Юрий Запевалов - Донос

• Название: Донос
• Автор: Юрий Запевалов
• Жанр: Русское современное

Горный инженер. Более сорока лет добывал золото, платину, алмазы в экстремальных условиях Крайнего Севера и Урала. Прошел производственный путь от рабочего до директора Алмазодобывающего Горно-обогатительного Комбината.

К своему 75-летию написал и издал книгу о своём поколении, о своих сверстниках, о своих современниках. О том поколении людей, которые в детстве пережили большую войну, в юности – восстановление страны, в зрелом возрасте – её могущество, а в старости – её разрушение. Эта книга не выдумана. В этой книге – Правда!

Член Союза писателей России, Лауреат литературной премии им. А. П. Чехова, лауреат юбилейной медали «В честь 200-летия со дня рождения А. С. Пушкина», лауреат литературного конкурса «Золотой диплом» имени А. М. Горького, член Щелковского районного литературного объединения «Слово».

«Почти два месяца катался я по Уральским золотым приискам и рудникам в поисках своего героя. Мне поручила редакция написать очерк о золотодобытчиках. Сам я уроженец Миасса, еще недавно одного из основных Российских центров золотодобычи. «Миасский треугольник» и сегодня самый крупный из найденных в России золотых самородков. В редакции так и сказали – ты потомок старателей, тебе и «лоток» в руки. Я взялся за Миасских «золотарей» – старателей и государственных работников. Одни добывали, как я тогда считал, для себя, другие работали на государство, одни жили с того, что «подфартит», другие имели постоянную и гарантированную зарплату.

То, что я увидел на приисках, меня повергло в журналистский «шок». Полный упадок золотодобычи, неряшество, нераспорядительность, безразличие, полная незаинтересованность в результатах своей работы…»

---

Передачи – «дачки» – доходили до камеры, как правило, не полностью, кое-что исчезало по пути доставки. А вот из «ларька» в основном приходило все, что заявлено было, почти без потерь.

У каждого заключенного в камере был свой день передачи, поэтому «дачки» поступали практически ежедневно. Каждый имел право на три передачи в месяц. Одна неделя выпадала и именно на эту неделю заказывался ларек.

Варили в камере сами. В нашей камере Андрей не доверял эту процедуру никому, варил сам и надо сказать, что готовил еду он классно, все у него получалось вкусно, есть было одно удовольствие, особенно в тюремной камере, где недоедание и чувство голода – нормальное состояние.

Ели по очереди. Вначале за стол садилась основная четверка – постоянные «жильцы» камеры. Альберт за старшего, затем Володя, Андрей и я. Альберт уже знал и сообщил всем, что я в камере постоянный «жилец» – у них там свои источники информации.

Ели не торопясь и плотно, но с оглядкой – надо оставить и тем, кто еще ждет. Первым прекращал есть Альберт, он просто клал ложку и вылазил из-за стола. Это было сигналом – шабаш, пусть поедят другие.

Ели все, кто был в камере, получал ли дачку, или нет. Это в камере было законом. Я, например, в первую неделю отсидки не получал никаких посылок – дочери не давали моего «адреса», передачи не принимали. Пока-то она обратилась к следователю, написала заявление высокому начальству, пока-то это заявление рассмотрели и следователь дал свое разрешение – всё это время я ел чужие харчи, но ни разу не услышал упрека, не увидел косого взгляда.

Когда приходил с допросов, а каждый допрос это не просто нервотрепка, это нервное истощение, приходил я темнее тучи, да к тому же еще и голодный, но не есть хотелось, хотелось прилечь куда-нибудь, забыться, уснуть.

Ко мне подсаживался Андрей, не спрашивал ни о чем, хлопал тихонько по плечу, говорил проникновенно:

– Ничего, ничего, Саныч, держись. Это только начало. Дальше будет еще хуже. Ты попал в такое место, где лучше тебе не будет. Так что береги силы. Успокойся, поешь, попей чайку. И постарайся уснуть. Сон в камере – благо.

