Сергей Троицкий - ОбрАДно в СССР

• Название: ОбрАДно в СССР
• Автор: Сергей Троицкий
• Жанр: Контркультура
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4438-0227-5

Предлагаем вашему вниманию новое убойное произведение Сергея Троицкого (Паука). Основатель и бессменный лидер легендарной «Коррозии металла» возвращает читателя в 70-е и 80-е годы.

Детство и отрочество в обычном московском дворе, юношеская ро­мантика и первая любовь в пионерском лагере; деятельность антисоветчиков, хиппи, зарождение движения металлистов, оголтелый секс и жизнь советской рок-тусовки, старческий маразм власти и рок на баррикадах ГКЧП — все это вы найдете на страницах «ОбрАДно в СССР». Автор перемежает личные воспоминания с ценными историческими справками и мудрыми притчами, а получившуюся смесь подает в своей неповторимой манере — с драйвом, «угаром» и неизменной «бодростью духа».

Книга интересна как старшим читателям, у которых все описанное в ней вызовет в памяти звонкое эхо, так и совсем молодым, — тем, кто совет­скую эпоху не застал, но теперь сможет взглянуть на нее глазами одного из самых ярких и неоднозначных деятелей отечественной «тяжелой» сцены.

---

'Потом он кудато убежал, принёс вино, но бутылка, была какая-то странная: темная, с раздутым горлышком, и вино в ней отдавало розовой краской: впрочем, его никто особо не пил. Потом смолкла музыка, прибежал «КОСОЙ» и сооб­щил, что всех собирают ломитца гоу хом.

Усталый и счастливый до изнеможения, я топал с отря­дом в кромешной тьме в сторону «Солнечного» и держал за руку КАТЮ. Звёздная и волшебная ночь, вскоре тяжело и сыро пахнула нам в разгоряченные лица; казалось, готови­лась гроза; черные тучи росли и ползли по небу, видимо ме­няя свои дымные очертания. Ветерок беспокойно содрогал­ся в темных деревьях, и где-то далеко за небосклоном, слов­но про себя, ворчал гром сердито и глухо. Отряды ускорили шаг и разделившись надвое, через заднее крыльцо метнулись в свои корпуса. После небольшого оживления, многие отру­бились спать, кто-то ещё с жаром обсуждал танец с девуш­кой из лагеря имени КЛАРЫ ЦЕТКИН. Но я ещё не раздел­ся и не лег.

Я присел на стул и долго сидел как очарованный. То, что я ощущал, было так ново и так сладко... Я сидел, чуть-чуть озираясь и не шевелясь, медленно дышал и только по вре­менам то молча смеялся, вспоминая, то внутренне холодел при мысли, что я влюблен, что вот она, вот эта любовь. Лицо Кати тихо плыло передо мною во мраке, плыло и не проплы­вало; губы ее все так же загадочно улыбались, глаза глядели на меня немного сбоку, вопросительно, задумчиво и нежно... как в то мгновение, когда я расстался с ней. Наконец я встал, на цыпочках подошел к своей постели и осторожно, не раз­деваясь, положил голову на подушку, как бы страшась резким движением потревожить то, чем я был переполнен...

Я лег, но даже глаз не закрыл. Скоро я заметил, как в ком­нату беспрестанно западали какие-то слабые отсветы. Я при­поднялся и глянул в окно. Переплет его четко отделялся от таинственно и смутно белевших стекол. «Гроза», — поду­мал я, — и точно была гроза, но она проходила очень дале­ко, так что и грома не было слышно; только на небе непре­рывно вспыхивали неяркие, длинные, словно разветвленные молнии: они не столько вспыхивали, сколько трепетали и по­дергивались, как крыло умирающей птицы. Я встал, подошел к окну и простоял там до утра... Молнии не прекращались ни на мгновение. Я глядел на пожарный пруд, на темную массу сада, на желтоватые фасады далеких корпусоф, тоже как буд­то вздрагивавших при каждой слабой вспышке...

