Болеслав Прус - Проклятое счастье

• Название: Проклятое счастье
• Автор: Болеслав Прус
• Жанр: Проза

---

- Вот правильная мысль! - говорил Владислав. - С его помощью я откопаю наиболее практический из моих проектов и начну жить... для тебя, Элюня! а благодаря тебе - для других...

Затем он поехал в университет, чтобы получить сведения о бедном студенте. После долгих розысков он нашел какого-то из его однокурсников.

- Что слышно у В.? - спросил он.

- Точно не скажу вам, - ответил студент. - Знаю только, что он оставил университет и отбыл в качестве гувернера куда-то на Подольщину.

- Но почему же он оставил университет? - воскликнул пораженный Вильский.

- Что вы хотите! Трудно учиться, располагая в качестве единственной наличности двумя руками.

- Первый! - пробормотал Вильский и поехал в адресное бюро разузнать о перчаточнике.

Ему дали три адреса.

Один из них завел его на Огородную улицу, где его встретил совсем незнакомый человек.

- У меня есть еще два!

Он закрыл глаза и наугад вытянул билетик.

На этот раз он проехал на Прагу и выяснил, что адресат - каменщик.

По третьей справке он забрел к Вольской заставе. Он вошел в одноэтажный деревянный домик и обнаружил тесное, темное, сырое и совершенно пустое помещение.

- Где перчаточник, который тут жил? - спросил Вильский у сторожа, сунув ему в руку рубль.

- А кто его знает, ваша милость! С неделю тому его манатки пустили с торгов, а сам он с сынишкой подался куда-то.

- У него ведь была жена и трое детей?

- Жена? Он тут проживал со святого Яна, но жены я что-то не видывал, а двое его старших детишек померли еще в августе.

- Второй... и третий, и четвертый... - шепнул Вильский. - Я хотел приехать к Эленке с доказательствами в руках, но, видно, мне их не получить... О, боже!

К вечеру на телеграф прибыл ответ на его депеши. Из Петербурга сообщали:

"Гродский еще не вернулся".

А из Лондона:

"Гродский уехал".

"Наверно, он возвращается морем", - подумал Владислав и послал в Петербург вторую телеграмму, умоляя друга немедленно приехать.

Но Гродский возвращался сушей и уже миновал Берлин. Телеграмм он не получил.

С самого утра Вильский не был дома, ничего не ел: яд беспокойства заменил ему самые изысканные блюда. У него не хватало духу вернуться домой; поэтому он зашел в Саксонский сад, опустился на скамью и погрузился в мучительные размышления.

- Четыре жертвы! - твердил он. - Я виноват, это верно!.. Но за что же они-то страдали, за что продолжают страдать?

Он забывал, что люди подвластны не только моральным, но и физическим нормам. Он забывал, что общество - едино, и если какая-нибудь его частица не исполняет своих обязанностей, за это платятся другие.

Когда он вернулся в свою квартиру, слуга, открывавший ему дверь, посмотрел на него с изумлением.

- Никто не приходил? - спросил Вильский.

Пришло письмо.

Пытаясь зажечь свечу, Владислав рассыпал спички. Пальцы у него словно окостенели, и слуге пришлось помочь ему.

Письмо, писанное незнакомой рукой, содержало следующие строки:

"Милостивый Государь и Благодетель!

Невзирая на незнакомство, осмеливаюсь, однако, взять в руки перо, дабы ради блага достойной и благочестивой супруги Вашей начертать эти строки. До сей поры неоднократным побуждениям моим осуществляться препятствовало неуклонное нежелание благородной и примерной супруги Вашей.

Не распространяясь чрезмерно, ибо в таковых случаях сие хуже всего и нередко приводит к высказыванию того, чего человек не желал бы, довожу со всяческой осторожностью до Вашего сведения, мой Государь и Благодетель, что вышеупомянутая супруга Ваша чувствует себя не весьма хорошо. Надлежало бы выразиться - весьма и весьма нехорошо, однако не желал бы огорчать Вашу милость известиями, каковые и так - увы! - не замедлят..."

Дальше Вильский не стал читать. Посмотрел только на оборотную сторону исписанного листка и убедился, что письмо было послано местным священником.

С лихорадочной поспешностью накинул он меховое пальто, взял деньги и поехал на почтовую станцию, где потребовал немедленно четверку лошадей. Час спустя он был уже далеко за городом.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На следующий день около пяти часов вечера почтовый кучер, который вез Владислава с последней станции, обернувшись к нему и указывая кнутовищем на возвышенность, поросшую уже желтеющими деревьями, сказал:

- Вот там, ваше сиятельство, усадьба "Божья воля"...

- Божья воля? - повторил Вильский.

