Стивен Эриксон - Пыль Снов

• Название: Пыль Снов
• Автор: Стивен Эриксон
• Жанр: Эпическая фантастика

За сотни тысяч лет существования мира его властители сделали множество ошибок, свершили множество преступлений — и вот, наконец, магическая ткань реальности готова расползтись. Ну разве не самое подходящее время для борьбы за власть, для темных интриг и сведения старых счетов?

Если читатели думали, что уже видели всю меру жестокости смертных и безответственности богов — они ошибались. Давно забытые расы восстают из праха, готовя гибель всему, и только тот, кто опирается лишь на свои силы и помощь друзей, сумеет устоять в грядущей схватке. Может быть.

Армия Таворы Паран выступает на восток, преследуя цели, которые любому показались бы безумными и смертельно опасными — если бы хоть кто-то, кроме командующей, знал эти цели. Внешне ее план прост: пройти через пустынный центр Летерийского континента и обрушиться на некоего ничего не подозревающего врага. Но недаром в тех местах уже давно нет жизни… Здесь каждый шаг грозит гибелью, здесь заключаются неожиданные союзы между врагами, а ближайшие союзники замышляют измены, здесь происходят мрачные чудеса, здесь начинается схождение судеб главных героев всех романов «Книги Павших».

---

Она сама все знает насчет вымирания. Настоящее проклятие — когда ты оказываешься последней из рода. Да, она хорошо понимает такую участь, она познала истинную глубину одиночества — о нет, это не жалкие, мелкие игры жалости к себе, которыми тешатся смертные, а жестокое понимание, что ты одна, что нет лекарства, нет надежды на спасение.

Да, каждый умирает в одиночку. Можно сожалеть. Можно скорбеть. Но эти страдания — ничто перед муками последней из рода. Ибо для нее нет возможности забыть истину. Неудача. Полнейшая, сокрушительная неудача. Поражение целого племени, раскинувшееся во все стороны и нашедшее последнюю пару плеч, на которые можно свалить вес вины. Вес, который не вынести в одиночку.

В языке К’чайн Че’малле таился побочный дар, и этот дар теперь терзает Келиз. Разум ее пробужден, она постигла гораздо больше, чем за всю прошлую жизнь. Но знание — не благо; сознание стало болезнью, поразившей весь дух. Она могла бы вырвать себе глаза — и все равно она будет видеть слишком многое.

Ощутили ли шаманы племени сокрушительную тяжесть вины, когда наступил конец? Он вспомнила, какие блеклые были у них глаза, и поняла их так, как не смогла бы прежде. Нет, ей остается лишь проклинать гибельные дары К’чайн Че’малле. Проклинать от всей души, с ненавистью.

Келиз начала спуск. Ей нужна теснота Корня; ей хочется видеть по сторонам полуразрушенные машины, слышать капель вязкого масла, вдыхать спертый воздух. Мир сломался. Она последняя из Элана, и единственная доставшаяся ей задача — следить за гибелью последней матроны К’чайн Че’малле. Есть ли в этом утешение? Если так, это злое, порабощающее утешение.

В ее народе верили, что смерть прилетает со стороны заходящего солнца, черным, рваным знамением скользит низко над землей. Она станет таким зловещим видением, осколком убитой луны. Она падет на землю, как падут все, рано или поздно.

«Вот вам истина.

Видите, какие блеклые у меня глаза?»

* * *

Ши’гел Гу’Ралл стоял на краю Брови; ночной ветер завывал, касаясь тощего высокого тела. Самый старший среди касты, ассасин на долгой службе у Ацил победил и убил семерых Ши’гел. Он прожил шестьдесят и один век, он вырос, став вдвое выше взрослого К’эл, ибо, в отличие от Охотников (соки приводят их к внезапной смерти в возрасте примерно тысячи лет) Ши’гел созданы беспорочными. Он может, потенциально, пережить саму Матрону.

Рожденный с острым разумом Гу’Ралл не питал иллюзий относительно душевного здравия Матери Ацил. Матрона ищет людей-поклонников, людей-слуг. Но люди слишком слабы, слишком хрупки, чтобы иметь значение. Женщина Келиз — отличное тому доказательство, несмотря на сок понимания, переданный ей Ацил. Понимание должно было даровать силу и уверенность, но слабый разум исказил их, сделав инструментами самообвинения и жалости к себе.

Во время искания сок иссякнет. Кровь Келиз уже разжижает дар Ацил, а ежедневной добавки не будет. Дестриант вернется к природному уровню разумения, убогому по любым меркам. В бессмысленном странствии она станет обузой, лишней ответственностью.

Лучше бы ее убить как можно скорее; но увы, приказы Матери Ацил не допускают подобной гибкости. Дестриант должна найти Смертный Меч и Надежный Щит среди своей расы. Сег’Черок отчитался о неудачах первого выбора. Избранник — овл Красная Маска — оказался скопищем пороков.

Гу’Ралл не верил, что Дестрианту повезет больше. Люди могут процветать во внешнем мире, но так же плодятся и дикие ортены. Всего лишь преимущество быстрого размножения, иных добродетелей в них не найти.

Ши’гел поднял короткое рыло и раскрыл щели ноздрей, втягивая холодный воздух ночи. Ветер с востока, как и всегда, нес запах смерти.

Гу’Ралл погружался в жалкие воспоминания Дестрианта, поэтому знал, что спасения не найти на востоке, на равнине Элан. Сег’Черок и Ганф Мач были посланы на запад, в Овл’дан, но и там их ждали лишь неудачи. Север — запретное, безжизненное царство льда, скованных морей и жуткого мороза.

