Норман Мейлер - Призрак Проститутки

• Название: Призрак Проститутки
• Автор: Норман Мейлер
• Издательство: АСТ
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-021875-3

Роман о людях, «которых не было», — и событиях, которые стали величайшими потрясениями XX века!

Роман о ЦРУ — во всем блеске его «дел» и всей неприглядной рутинности его повседневной работы…

Роман о тайнах прошлого века — под острым и злым пером великого Нормана Мейлера — писателя, «который не ошибается НИКОГДА»!

---

Монтегю выждал, пока стихнет смех.

— Аллен, — сказал он, — перед лицом описанных вами побед все мы, кто работает в контрразведке, считаем, что служим правильной пропаганде.

— Что вы, Хью, что вы! Вы же слишком хорошо меня знаете, чтобы так считать, — заметил Даллес и величественно повел рукой.

Проститутка продолжил лекцию, меня же больше интересовал происшедший в комнате раскол. Наиболее враждебно настроенные офицеры занимали в Фирме положение, легко угадываемое по их лицам. Они были интеллигентнее инструкторов, которые работали с нами на Фирме, и, как и Хант, сохранили в глазах воинственный блеск, который часто воспринимается — и весьма успешно — как блеск ума. И я начал раздумывать, почему они оказались на таком Четверге. И почему Даллес пригласил их вечером на ужин с Проституткой? Явятся ли они туда как друзья или же чтобы поизучать Хью Монтегю, их будущего противника?

Дня два-три спустя я не без удовольствия обнаружил, что не слишком ошибся.

— Я становлюсь в какой-то мере политиканом, — сказал мне Проститутка. — Твой новый шеф резидентуры, боюсь, один из таких. Смотри не заразись от него дешевым патриотизмом. Это ничуть не лучше дешевого христианства и распространяется по нашей Фирме как вирус.

— Дассэр, — сказал я, — боюсь, вам предстоят нелегкие времена.

— И все же можешь ставить на меня.

— Мистер Даллес был хоть немного на вашей стороне в вопросе о туннеле? — спросил я. — У меня не создалось такого впечатления.

— Ну, Аллен любит поддерживать со всеми хорошие отношения. Он даже даст орден Харви, пока сидит в своем кресле. Но в действительности он страшно встревожен в связи с туннелем. Что, если кто-то из нас продал КАТЕТЕР русским?

— «Крот»?

— Да нет. Кто-то из ответственных сотрудников. И совершил это из высокопатриотических чувств.

— Вы это серьезно?

— Можешь восстановить в памяти мои доводы?

— О, по-моему, я помню наш разговор на эту тему, — сказал я. — Туннель позволил нам понять, что русские слабее, чем мы ожидали.

— Вот именно. Продолжай.

— Но как только туннель засветили, вся эта информация могла оказаться подправленной. На нее нельзя опираться в нашей военной политике. Она, безусловно, не может служить обоснованием для того, чтобы мы снизили темпы наращивания нашей мощи. Значит, мы должны, как и прежде, продолжать вооружаться.

— А ты научился правильно думать, — сказал он.

— Подобные мысли, однако, приводят к невеселому выводу. Разве эти предположения не затрагивают и вас? По крайней мере с точки зрения мистера Даллеса?

Пожалуй, никогда — ни до, ни после — Проститутка не смотрел на меня с такой любовью.

— Ох как же ты мне, мальчик, нравишься! Я, право, начинаю тебя любить. Аллен, да, Аллен крайне встревожен. Он обязан мне выше головы, а сейчас опасается, что именно я сделал то, что, с его точки зрения, является страшно неверным ходом.

— А вы действительно так поступили?

В глазах Монтегю вновь появился блеск. Я подумал, что такой накал чувств мог увидеть в его глазах лишь тот, кто вместе с ним дошел бы до вершины Аннапурны.

— Нет, милый Гарри, я этого не делал, — сказал он, — но, признаюсь, меня подмывало это сделать. Мы так далеко зашли по неверному пути с этим туннелем.

— Что же вас сдержало?

— Как я однажды уже говорил тебе, в вере сложное часто объясняется очень просто. Патриотизм — чистый благородный патриотизм — означает приверженность данным обетам. И воля не властна над патриотизмом. — Он кивнул. — Я лояльный солдат. Поэтому я противлюсь искушению. И тем не менее Аллен не может полностью мне доверять. Что естественно. Конечно, он встревожен. Поэтому я и решил поговорить о Берлине перед столь неблагоприятно настроенной аудиторией. Если бы я задумал этот неверный ход, зачем бы мне столь широковещательно говорить о печальных результатах? — Он состроил гримасу, как бы показывая всю степень издевательства над ним. — Должен сказать, — добавил он, — я поражен, какое значение стали приписывать себе эти оперативники. Надо, видите ли, снимать шляпу перед будущим шефом твоей резидентуры. А он изображает из себя этакого всесокрушителя. Однако я посмотрел его досье. Он больше пропагандист, чем военный. Став шефом резидентуры, он выиграл большой куш. Хотя надо отдать ему должное, он мужественно подает свое дерьмо.

