Юнас Юнассон - Сто лет и чемодан денег в придачу

• Название: Сто лет и чемодан денег в придачу
• Автор: Юнас Юнассон
• Жанр: Детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-36940-7

В дом престарелых прибывает на торжественный обед по случаю столетия господина Карлсона местный начальник, но не любящий шумихи юбиляр в тапочках вылезает в окно и исчезает. За первый час свободы он успевает ограбить бандита-рэкетира, и теперь за стариком гонятся и полиция, и бандиты. Но Аллан Карлсон не впервые попадает в переделку и не теряет оптимизма и чувства юмора — авантюрист и специалист по бомбам и взрывам, он живет по принципу «все есть как есть, а будет как будет». Аллан не загадывает вдаль, не интересуется политикой, не ищет славы, но оказывается чуть не ключевой фигурой всех важнейших событий двадцатого века: он на короткой ноге с Трумэном, он ужинает со Сталиным, его снабжает деньгами Мао Цзэдун, к нему прислушивается Оппенгеймер. В этой очень веселой сказке для взрослых Юнас Юнассон успевает посмеяться над детективом, романом воспитания, семейной сагой, сентиментальной любовной историей и предложить свою версию истории двадцатого века, ни на секунду не прерывая захватывающего повествования с погонями, побегами и подкупами. Знаменитый режиссер комедийных сериалов Феликс Хернгрен сейчас снимает по этому роману, второй год остающемуся самой продаваемой книгой в Швеции, фильм.

---

К тому же он активно экспериментировал в гравийном карьере позади избы. Настолько активно, что у коровы ближайшего соседа, за два километра от карьера, даже случился выкидыш. Но Аллан об этом никогда не узнал, потому что этот сосед, как и оптовик Густавсон, опасался сынка полоумного Карлсона, может, такого же полоумного, кто его знает.

Интерес к происходящему в Швеции и в мире Аллан сохранил со времен службы рассыльным. Не реже чем раз в неделю он ездил на велосипеде во Фленскую библиотеку пополнять свои знания. Там ему случалось встречать самых разных и склонных к дебатам молодых людей, причем всех их объединяло стремление вовлечь Аллана в то или иное политическое движение. Но насколько Аллана интересовали происходящие события, настолько же ему было неинтересно в них участвовать и влиять на их развитие.

Политические взгляды Аллана складывались противоречиво. С одной стороны, он принадлежал к рабочему классу — как иначе сказать про человека, который в девять лет оставил школу и пошел работать на промышленное предприятие? С другой — он чтил память отца, а тот за свою слишком недолгую жизнь успел увлечься почти всем. Начал как левый, потом поддержал царя Николая II, а завершил жизнь в земельном споре с Владимиром Ильичом Лениным. Мать, со своей стороны, между приступами кашля кляла всех, от короля до большевиков, включая Яльмара Брантинга[3], оптовика Густавсона и — не в последнюю очередь — Алланова родного отца.

Кем-кем, а тупицей Аллан не был. Хоть он и отходил в школу всего три года, но ему хватило этого, чтобы выучиться читать, писать и считать. А благодаря политически грамотным рабочим акционерного общества «Нитроглицерин» он проникся интересом к тому, что творится на белом свете.

Однако тем, что сформировало жизненную философию молодого Аллана, стали слова матери, когда они оба получили известие о смерти отца. Слова эти не сразу проникли в душу юноши, но зато потом остались в ней навсегда.

Все есть как есть, а будет как будет.

Это, в частности, означало не рассусоливать свои чувства — особенно когда для того есть основания. Как, например, когда в избушку в Юксхюльте пришло известие о смерти отца. Аллан, в согласии с семейной традицией, в ответ только рубил дрова, может, разве что дольше и молчаливей обычного. Или когда мать последовала тою же дорогой и ее выносили из дому к ожидающему снаружи катафалку. Тогда Аллан остался на кухне и наблюдал за происходящим в окно. А потом произнес тихо, так, что только сам расслышал:

— Прощай, мать.