Итак, остается путь на юг.

Ши’гел не покидал Эмпелас Укорененный уже восемь столетий. За такой короткий промежуток времени вряд ли хоть что-то изменилось в регионе, который люди зовут Пустошами. Тем не менее имеет смысл тактическая разведка.

Подумав так, Гу’Ралл взмахнул месяц назад отращенными крыльями, расправляя продолговатые перочешуи, чтобы они смогли раскрыться под давлением ветра.

Затем ассасин спрыгнул с острого уступа Брови, захлопал крыльями, распластывая их во всю ширину; раздалась песнь полета, тихий бормочущий звук, который для Ши’гел является музыкой свободы.

Покинуть Эмпелас Укорененный… как давно Гу’Ралл не чувствовал такого… такого возбуждения. Два новых глаза на челюсти открылись в первый раз, и двойная картина — небеса вверху, проносящаяся земля внизу — на миг смутила его; но вскоре ассасин сумел произвести необходимое разделение, найдя верное соотношение двух точек обзора, узрев обширную панораму окружающего мира.

Новые соки Ацил амбициозны, поистине блестящи. Неужели безумие приводит к раскрепощению творческих сил? Вполне может быть.

Это возможность для новой надежды? Нет. Надежда невозможна.

Ассасин скользил в ночи, взлетал высоко над опустошенной, практически мертвой равниной. Словно осколок убитой луны.

Пустоши

Он не был одинок. На самом деле он не помнил, что такое одиночество. Это невозможная идея, насколько он мог понять. Все, что он мог сказать — что лишен тела и наделен сомнительной привилегией перемещаться из одного спутника в другого по малейшему желанию. Если они погибнут или каким-то образом отвергнут его… что же, тогда он, несомненно, умрет. А он так хочет оставаться в живых, наслаждаясь и восторгаясь друзьями, своей забавной, во всём несогласной компанией.

Они бредут по пустыне, разоренной и всеми брошенной, по стране битого камня, наметенных ветром дюн серого песка, полей вулканического стекла, начинающихся и оканчивающихся без видимого порядка. Холмы и гребни сталкиваются и переплетаются; ни одно дерево не пятнает волнистые горизонты. Солнце над головами — мутный глаз, едва пробивающий путь между облаками. Воздух сухой, ветер не прекращается никогда.

Единственным источником пропитания для группы служат выводки странных чешуйчатых грызунов — их жилистое мясо отдает пылью — и большие ризаны, у которых под крыльями есть карманы с молочного цвета водой. День и ночь за ними летят плащовки, терпеливо поджидая, когда кто-нибудь упадет и не встанет. Но это кажется маловероятным. Перетекая из одной персоны в другую, он мог ощутить в них внутреннюю решимость, необоримую силу.

Увы, крепость тел не мешала им бесконечно плакаться и жаловаться на несчастья. Это стало основным предметом всех бесед.

— Что за расточительство, — бормотал Шеб, почесывая под клочковатой бородой. — Пробурите несколько колодцев, сложите камни, сделав дома, лавки и так далее. У вас появится нечто ценное. Пустая земля бесполезна. Я жажду дня, когда все это будет пущено в оборот. Повсюду на поверхности мира. Города, переходящие один в другой…

— Не будет ферм, — возразил Последний, как всегда скромно и мягко. — Без ферм нечего будет есть.

— Не будь идиотом, — рявкнул Шеб. — Конечно, фермы будут. Но не будет всякого рода бесполезных земель, где живут только треклятые крысы. Крысы в земле, крысы в воздухе, и жуки, и кости — вы могли бы поверить, что бывает столько костей?

— Но я…

— Тише, Последний, — сказал Шеб. — Ты никогда ничего путного не говоришь.

Асана подала свой голос, слабый и дрожащий: — Не ссорьтесь, прошу. И так все ужасно плохо без твоих нападок, Шеб…

— Помолчи, карга, или будешь следующей.

— Попробуешь на меня, а? — сказал Наппет. И сплюнул. — Нет, не думаю. Ты болтаешь, Шеб, вот и все. Однажды ночью, едва ты заснешь, я вырежу у тебя язык и скормлю клятым ризанам. Кто возразит? Асана? Последний? Вздох? Таксилиан? Раутос? Никто, Шеб. Мы танцевать будем.

— Избавьте меня от всего этого, — застонал Раутос. — Я всю жизнь страдал от сварливой жены. Надо вам сказать, я о ней вовсе не жалею.

— И вот выходит Раутос, — рявкнула Вздох. — Моя жена сделала это, моя жена сказала то. Меня тошнит, не хочу слушать про твою жену. Ее ведь здесь нет? Ты, похоже, утопил ее, вот почему ты в бегах. Ты утопил ее в изящном фонтане у дома, ты держал ее, смотрел, как глаза выпучиваются, как рот раскрывается, как она кричит под водой. Смотрел и улыбался, вот что ты делал. Я не забыла, не могу забыть. Это было ужасно. Ты убийца, Раутос.

— Опять она, — сказал Шеб, — бормочет о своем утоплении.

— Может, и ей язык отрезать, — ухмыльнулся Наппет. — И Раутосу. Хватит говна насчет утоплений и жен, хватит жалоб… Остальные еще ничего. Последний, ты ничего не говоришь, так что никого не злишь. Асана, ты почти всегда умеешь держать рот на замке. А Таксилиан вообще рта не раскрывает. Останемся только мы, и…