- Славная усадьба, ваше сиятельство! Земля пшеничная, лес не вырублен, новый дом, на пруду мельница... Все на совесть, как водится у доброй шляхты.

- Божья воля! - прошептал Владислав.

Они проехали мимо сада, из-за неподвижных деревьев виднелись белые стены. Вильский бросил кучеру пять рублей, выскочил из брички и перепрыгнул через низкую ограду.

- О, видно, тут к спеху!.. - дивился кучер, держа шапку в руке.

Задыхаясь, не помня себя, Владислав бегом пересек сад и, остановившись на вершине пригорка, сквозь стеклянные двери увитого виноградом крылечка увидел несколько высоких, уставленных в ряд свеч.

Запертые на ключ двери с шумом распахнулись под напором его руки.

На низкой, покрытой ковром софе, в черном шерстяном платьице (которое он так хорошо знал во времена нужды), с крестом у изголовья и святой иконкой в руках, окруженное горящими свечами, покоилось мертвое тело Элюни.

Вильский сел в кресло, уперся сцепленными пальцами в колени и бессмысленно смотрел на одну из свеч, с которой стекали крупные капли расплавленного воска.

Сквозь дверную щель виднелись головы любопытствующих слуг, которые перешептывались между собой:

- Это, верно, муж?.. Муж, а как же!..

Несколько минут спустя в комнату вошла какая-то пожилая женщина, по-видимому экономка. Перекрестилась раза два, вздохнула и, став возле Владислава, запричитала:

- Ах ты бедняжечка! И какая же она молоденькая была да хорошенькая! Лучше бы господь бог милостивый меня, старуху, прибрал вместо нее. Уж я для нее делала, что только могла, ваша милость. И молока ей парного давала каждый день, и воды родниковой, и огуречного рассола, и окуривала, и заговаривала, и все ни к чему! Хворая уже была, бедняжка, как из Варшавы приехала... Сколько я ей говорила: надо их милости дать знать, а она: нет!.. и нет!.. А уже на последней неделе сказала: "Боркося моя! Вынесите меня на пригорок, оттуда лучше видно!" И по целым дням, говорю вашей милости, - ни гу-гу, только слушает, не затарахтит ли где бричка, не заскрипит ли кто дверью. А никто-то не ехал, никто не входил, и она, бывало, молвит, тихонько так: "Ой! Я уж, верно, никогда его не увижу... Никогда!.." В последний день велела подать себе бумагу и карандаш. Ну, думаю, будет письмо писать, голубка моя, только где там! Одно писала: "Владик! Владик... мой Владик... Никогда не вернется..." Да что это я, правда! Ваша милость с дороги... может, яишенку изжарить, мясного-то ничего нет наготове...

Старуха вышла из комнаты, бормоча уже за дверью:

- Царство ей небесное и вечный покой!..

Владислав поднялся со стула, посмотрел на желтое, как воск, лицо покойницы, на темные, как глина, веки и, сжимая ее холодные окоченевшие руки, прошептал:

- Элюня, это я!..

Перед ним возник образ жены, стоящей у окна второго этажа и прислушивающейся к стуку брички.

- Элюня! Это я... - повторил он. - Я здесь!.. Посмотри на меня...

"О, я уже никогда его не увижу!.. Никогда!.." - отвечало видение.

- Я ведь здесь, посмотри на меня, Элюня!.. - простонал Вильский.

"Так долго ждать и не дождаться!.." - рыдало видение, расплываясь во мгле.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На второй день священник с немногими прихожанами проводили черный гробик на деревенское кладбище. На полдороге шествие повстречало бричку; из нее выскочил Гродский и занял место рядом с шагавшим за гробом Владиславом.

Все это время Вильский был как в столбняке. Ни на кого не глядел, молчал.

Когда пришли на кладбище, послышался чей-то голос:

- Откройте гроб, может он захочет посмотреть на нее еще раз.

Владислав словно не слышал этого. Не слышал он и гулкого грохота комьев земли, падающих на гроб, ни жалобных звуков гимна: "Здравствуй, царица небесная, матерь милосердная..."

Когда все участвовавшие в похоронах уже разошлись, Гродский тронул Владислава за плечо и сказал:

- Пойдем со мной...

- Я проклят! - ответил Вильский.

- Ты только болен. Идем со мной.

- Она ждала меня... слышишь? Ждала и будет ждать в этом страшном гробу, но никогда уже она меня не увидит... никогда!

Со стоном он рухнул на землю, раскинул руки и судорожно припал к свежей могиле.

ПРИМЕЧАНИЯ

ПРОКЛЯТОЕ СЧАСТЬЕ

Рассказ впервые опубликован в 1876 году.