Владимир Гаврилов - Миша + Ася

• Название: Миша + Ася
• Автор: Владимир Гаврилов
• Жанр: Короткие истории

---

— Так будет же у нас квартира, черт побери! Потерпеть только надо…

— Знаешь, я почему‑то в это уже не верю… Мы так и будем скитаться с тобой по чужим углам до самой смерти.

Она произносит это очень испуганно и очень серьезно. Вся его веселость поглощается той безнадежностью, что повеяла от ее слов. Михаил вскакивает, потом снова садится и, остановив себя на полуслове, изрекает:

— Давай чай пить.

Это подействовало на Асю лучше, чем все его возможные убеждения, успокаивания и научная аргументация. Она встряхивается и с виноватой улыбкой начинает разливать чай.

— Миш, ты прости меня—ладно? Ты не сердись на меня… — и искательно заглядывает ему в глаза.

После ароматнейшего чая с мелиссой и с Асиным пирогом Михаил трезвеет окончательно и решает поработать. Он достает огромный «латор» на 9 ампер, разматывает провода… Когда‑то он стащил его из института, чтобы организовать у себя домашнюю лабораторию. С этой же целью заготавливалась и химическая посуда, и другие материалы. Они терпеливо дожидались своего часа, и пылились, и бились при переездах. Свои опыты и эксперименты Миша совершал теперь (пока! — он говорил себе — только пока!) на бумаге да в голове. Он решил стать изобретателем–одиночкой, независимым исследователем, но дальше решения дело никак не продвигалось. А «латор» все‑таки пригодился: Миша подсоединял через него паяльник и запаивал капроновый шнур, предварительно натянутый на проволоку, — раз, два и обруч—держатель женских причесок готов — это называлось у него «паять деньги». За сто обручей он получал от «индивидуала» («капиталиста» — говорила Ася) пятнадцать рублей, а сколько наживались на нем, его не интересовало—каждый получает за свое. В этой работе ему больше всего не нравилось кусать проволоку, протирать ее от масла и ржавчины, но все же это были мелочи по сравнению с тем, что у него появился шанс вырваться из порочного круга (петли! — точнее) бедности и при этом никому не быть обязанным, ни перед кем не унижаться. Сейчас его задача —делать деньги, как можно больше и как можно быстрее, чтобы потом заняться работой для души, а здоровья и сил обязано хватить.

Миша работает ловко, даже красиво —ни одного лишнего движения. Вьется дымок, по комнате распространяется запах плавленого капрона. Ася поглядывает то на мужа, то на телевизор, но в основном изучает подаренную книгу.

— Нет, ты только послушай! — не выдерживает она. — Офламбирить — звучит?

— Это еще что? — он доволен ее восторгу и своему тонкому умению доставлять радость —он молодец! И может, смысл жизни не такая мудреная штука?..

— Опалить, значит. А вот еще — оттянуть…

— Ну это я знаю, —он хохочет.

— Дурак, — смеется и она, —это значит очистить, осветлить что‑нибудь.

По телевизору, после жизнеутверждающего интервью с депутатом, сообщают о коварстве англичан, об их кознях против советских представителей. Михаил лыбится своеобразно. «Когда ты так ухмыляешься, — сообщила ему как‑то Ася, — я знаю, что ты о политике думаешь—тебя за одну улыбку посадить можно». Голос за кадром на весь мир уличает шпионские козни англичан, а чело

век на экране с ловкостью фокусника проникает сквозь стены в нужные места и извлекает необходимые вещественные доказательства.

— Миш, фунт — это сколько, а? А золотник?

— А ведро? А вершок–корешок! — передразнивает он жену. — Погоди, дай послушать, как люди свой хлеб отрабатывают.

Ася недовольно фыркает, показывает ему язык и встает с дивана, направляется к книжной полке. Книги все закрыты газетами, лучшего способа спасти от Куки не нашлось. Она достает четыре тома словаря русского языка и делает выписки. Потом снова погружается в чтение и восклицает:

— Отпад! Марешаль из кур… Говядина по- неаполитански… Соус субиз… Уй, собаки страшные!

Она читает это, не обращаясь к нему, она читает вслух потому, что не в силах не читать. Она зачем‑то коверкает слова, произносит их то с грузинско–армянским, то с еврейским акцентом. Михаил косится на нее, и «политическая улыбка» его грустнеет.

