дочери, столовой, комнаты панны Флорентины и бельевой, не считая кухни и помещения, где ютились старый камердинер Миколай со своей женой, кухаркой, и горничная Ануся.

Квартира пана Ленцкого обладала большими достоинствами. Она была сухая, теплая, просторная и светлая, с мраморной лестницей, газом, электрическими звонками и водопроводом. Каждая комната, в случае надобности, соединялась с другими и вместе с тем имела отдельный ход. Наконец, мебели было как раз достаточно - ни много, ни мало, и была она скорее простой и удобной, нежели бьющей на эффект. Самый вид буфета возбуждал чувство уверенности, что серебро из него не пропадет, кровать вызывала мысль о спокойном, праведном отдыхе, на стол можно было поставить сколько угодно еды, на стуле - сидеть, не опасаясь, что он сломается, в кресле - удобно мечтать.

Всякий, входивший сюда, мог двигаться непринужденно, не боясь опрокинуть что-нибудь или разбить. В ожидании хозяина гость не скучал, ибо его окружали вещи, на которые стоило поглядеть. В то же время созерцание предметов, существующих не со вчерашнего дня и предназначенных служить еще многим поколениям, настраивало на некий торжественный лад.

На фоне этой солидной обстановки выгодно выделялись обитатели квартиры.

Пан Томаш Ленцкий, человек лет шестидесяти с лишком, был невысокого роста, полнокровен и тучен. Он носил коротко подстриженные белые усы и зачесывал кверху того же цвета волосы. У него были серые умные глаза, величественная осанка и энергичная походка. На улице встречные уступали ему дорогу, а простые люди говорили: "Вот это, сразу видать, настоящий барин".

Действительно, род Ленцких насчитывал немало сенаторов. Отец его еще был миллионером, да и сам он смолоду был очень богат. Однако позже часть его состояния поглотили политические события, остальное ушло на путешествия по Европе и великосветскую жизнь. Надо сказать, что до 1870 года пан Томаш нередко бывал при французском дворе, затем при венском и итальянском. Виктор-Эммануил, плененный красотой его дочери, дарил отца своей дружбой и даже собирался пожаловать ему графский титул. Не удивительно, что после смерти великого монарха пан Томаш два месяца носил на шляпе траурный креп.

В последние годы пан Томаш никуда не выезжал из Варшавы, ибо на то, чтобы блистать при дворах, уже не хватало средств. Зато у себя он принимал весь высший свет, и так продолжалось до тех пор, пока по Варшаве не начали распространяться слухи, будто пан Томаш прожил не только свое состояние, но и приданое панны Изабеллы.

Первыми ретировались женихи, за ними дамы, у которых были некрасивые дочки, а с остальными пан Томаш порвал сам, ограничив свои знакомства только родственным кругом. Но когда и здесь стало заметно некоторое охлаждение, он совсем удалился от общества и даже, к возмущению многих важных особ, записался как домовладелец в купеческое собрание. Там его хотели провести в председатели, но он отказался.

Только дочь его продолжала бывать у престарелой тетушки графини и у нескольких ее приятельниц, что, в свою очередь, послужило поводом для слухов, будто у пана Томаша еще имеется состояние, а образ жизни он переменил отчасти из чудачества, отчасти же для того, чтобы испытать истинных друзей и выбрать для дочери мужа, который любил бы ее не ради приданого, а ради нее самой.