Я глядел и не мог оторваться; эти немые молнии, эти сдержанные блистания, казалось, отвечали тем немым и тайным порывам, которые вспыхивали также во мне. Утро стало заниматься; алыми пятнами выступила заря. С приближени­ем солнца все бледнели и сокращались молнии: они вздраги­вали все реже и реже и исчезли, наконец, затопленные светом возникавшего дня...

И во мне исчезли мои молнии. Я почувствовал большую усталость и тишину... но образ Кати продолжал носиться, тор­жествуя, над моею душой. Только он сам, этот образ, казался успокоенным: как полетевший лебедь от болотных трав, от­делился он от окружавших его других неблаговидных фигур, и я, засыпая, в последний раз припал к нему с прощальным и доверчивым обожанием...

МОЯ СТРАСТЬ, ЕЖ, ВОРОНЫ И ПОЧЁТНАЯ КРЕМАЦИЯ КОТА

Моя «страсть» началась именно с утра нового дня. Я, пом­нится, почувствовал тогда нечто подобное тому, что должен почувствовать человек, поступивший на службу: я уже пе­рестал быть просто парнем; я был влюбленный. Я уже ска­зал, что с того дня началась моя страсть; я бы мог ещё при­бавить, что и страдания мои начались с того же самого дня. Я изнывал в отсутствие Кати: ничего мне на ум не шло, все из рук валилось, я по целым дням напряженно думал о ней... Я изнывал... но в ее присутствии мне не становилось легче. Я ревновал, я сознавал свои нелепые поступки, я глупо дулся и зачастую потворствовал всей этой глупости, и все-таки не­преодолимая сила влекла меня к ней, и я всякий раз с неволь­ной дрожью счастья переступал порог ее корпуса.

Катерина тотчас же догадалась, что я в нее влюбился, да я и не думал это скрывать; она потешалась над моей стра­стью, дурачила, баловала и мучила меня. Впрочем, не я один влюбился в нее: несколько парней из тусы, были от ней без ума и она их всех держала на привязи, у своих ног. Ее забав­ляло возбуждать в них — то надежды, то опасения, вертеть ими по своей прихоти, а они и не думали сопротивляться и охотно покорялись ей. Во всем ее существе, живучем и краси­вом, была какая-то особенно обаятельная смесь хитрости и беспечности, искусственности и простоты, тишины и резвости; над всем, что она делала, говорила, над каждым ее дви­жением носилась тонкая, легкая прелесть, во всем сказыва­лась своеобразная, играющая сила. И лицо ее беспрестанно менялось, играло тоже: оно выражало, почти в одно и то же время, насмешливость, задумчивость и страстность. Разно­образнейшие чувства, легкие, быстрые, как тени облаков в солнечный ветреный день, перебегали то и дело по ее глазам и губам.

Каждый из ее поклонников был ей зачем-то нужен и она их всячески использовала, поэтому мне приходилось выдер­жать идиотскую конкуренцию, на что в прошлом и будущем я не согласился бы никогда — Играть на чужом поле.

Хуже всего я понимал отношения, существовавшие ме­жду Катей и Вадимом. Что-то сомнительное и фальшивое чудилось в нем даже мне, четырнадцатилетнему парню, и я дивился тому, что КАТЯ этого не замечает. А может быть, она и замечала эту фальшь и не гнушалась ею. Неправиль­ное воспитание, странные знакомства и привычки, все, начи­ная с самой свободы, которую пользовалась молодая девуш­ка, с сознания ее превосходства над окружавшими ее людь­ми, развило в ней какую-то полупрезрительную небрежность и невзыскательность.

Она постоянно играла со мной, как кошка с мышью. Она, то кокетничала со мной, и я волновался и таял, то она вдруг меня отталкивала, и я не смел, приблизиться к ней, не смел даже взглянуть на нее.

Как-то раз вечером, в пасмурный день мы сидели с Ка­тей, как голубки на перилах веранды и гоняли разные телеги. Я люблю поговорить на разные темы, но с Катей мне всегда было говорить очень трудно:

— Я не понимаю КЭТ, а что тебе за охота — гулять с жид­ком Вадиком?

