Ян Потоцкий - Рукопись, найденная в Сарагосе

• Название: Рукопись, найденная в Сарагосе
• Автор: Ян Потоцкий
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1968

JAN POTOCKI Rękopis znaleziony w Saragossie

При жизни Яна Потоцкого (1761–1815) из его романа публиковались только обширные фрагменты на французском языке (1804, 1813–1814), на котором был написан роман.

В 1847 г. Карл Эдмунд Хоецкий (псевдоним — Шарль Эдмон), располагавший французскими рукописями Потоцкого, завершил перевод всего романа на польский язык и опубликовал его в Лейпциге. Французский оригинал всей книги утрачен; в Краковском воеводском архиве на Вавеле сохранился лишь чистовой автограф 31–40 “дней”. Он был использован Лешеком Кукульским, подготовившим польское издание с учетом многочисленных источников, в том числе первых французских публикаций. Таким образом, издание Л. Кукульского, положенное в основу русского перевода, дает заведомо контаминированный текст.

---

— Эй, негодяи! Тише! Ежели вы будете играть что-нибудь, кроме моей сарабанды, я разобью скрипки об ваши уши!

Затем он роздал им ноты, которые принес с собой, подошел к Бланке и вывел её на средину зала, где они и должны были танцевать. Мой отец признает, что дон Карлос танцевал несравненно; Бланка же, от природы чрезвычайно грациозная, превзошла на сей раз самое себя. По окончании сарабанды все дамы поднялись, чтобы поздравить Бланку и поблагодарить её за то, что она так прелестно танцевала. Однако, хотя эти любезности якобы относились к ней, дамы украдкой поглядывали на Карлоса, как будто хотели дать ему понять, что именно он является истинным предметом их восхвалений. Бланка отлично поняла сокровенную мысль, и тайные почести, воздаваемые женщинами, возвысили в её глазах достоинства молодого человека.

За всё время бала Карлос ни на миг не покидал Бланку, а когда его брат приближался к ним, говорил ему:

— Друг мой Энрике, иди решать какую-нибудь алгебраическую задачу, у тебя будет достаточно времени надоедать Бланке, когда ты станешь её мужем.

Бланка неудержимым смехом поощряла эти дерзости, и бедный дон Энрике, совершенно смущенный, отходил.

Когда дали знак к ужину, Карлос подал руку Бланке и сел с ней за стол на высшем месте. Герцог нахмурил брови, но дон Энрике упросил его, чтобы он на этот раз простил брату.

За ужином дон Карлос рассказывал обществу о торжествах, устроенных Людовиком XIV, и прежде всего о балете под названием «Любовные похождения на Олимпе», в котором сам монарх играл роль Солнца, причем добавил, что он отлично помнит этот балет, и что Бланка привела бы всех в восторг в роли Дианы. Он роздал роли и прежде, чем встали из-за стола, балет Людовика XIV был уже вполне распределен. Дон Энрике покинул бал. Бланка даже не заметила его отсутствия. Наутро отец мой пошел навестить Бланку, и застал её репетирующей с доном Карлосом сцены нового балета. Так прошли три недели. Герцог становился всё мрачнее, Энрике подавлял свою боль, Карлос же болтал несусветную чушь, но, впрочем, светские дамы уже считали его непогрешимым оракулом.

Парижские нравы и балет Людовика XIV настолько вскружили голову Бланке, что она не замечала, что вокруг неё творится. Однажды за обедом герцог получил депешу из Мадрида. Это было письмо от министра, заключавшееся в следующих словах:

Сиятельный герцог!

Его королевское величество, наш всемилостивейший государь, дает согласие на бракосочетание дочери твоей с дон Карлосом Веласкес, и, сверх того, дарует ему титул гранда и присваивает звание первого полковника артиллерии.

Покорный слуга и т. д.

— Что это значит? — вскричал герцог в величайшем гневе. — Откуда в этом письме взялось имя Карлоса, когда я предназначал Бланку в жены дону Энрике?

Мой отец просил герцога, чтобы тот соблаговолил терпеливо его выслушать, и сказал:

— Я не знаю, ваше высочество, каким образом имя Карлоса оказалось в этом письме вместо моего имени, но я убежден, что брат мой в это нисколько не вмешивался. Словом, тут никто не повинен, и следовательно, сия перемена имени есть не что иное, как воля провидения. Да и на самом деле, вы, герцог, должно быть, тоже уже заметили, что Бланка не питает ко мне ни малейшей склонности, и что, напротив, она весьма неравнодушна к дону Карлосу. Так пусть же её рука, особа, титулы и состояние достанутся ему. Я отрекаюсь от всех моих прав.

Герцог обратился к дочери и вопросил:

— Бланка! Бланка! Ты и в самом деле была так легкомысленна и вероломна?

Бланка разрыдалась, упала в обморок и в конце концов призналась в своей любви к Карлосу.

Герцог в отчаянии обратился к моему отцу:

— Дорогой Энрике, хотя брат твой лишил тебя возлюбленной, он не может, однако, лишить тебя звания первого полковника артиллерии, к которому я присоединяю известную долю моего состояния.