– Есть не буду. Просто не могу. А чаю, спасибо, выпью. С хлебом. – Напряжение начинает спадать. Постепенно таешь и умом, и душой. Но есть чужое я все же стеснялся.

– Давай, давай, попей чаю и отдохни. Потом я тебе открою рыбную консерву. Чтобы мозги укрепились. А пока, на-ка вот чаю, покрепче, попей.

– Спасибо, ребята, в долгу не останусь.

– А вот это ты брось. Ты в камере. У нас все свои, все наши. Живи без оглядки. А главное – без подглядки.

Первую передачу я получил через две недели после поступления «на хату», а с начала «отсидки» это был тридцать пятый день. Дочь, наконец разыскала меня, разузнала тюремные порядки и сумела передать первую посылку. Да какую! В ней – и самое необходимое, и лакомства, разносолы домашние, деликатес.

– Ну, Саныч, знай мы про такую «дачку» – мы бы тебя еще дней десять кормили. Вот уж поистине у тебя дочь – кормилица!

Света открыла мне в тюремной бухгалтерии специальный счет, перевела туда приличную сумму – теперь я смело мог смотреть в глаза сокамерникам – у меня были «дачки» не хуже других, у меня был «ларек». Хоть и в тюрьме, но жить стало спокойнее. И полегче.

Но, повторяю – дачки никто не сравнивал, никто ничего не подсчитывал. Получил – хорошо. Много и разнообразно – еще лучше. Мало – что ж, кто сколько может. Не получил ничего – не расстраивайся, и это в наших условиях бывает. Все мы здесь на равных, все мы здесь живем вниманием и заботой близких.

И их возможностями.

* * *

Высокое начальство спохватилось на организации сельского хозяйства, агротехники работать некому, нет на селе специалистов. Лозунг «Кадры решают все» пришел и на Уральское село.

Сельсовет принимает «важное» решение – направить председателя колхоза «Заря Коммунизма», Александра Петровича, в город Курган, в сельхозтехникум, учиться сельскому хозяйству, учиться тому, как управлять колхозом, как поднять деревню.

Было отцу тогда уже за тридцать, семья, пятеро детей. Но что делать, решение принято, надо ехать. Хотя и хлопотное это дело – переезд основательный, за 400 километров, в незнакомый город, все хозяйство в мешках, дети мал-мала меньше, младшая дочь только родилась, на руках, грудная.

Провожали нас всем селом. Родственники довезли до Челябинска, на трех пароконных подводах. До вокзала. Там расположились довольно обширным табором на привокзальной площади, в районе трамвайного кольца. Мужики ушли насчет билетов – места нужны были спальные, до Кургана ехать всю ночь, детей хорошо бы уложить спать, иначе возни с ними не оберешься.

Мать с бабами принялась перебирать вещи. Всяких мешков, баулов, тюков набралось большое количество, надо бы уплотниться, уменьшить количество мест. Отдельно завернутое одеялами большое, на всю деревенскую стену, зеркало. Мать никак не хотела расстаться с ним, оставить кому в деревне, нет, забрала с собой свое ценное сокровище. Его аккуратно уложили на скамейку у трамвайной остановки – не дай бог раздавить, или чтоб треснуло. Рядом на скамейку посадили меня, трехлетнего пацана: «Смотри тут, сиди на месте, никуда не бегай. Поглядывай, чтоб на зеркало никто не сел».

Я сидел, поглядывал. Прямо передо мной бегал по кругу красивый, раскрашенный в разные цвета трамвай. Вроде как поезд, только без паровоза.