—  Да не думаешь ли, что я его люблю?! Да и как я, могла бы его любить, если я смотрю на него сверху вниз. Мне надоб­но такого, который сам бы меня сломил... Да я на такого и не наткнусь, наверное! — сказала она задумчиво, и её взор устре­мился куда-то вдаль, в сторону рощи за пожарным прудом.

—  Стало быть, ты никогда ни кого и не полюбишь?

—  А тебя-то Сержик? Разве я не люблю? — сказала она и ехидно подмигнула мне. Она ацки потешалась надо мною. Но я этого не заметил, а заметил, как вороны подлетели к МЁРТ­ВОМУ ЕЖУ! Она мне ещё, что-то говорила, но я словно был заворожён. Её слово просто каким-то эхом, приходили мимо меня отдалённым бэкграундом, я словно СНОВА ВОЗВРА­ТИЛСЯ САМ в СЕБЯ! Из влюблённого в «ГР клуб».

ВОРОНЫ ЖРАЛИ ЕЖА!

— А можешь, прочитать мне какие-нибудь стихи? — про­молвила вполголоса Катя и оперлась на локоть.

—  ВОРОНЫ КЛЕВАЛИ ЕЖА! А ЦАПЛЯ сожрала УЖА!

—  Какого ещё ужа?

—  Да вон того! Посмотри!

ВОРОНЫ осторожно ковыряли ЕЖА клювом и били крылом, чтоб он перевернулся. После смерти ЕЖ полностью одеревенел и был тупой как полено!

—  Я люблю, когда ты Сержик читаешь мне стихи роман­тические, а не про ЕЖЕЙ. Прочти мне «На холмах Грузии». Только садись здесь сперва! — она томно указала на место рядом с собой, и по всей видимости полагала, что я буду сча­стлив до усрачки. Но в этот момент, я был полностью в сво­ей стихии!

ВОРОНЫ ЖРАЛИ ЕЖА! В эту секунду, я конкретно осознал, зачем нам был нужен ЁЖ! ЁЖ был нам послан в виде мистической ЗАМАНУХи для ВОРОН, которых мы теперь могли, чисто спортивно и по модному расстрелять!

—.... не любить оно не может», — повторила Катя. — Вот чем поэзия хороша: она говорит нам то, чего нет и что не толь­ко лучше того, что есть, но даже больше похоже на правду...

ВОРОНЫ ЖРАЛИ ЕЖА! Их собралась целая стая, дру­гова случая не приставитца! Я спрыгнул с перил и уже хотел метнуца за арбалетом.

—   ...Что не любить оно не может — и хотело бы, да не может! Сержик! АЛЁ! Ты где? — она была в лёгкой непонятке. Вместо того, чтобы ВНИМАТЬ её устам — ОРАКУЛА, я пя­лился непонятно куда. Она тоже повернулась в сторону во­рон, которые устроили, целую пляску смерти вокруг мёртво­го МЕрА-ЕЖА, возвышавшегося на пожарной куче песка.

—  Ну, так, ты прочитаешь мне стихи Есенина?

ВОРОНЫ ЖРАЛИ ЕЖА!

—   Пошли в ад эти стихи! — она чуть не упала с перил. Я осёкся и сказал:

—     Извини Кэт! Я там о своём заморочился, ВОРО­НЫ жрут ЕЖА! Мне надо сбегать за арбалетом! — в тот мо­мент, когда я метнулся за арбалетом, у неё в глазах на секун­ду вспыхнула ИСКРА НЕНАВИСТИ: ТЫ ЧЁ ОБАЛДЕЛ? КА­КОЙ АРБАЛЕТ?! Я тебе говорила — ПРИСЯДЬ здесь справа! Но видя НЕОТВРАТИМЫЙ бег в сторону пожарного пруда, она тут же ПЕРЕИГРАЛА ситуацию и вдогонку томно крик­нула: