Сергей Кургинян - Суть Времени 2013 № 23 (10 апреля 2013)

• Название: Суть Времени 2013 № 23 (10 апреля 2013)
• Автор: Сергей Кургинян
• Издательство: ЭТЦ
• Жанр: Политика
• Год: 2013

Политическая война: От Поклонной до Колонного. Роль нашего движения в той политической войне, которая определяет облик современной России (продолжение — 7)

Экономическая война: Кипрский прецедент — 2

Информационно-психологическая война: Не освященный Октябрем

Классическая война: Доктрина Великой Войны. Сталинградское «Кольцо»

Реальная Россия: Аристократы дельфиньего духа — 3

Социальная война: Война с «системой Семашко» — 2

Война с историей: Война за обездоленных — 3

Мироустроительная война: «Арабская весна»: террор против духовенства

Диффузные сепаратистские войны: Юг России. О последователях одного религиозного учения

Культурная война: Спасет ли иезуит Ватикан?

http://gazeta.eot.su

---

Их нет, прежде всего, потому, что собрать доброкачественный статистический материал становится все труднее. Ведь для того, чтобы его собрать, надо сначала измерить точную температуру у каждого больного, а потом уже дать усредненные данные по больнице. А если больной в ответ на ваши попытки измерить его температуру открывает огонь на поражение — что тогда?

Их нет, далее, и потому, что никто не верит в чью-либо честность, в том числе в честность тех, кто публикует статистические данные.

И наконец, их нет потому, что вопрос о значении параметров, которые должна измерить и усреднить статистика, становится все более сложным. Что именно надо измерять у больного? Говорят ли о чем-то данные термометра? И так далее.

Аналогичным образом дело обстоит и с теоретическим инструментарием. Маркс был последним гением, предложившим теоретический инструментарий, позволяющий распознавать масштабные общественные процессы, выявлять подлинное содержание этих процессов, прогнозировать их развитие и — вырабатывать средства воздействия на эти процессы (что, между прочим, особо важно).

Но, во-первых, этот инструментарий принадлежал своей эпохе. Нет и не может быть теоретического инструментария, пригодного на все времена. Тем более что эпоха, завершившаяся победой (убежден, что временной) врагов марксизма и коммунизма, обладает колоссальной новизной. Это эпоха, которая уже не может быть названа исторической в полном смысле этого слова. Все предыдущие эпохи были историческими, а эта — нет.

Во-вторых, налицо капитуляция научного сообщества перед стремительным размножением научных дисциплин, перед возникновением все новых барьеров между сферами осмысления тех или иных видов опыта, накапливаемого родом человеческим, и так далее.

В эпоху, когда жил и работал Маркс (а также Фрейд, Эйнштейн и другие), еще был универсалистский драйв. То есть стремление найти источник, порождающий разномерные и разнокачественные последствия. И сказать человечеству: «Вот это и это, и это — на первый взгляд, не имеет общей природы. Но это только на первый взгляд. На самом деле общая природа есть. Она состоит в том-то и том-то. И проявляется в разнокачественных явлениях таким-то образом».

Теперь в научном сообществе такого драйва нет. Позитивисты постарались его убить. И преуспели постольку, поскольку речь может идти о едином драйве научного сообщества. Кто-то из представителей этого сообщества подобный драйв, разумеется, не потерял. Но сообщество потеряло. А в эпоху Маркса, Фрейда и Эйнштейна оно а) существовало, как целое, и б) этот драйв, безусловно, имело в качестве мотива, доминирующего в сообществе.

В-третьих, сама воля к пониманию смысла, природы происходящего если не убита, то подавлена. И тут постарались постмодернисты, а также прагматики. Мол, какой еще смысл? Кто вам сказал, что он есть? Зачем он нужен? Не является ли стремление к нему опасным, порождающим тоталитаризм? И так далее.

Но при всей важности этих трех причин, в силу которых заторможено развитие теоретического аппарата, позволяющего понять реальность (а значит, и ответить на вопрос — ЧТО С НАМИ ПРОИСХОДИТ), еще важнее четвертая причина. Та самая, с которой я начал, предупредив читателя в очередной раз, что конспирология — это, так сказать, от лукавого, но тем не менее.

Четвертая причина состоит в том, что непрозрачность процессов, их выморочная элитарность, не позволяют уповать на возможность полноценного ответа на вопрос ЧТО С НАМИ ПРОИСХОДИТ с помощью любой, сколь угодно совершенной теории. А также любой, сколь угодно совершенной статистики. Да, и теория, и статистика необходимы. Но недостаточны. И более того — все более недостаточны, поскольку закрытые процессы приобретают все большее значение. То есть все в большей степени начинают играть роль не неумолимые законы, которые надо выявить, познать, применить, а чья-то могущественная воля. Такая воля, которая вовсе не желает быть обнаруженной. Но которая вполне уже способна повлиять на происходящее, переломить или исказить действия так называемых объективных закономерностей.