Мы потягивали каждый свое и курили сигары. Киттредж, сидевшая позади Хью, очень внимательно смотрела на меня на протяжении всего разговора, а теперь принялась строить рожицы за его спиной. Не знаю, как она решалась настолько уродовать свое красивое лицо, но она вдруг раздувала ноздри и так кривила рот, что начинала походить на дьявола, который появляется за нашими закрытыми веками, когда мы раздвигаем завесу сна. Беременность немало изменила ее облик.

— Да, — сказал я Проститутке, — вы очень хорошо сказали про контрразведку.

— Подожди, вот дойдем до Дзержинского, — с улыбкой заметил он.

5

Вечером, после ужина, мы отправились в ночной клуб. Предложение исходило от Киттредж, Хью противился, но она настояла. Беременность сделала ее настойчивой. В новом кафе-баре под названием «У Мэри-Джейн» выступал некто Пенни Брюс, и Киттредж захотелось его посмотреть.

Монтегю сказал:

— В кафе-баре? Вполне достаточно было бы назвать это либо кафе, либо баром.

— Хью, мне безразлично, как это называется. Я хочу туда пойти.

Ее подруга — соседка по комнате в университетском общежитии — написала в письме, что от этого комика «животики можно сорвать». И Киттредж загорелась любопытством:

— Ни разу за все четыре года учения в Рэдклиффе я не слышала от нее такой оценки.

— Почему-то я уверен, что из этого вечера ничего хорошего не получится, — сказал Хью.

«У Мэри-Джейн» свет был резкий, звуковая аппаратура всхлипывала, а сценой служило маленькое возвышение, выкрашенное черной краской. Напитки были дорогие, и мы сидели на складных стульях. Я помню, Монтегю жаловался на то, что виски с содовой обычно стоит доллар пятьдесят центов, тогда как здесь это стоило минимум два.

— Возмутительно, — довольно громко заявил он.

Поскольку мы пришли до начала второго отделения, у нас было время осмотреться. Хотя большинство пар составляли явно служащие, я прикинул, словно был сотрудником Бюро персонала Фирмы, что ни один из них не мог работать у нас: не подошел бы. Слишком уж они держались — в голову пришло новое слово — вседозволенно. Словно все знали некий хитрый секрет.

Огни притушили. Луч прожектора выхватил микрофон на подставке, а за ним — черный задник. На сцену вышел стройный молодой человек с коротко остриженными курчавыми волосами, в пиджаке и брюках из грубой ткани. Если бы не глаза навыкате и изможденное серое лицо, его можно было бы назвать приятным. Его встретили бурными аплодисментами.

— Добрый вечер, — сказал он. — Очень мило. Спасибо. Премного благодарен. Вы потому меня так встречаете, что первое отделение было хорошим? Да, по-моему, сегодня все прошло удачно. Да. И кое-кто даже остался на второе, верно? Да, вон вы там, — сказал он, указывая на какого-то мужчину, — вы были на первом отделении, как и ваша девушка. — Мужчина и женщина усиленно закивали. — И вы тоже, — сказал он, указывая на другую пару. — И вы. И еще несколько человек сидят там в глубине. — Он умолк. Он выглядел вялым и на редкость унылым для комика. Голос был мягкий, бесцветный. — Да, — продолжал он, — первое отделение было потрясающе удачным. Собственно, я сам так считаю, потому как я даже кончил. — И он понуро уставился на нас.

Аудитория восторженно — и даже испуганно — охнула. А Киттредж издала какой-то уж совсем неожиданный звук. Словно лошадь, вдруг увидевшая встречную лошадь с мертвецом в седле.

— Да, — сказал Пенни Брюс, — я кончил и еще не пришел в себя. Ах, ребята, ведь надо, чтоб он вторично встал.

Никогда еще я не слышал, чтобы в ночном клубе так смеялись. Казалось, в здании полопались трубы. Смех змеей скатывался с людей, начинал жить сам по себе — лаял, задыхался, взвизгивал.

— И-и-и-и! — заливалась какая-то женщина.

— Да, — продолжал Ленни Брюс, — придется признаться. Не так-то просто во второй раз поставить его. Я, девочки, посвящу вас в один секрет. Мужчины далеко не всегда хотят повторить. Да, я вижу, как некоторые из вас, ребята, кивают. Честные люди. Вы со мной согласны. Тяжело, верно? Я хочу сказать, посмотрим фактам в лицо: поставить его снова — значит утвердить свое эго.

Зал взорвался. Загремели аплодисменты. Меня тоже залихорадило. В публичном месте чужие люди говорили о том, в чем я не слишком разбирался, но разве в ту ночь, которую я провел с Ингрид, она не намекала, что хочет еще? Я вновь ощутил весь жар и весь холод того номера в берлинской гостинице, равно как и страх, гнавший меня из этого номера. Сейчас же я не знал, хочу я оставаться в этом клубе или нет. Чем все это кончится? Глаза Киттредж, освещенные прожектором, сверкали. Лицо Проститутки казалось каменной маской. А Ленни Брюс, похоже, сбросил с себя усталость. Он словно бы являлся живым подтверждением той истины, что человек, отдающий частицу своей жизни аудитории, в свою очередь черпает в ней жизнь.