И закрыл эту главу своей жизни.

~~~

Аллан занимался своей динамитной фирмой не покладая рук и за первый год третьего десятилетия двадцатого века сумел собрать солидный круг клиентов по всему Сёдерманланду. Субботними вечерами, когда ровесники отправлялись на танцы, Аллан сидел дома и придумывал новые смеси, чтобы повысить качество своего динамита. А когда наступало воскресенье, он отправлялся в карьер производить пробные взрывы. С перерывом с одиннадцати до часа — это ему пришлось в конце концов пообещать юксхюльтскому священнику, чтобы тот не особо ворчал насчет того, что Аллан не ходит в церковь.

Аллана вполне устраивало свое собственное общество, и это было хорошо, поскольку жил он довольно одиноко. Из-за того что он не вступил в рабочее движение, его презирали местные социалисты, а на приглашение в какой-нибудь буржуазный салон рабочему, да еще и сыну такого отца рассчитывать не приходилось. К тому же в этих самых салонах сидел оптовик Густавсон, а он ни за что на свете не стал бы якшаться с сопливым Карлсоновым щенком. Взять хоть то, что малец выведал, сколько Густавсон заработал на том яйце, купив его у Аллановой матери считай что за бесценок и потом перепродав одному дипломату в Стокгольме. Благодаря этой сделке оптовый торговец Густавсон стал третьим в округе владельцем собственного автомобиля.

Да, в тот раз ему повезло так повезло. Да только везенье продлилось не так долго, как бы хотелось самому Густавсону. Августовским воскресеньем 1925 года, после церковной службы, он отправился на автомобильную прогулку, больше чтобы покрасоваться. И угораздило его отправиться как раз в Юксхюльт и проехать мимо Аллана Карлсона. На повороте перед избой Аллана Густавсон, должно быть, занервничал (если только в события не вмешался каким-то образом Бог или провидение) — руль, видно, заклинило, — во всяком случае, Густавсон и его автомобиль, вместо того чтобы чуть свернуть вправо, на полном ходу влетели в гравийный карьер позади избы. Это уже само по себе не сулило Густавсону ничего хорошего: придется ступить на землю Аллана, а после еще и объясняться, — да только все обернулось еще хуже, потому что в тот самый момент, когда Густавсону удалось наконец остановить свой взбесившийся автомобиль, Аллан произвел первый из своих воскресных экспериментальных взрывов.

Сам Аллан залег позади уборной, так что ничего не видел и не слышал. Что случилось неладное, он понял, только когда спустился в карьер оценить мощность взрыва. Там лежал автомобиль оптовика, равномерно рассеянный по всему карьеру, а местами попадались и фрагменты самого оптовика.

Ближе всего к дому приземлилась его голова, совершив мягкую посадку на поросший травой пятачок. И лежала теперь, уставившись на разрушения невидящими глазами.

— Что ты забыл у меня в карьере? — удивился Аллан.

Оптовик ничего не ответил.

~~~

Следующие четыре года у Аллана появилось достаточно времени для чтения и углубления своих познаний в области общественного развития. Он сразу же угодил за решетку, хотя понять, из-за чего именно, было не так-то просто.

Постепенно к этому делу оказался приплетен и Алланов отец, старый сотрясатель устоев. Это произошло, когда один из молодых и голодных учеников упсальского профессора расовой биологии Бернхарда Лундборга решил построить на Аллане свою карьеру. После всяческих пертурбаций Аллан угодил Лундборгу в лапы и был тут же отправлен на принудительную стерилизацию по «евгеническим и социальным показаниям» — иными словами, Аллан несколько отставал в развитии и при этом слишком многое унаследовал от отца, чтобы государство могло допустить дальнейшее воспроизводство Карлсонов.

Аллана эта самая стерилизация не особо огорчила, наоборот, ему даже понравилось, как с ним обращаются в клинике профессора Лундборга. Там ему приходилось время от времени отвечать на всевозможные вопросы — например, что у него за потребность взрывать вещи и людей и нет ли у него в жилах, по его сведениям, негритянской крови. Аллан отвечал, что между вещами и людьми, на его взгляд, есть все же некоторая разница в том, что касается удовольствия от подрыва тех и других. Расколоть пополам скалу, оказавшуюся на пути, даже приятно. А если вместо скалы там будет человек, то, как представляется Аллану, проще, наверное, попросить этого человека посторониться. А что, господину профессору Лундборгу так не кажется?

Но Бернхард Лундборг был не из тех, кто с ходу пускается в философские диспуты с пациентами, и в ответ повторил свой вопрос насчет негритянской крови. Аллан отвечал, что выяснить это не так-то просто, но оба его родителя были в точности такими же бледными с лица, как он сам, — господина профессора устроит такой ответ? И добавил, что вообще-то ему страсть как охота поглядеть на живого негра — может, у господина профессора такой найдется?

Профессор Лундборг и его ассистенты не отвечали Аллану на его встречные вопросы, но что-то у себя помечали, хмыкали, а потом оставляли Аллана в покое, иной раз на несколько дней подряд. Эти дни Аллан посвящал чтению — газет, разумеется, но еще и книг из больничной библиотеки, весьма, кстати, объемистой. Добавить к этому трехразовое питание, теплый туалет и отдельную комнату. Подобная принудительная забота Аллану пришлась по душе. Однажды только настроение у него испортилось: в тот раз Аллан полюбопытствовал у господина профессора Лундборга, что тут такого страшного, если человек негр или еврей. В ответ профессор, вместо того чтобы в очередной раз промолчать, впервые рявкнул, что господину Карлсону лучше заниматься своими делами и не совать нос в чужие. Ситуация чем-то напомнила ту, много лет назад, когда Алланова мать посулила ему затрещину.

Годы шли, и допросы случались все реже. Да тут как раз риксдаг назначил комиссию по проверке случаев стерилизации «биологически малоценных», и когда пришли результаты этой проверки, то работа профессора Лундборга получила такой импульс, что койка Аллана срочно понадобилась следующему пациенту.

Так что в начале лета 1929 года Аллана объявили полностью реабилитированным и выкинули на улицу с мелочью в кармане, которой с грехом пополам хватило на поезд до Флена. Последнюю милю до Юксхюльта идти пришлось пешком, но Аллан не видел в этом большой беды. После четырех лет под замком не грех и ноги размять.