— Прости, герцог, — возразил дон Энрике, — но состояние твоё всецело принадлежит твоей дочери, что же касается звания первого полковника, король правильно поступил, отдав его моему брату, ибо в нынешнем моём положении я не способен исправлять должность, сопряженную с этим или с каким-либо иным званием. Позволь же, герцог, мне удалиться в какую-нибудь священную обитель, где у подножья алтаря я утолю свою печаль и посвящу её тому, кто столько за нас выстрадал.

Мой отец покинул дом герцога и вступил послушником в монастырь камедулов. Дон Карлос взял в жены Бланку, однако свадьба совершилась без всякой торжественности. Сам герцог на свадьбе не присутствовал. Бланка, повергнув своего отца в отчаяние, огорчалась бедами, причиной которых была сама. Карлос же, невзирая на присущее ему легкомыслие, был смущен этой всеобщей печалью.

Вскоре у герцога случился приступ подагры, и, чувствуя, должно быть, что ему немного остается жить, он послал к камедулам, желая ещё раз увидеть любимого своего Энрике. Альварес, дворецкий герцога, прибыл в монастырь и выполнил данное ему поручение. Камедулы, согласно уставу, запрещающему им говорить, не отвечали ни слова, но провели его в келью Энрике. Альварес застал его лежащим на соломе, прикрытого рубищем и прикованного цепью к стене.

Мой отец узнал Альвареса и сказал:

— Приятель, как тебе понравилась сарабанда, которую я танцевал вчера? Сам Людовик XIV был ею доволен, жаль только, что музыканты играли преотвратительно. А Бланка что говорит об этом?.. Бланка! Бланка… Несчастный, отвечай!..

Тут отец мой встряхнул цепями, начал грызть себе руки и впал в неудержимый приступ безумия. Альварес вышел, заливаясь слезами, и поведал герцогу о печальном зрелище, которое представилось его очам.

На следующий день подагра вступила герцогу в желудок, и домашние стали опасаться за его жизнь. За миг до кончины он обратился к дочери и сказал:

— Бланка! Бланка! Энрике вскоре встретится со мной. Я прощаю тебя, будь счастлива.

Эти последние его слова уязвили душу Бланки, поселили в ней медлительную отраву укоризн и погрузили в глубокую меланхолию.

Молодой герцог ничего не жалел для того, чтобы развеселить свою супругу, но, не преуспев в этом, предоставил ей терзаться печалью. Он выписал из Парижа общеизвестную прелестницу по фамилии Лажарден, Бланка же удалилась в монастырь. Звание первого полковника артиллерии не было подходящим для дон Карлоса; вернее, он мало соответствовал своему званию; в течение некоторого времени он старался исправлять свою должность, но, не будучи в состоянии достойно нести свои обязанности, послал королю прошение об отставке и просил его предоставить ему какую-нибудь должность при дворе. Вскоре герцог был назначен коронным распорядителем королевского гардероба и вместе с мадемуазель Лажарден перебрался в Мадрид.

Мой отец провел у камедулов три года, в течение которых почтенные молчальники, не щадя ревностнейших стараний и преисполненные ангельского терпения, добились, наконец, его полного исцеления. Затем он отправился в Мадрид и пошел к министру. Его ввели в кабинет, где сановник обратился к нему с такими словами.

— Дело твоё, дон Энрике, дошло до короля, который сильно разгневался на меня и на моих чиновников за эту ошибку. К счастью, я сохранил твоё письмо, подписанное «дон Карлос». Оно ещё у меня; вот оно; ну, а теперь скажи, почему ты не подписался своим собственным именем?

Отец мой взял письмо, узнал свой почерк и сказал:

— Я припоминаю, что в момент, когда я подписывал это письмо, мне как раз сообщили о приезде моего брата; великая радость, испытанная мною по этому поводу, была, должно быть, причиной моей ошибки. Однако, не ошибку эту я должен винить в своих несчастьях. Если бы даже патент на звание полковника был украшен моим скромным именем, я всё равно не был бы в состоянии исправлять сию должность. Ныне ко мне вернулись прежние духовные силы, и я чувствую себя способным к выполнению обязанностей, исправлять которые его королевское величество доверил мне тогда.

— Дорогой Энрике, — возразил министр, — проекты фортификаций давным-давно быльем поросли, а мы при дворе не привыкли освежать то, что давно забыто. Я могу предложить тебе только пост коменданта Сеуты. В настоящее время это единственное место, находящееся в моём распоряжении. Если ты пожелаешь его принять, тебе придется уехать, не повидавшись с королем. Я признаю, что должность эта не отвечает твоим способностям, и, более того, понимаю, что в твои годы тягостно поселиться на заброшенном африканском утесе.

— Именно эта последняя причина, — возразил отец, — способствует тому, что я прошу предоставить мне это место. Надеюсь, что, покидая Европу, я ускользну от судьбы, которая неумолимо меня преследует. В другой части света я стану другим человеком и с помощью более благосклонных ко мне созвездий обрету счастье и покой.