Разумеется, тут речь идет не о чистом элитном волюнтаризме, основанном на наплевательском отношении к действующим объективным закономерностям. Нет, закономерности учитываются. Но особым образом. Выделяются зоны и пространства, в которых эти закономерности и впрямь носят неумолимый характер. Одновременно с этим выявляются и другие ОСОБЫЕ зоны, а также ОСОБЫЕ пространства, ОСОБЫЕ точки и так далее. Определяются моменты, когда система (любая система — отдельные общества, человечество), двигаясь по определенной траектории, начинает входить в эти ОСОБЫЕ зоны, вовлекаться в ОСОБЫЕ пространства, пересекать ОСОБЫЕ точки. И в эти моменты на систему оказывается концентрированное волевое воздействие. Система разрушается. Или перескакивает с одной траектории на другую.

Вот почему необходимо с особым вниманием относиться к определенным словам. Например, к слову «турбулентность».

Само по себе это слово, взятое политиками напрокат из теории движения потоков жидкостей или газов, ничего не значит. Но политики используют его именно потому, что оно ничего не значит. Оно в каком-то смысле стерильно (ну, турбулентность, и что дальше?). И одновременно имеет для продвинутого меньшинства (прошу не путать его с меньшинством, выходящим на Болотную или Сахарова) тот же смысл, что и указующий перст: «Говорим вам «турбулентность» для того, чтобы вы знали — системы входят в особые зоны, мы будем в этих зонах на них воздействовать, проявляйте особую чувствительность к нашим сигналам, предуготовьтесь!»

Когда вам говорят «турбулентность», будьте готовы. Ибо само произнесение этого слова определенными людьми (читатель, надеюсь, понимает, что бывший госсекретарь США Кондолиза Райс тут не является последней инстанцией) — значит очень и очень многое. Непрозрачные элиты говорят о своем намерении непрозрачным образом концентрировать материальные и нематериальные ресурсы, направляя их на непрозрачные цели.

Такая концентрация непрозрачной элитой чего-то непрозрачного для реализации непрозрачных целей не может быть описана только на языке научных закономерностей и статистики. Потому что статистику непрозрачным образом извратят. Да она и не может быть использована для выявления чего-то непрозрачного. А научные закономерности не обладают абсолютным значением в особых зонах, в особых пространствах, в особых точках. То есть там, где воля разного рода начинает иметь особое значение. И должна быть описана надлежащим образом. Притом, что классическая научность такое решающее значение воли игнорирует, приписывая решающее значение именно вневолевой объективности.

Итак, в первом приближении, обсуждение таких процессов, которые протекают под чьим-то воздействием в особых зонах, пространствах, точках и так далее, предполагает объединение диалектики (то есть того, что в состоянии описывать особо сложное ОБЪЕКТИВНОЕ) с герменевтикой (то есть тем, что в состоянии описывать особо сложное СУБЪЕКТИВНОЕ).

Соединение диалектики с герменевтикой является главной проблемой XXI века. Усилия ЭТЦ — организации, которой я руковожу много лет, — направлены именно на решение этой проблемы. И мы тут не одиноки. Да, узок круг желающих найти искомые решения. Да, многие входившие в этот — всегда, между прочим, достаточно узкий — круг вышли из этого круга после распада СССР. И круг стал совсем узким.

Да, многие из тех, кто остались в этом совсем-совсем узком круге, перешли на службу к нетранспарентным элитам, предав тем самым и свой народ, и историю, и человечество.

Да, многие из тех, кто остались в совсем-совсем-совсем узком круге, образованном покиданием просто узкого круга перечисленными мною выше интеллектуалами-предателями, предаются высоколобым забавам, не верят в народ, не хотят идти ему навстречу так, как пошел ему навстречу Маркс. А также ждут катастрофы и предлагают наплевать на возможность преодоления катастрофы и думать только о посткатастрофическом развитии мира.

Но все равно в числе тех, кто

а) сохраняет желание решить ключевую для будущего проблему соединения диалектики и герменевтики;

б) решает эту проблему в интересах своего народа, человечества и истории, а не в интересах нетранспарентных элит;

в) сохраняет веру в народ, человечество и историю;

г) готов передавать знания в эти руки, понимая всю неблагодарность и чреватость такой процедуры — отнюдь не только ваш покорный слуга и его соратники из ЭТЦ.

Как бы узок ни был круг, описываемый теми а), б), в), г), которые я только что предъявил читателю, этот круг никогда не будет сведен ни к нулю, ни к отдельной точке. Тут, если хотите, действуют высшие метафизические закономерности, обсуждать которые в этой статье я, разумеется, не намерен.