«Зачем он бегает по кругу – пытливо размышлял я, – и люди зачем-то в этом трамвае тоже по кругу катаются.» Не мог мой трехлетний мозг сообразить, что вижу я кольцо трамвайного разворота, что после кольца трамвай уходит по маршруту, а по кольцу идет уже другой трамвай, пришедший с маршрута, и люди в трамвае не одни и те же, а разные люди и едут они по своим делам, а не катаются на трамвае. Но тогда меня эта проблема трамвайного кольца захватила полностью и надолго. Много позже, вспоминая это кольцо, я всё соображал – «зачем это трамвай в Челябинске по кругу бегает?»

Вернулись с вокзала, от билетной кассы, мужики. Все в порядке, билеты есть, взяли, с собой можно везти семь багажных мест, по одному на пассажира. Снова все тюки и баулы перебираются, с шумом, отборным казачьим матом – крик стоял на всю привокзальную площадь.

Наконец упаковались, что не забиралось – грузили обратно в телеги. Приговаривали при этом – это кум, тебе, а это с большим от нас поклоном передайте Егору Михайловичу.

Наметили – кому остаться у подвод, кто пойдет провожать на перрон, к вагону. Мужики снова ушли на вокзал, узнать, когда на посадку, сколько времени еще ждать, их долго не было, пришли заметно навеселе, крика уже нет, добродушные все такие, заботливые.

– Все в порядке, бабы, сегодня уедем. У нас с вами до отхода поезда еще больше двух часов. Давайте-ка перекусим. Прямо здесь у подвод, по-походному.

Расстелили на травяной полянке среди подвод какое-то одеяло, быстро заставили его разной снедью, тут же корчажка с брагой, бокалы. Расселись дружно вокруг.

– Ну, Саня, удачи вам всем там, на новом месте. Берегите себя, детей. Берегите здоровье. Не забывайте родню, станицу. Ждем вас обратно с успехом и почетом. Счастливой дороги. С Богом.

Выпили, захрустели закуской.

– Юрка – позвали меня – иди сюда, поешь.

Я подбежал к «самобраному» столу, сел, мне дали какую-то еду. И вдруг – треск, как будто где-то рядом затрещал тонкий лед. Мать спохватилась первая – «Зеркало»! В суматохе все о нем забыли. Кто-то сел на замотанный одеялами тюк. Зеркало рассыпалось на мелкие кусочки. Когда тюк развернули, из всей зеркальной площади не осталось не единого мало-мальски крупного кусочка. Мать заплакала, вокруг молча стояли селяне. Боялись поднять глаза, взглянуть друг на друга. Разбитое зеркало в деревне – наихудшая примета, а тут – на мелкие кусочки!

Над всеми зависло предчувствие.

Многие десятилетия преследует нашу семью это рассыпавшееся в Челябинске на мелкие кусочки зеркало.

9

– На выход! Вещи не брать.

Наконец-то. Меня вызывают на свидание. С родственниками. Интересно, кто приехал? Конечно дочь, Светлана. Может, еще кто-то с ней? Если пропустят двоих. Маловероятно.

Оставшееся время до выхода все мысли крутятся вокруг этого первого в моей тюремной жизни предстоящего свидания. Все может произойти в нашей непонятной жизни, а вдруг отменят в последний момент по каким-то причинам, или в наказание какое-то.

Вызвали около пятнадцати часов. Провели по крутым лестницам и длинным коридорам, внизу сбор всех, кому сегодня разрешено свидание.

Во дворе задохнулся от свежего морозного воздуха. До головокружения. Это быстро проходит.

Длинный и довольно широкий тюремный двор. Справа – вольеры для служебных собак, специальное ограждение. Слева – длинные тюремные корпуса. Нас ведут вдоль корпусов через весь двор и из массивных дверей каждого корпуса к нашему небольшому отряду присоединяют все новых заключенных. До корпуса свиданий и приемки передач нас сопровождают двое охранников. Перед самым корпусом свиданий проходим какую-то специально огороженную зону. Металлическая дверь, узкий проходной коридор с металлическим же ограждением и по сторонам и сверху, еще одна металлическая дверь и мы, наконец, у входа в корпус свиданий.