— Миш, хочешь суп грибной с ушками? — Он молчит. —Или самбук яблочный…

— Самбук я ел…

В памяти оживают походы в шикарную ВЦСПСовскую столовую. Слуги народа заканчивали обедать в два часа, и чтобы продукты не пропадали, в столовую запускали всех желающих из близрасположенных институтов и простой люд с улицы. Мишу гнала в эти хоромы язва —институтскую столовую она (язва) терпеть не могла. Но большинство‑то «доедалыциков» были здоровыми и все же рвались сюда с охотой, даже вдохновенно. Остатки с барского стола — сладки! Там Михаил познал вкус самбука, всевозможных запеканок и других достаточно вкусных, диетических и очень дешевых блюд.

— Он, видите ли, ел… А я не ела!

— И не поешь.

— Это еще почему —сама сделаю и поем сама же, а тебе и не дам!

— Насколько я понимаю, там яичные белки сырые, а значит — незя!

— Тьфу ты— сальмонеллез!

— Во, во —так что жуй слюни и читай про себя, я телевизор слушаю…

С экрана, после очередного, теперь уже обличающего интервью с депутатом, увлекательно комментировали экологические страсти. Миша внимательно присмотрелся к снимкам из космоса, и паяльник соскользнул, жало коснулось пальцев. Кожа зашипела и моментально подернулась шершавой корочкой, пахнуло паленым. Миша заматерился безадресно и схватился за ухо.

— Пописай на руку, —советует Ася, не отрываясь от книги.

Он не реагирует, лишь яростно шепчет что‑то. Она не настаивает, закусив прядку волос, копается в словаре, но, не найдя, тяжко вздыхает и снова встает, извлекает с полки большущий том Малой советской энциклопедии, ищет там, тоже что‑то нашептывая.

Боль отступает; и Михаил, очутившийся на какое‑то время в бессмысленном пространстве, вдруг осознает это и прислушивается себе и невольно к тому, что происходит в комнате. Бубнит телевизор — уже погода, Ася затихла —значит, скоро уснет, а вот у него в голове по–прежнему пустота. Надо попытаться подумать о чем‑нибудь, поизобретать. Ну‑ка! И в голове заплясали цифры, цифры, цифры… Семь–восемь рублей в час, пусть семь рублей в час, значит, семь тысяч за тысячу часов, в неделю я могу выкроить двадцать–тридцать часов, пусть двадцать, значит, потребуется пятьдесят недель каждодневной работы, чтобы… С ума сойти! На самом деле мне удается за год делать раза в три меньше… Получается семь тысяч в три года, а чтобы рассчитаться полностью за квартиру с обстановкой, нужно двадцать тысяч, то есть работать, как сейчас, девять лет. И это мне еще повезло называется?! Не хочу об этом думать… А если бы я получал двадцать рублей в час… Не надо об этом! «В Москве облачно, температура…» Интересно, а сколько наш «капиталист» заколачивает… Машина у него есть… Дача есть… Видеомагнитофон есть. Значит… Не надо об этом! Ты паяй и думай о приятном, если о науке не способен: уже одет, обут, уже на квартиру копишь, уже подарки даришь, уже… «Миш, ты на завтрак что хочешь?» — Вот именно, подумай о завтраке. Что я хочу? Цикуты… Рыбу фугу… Печень вальдшнепа, фаршированную язычками соловьев… «Ты чего молчишь?» — Сейчас обидится. Вот уже смотрит на меня недоуменно…. Ответь же ей!

— А что, разве, кроме овсянки, можно еще что‑нибудь захотеть? — «Боже, зачем я так?..»

— Можешь захотеть, что тебе угодно, но завтракать будешь в ужин, если вообще будешь!

Надо было бы соблюсти правила игры: испугаться, шутливо покаяться, но лень было, точнее — апатия, безразличность сковала и мысли, и чувства, только руки Михаила продолжали автоматически паять, сноровисто натягивать капроновую, скользкую шкурку на металлический позвоночник и снова паять. Ася подхватилась с дивана и устремилась к себе в комнату.

Им повезло —им удалось всего за сто рублей в месяц снять две комнаты в трехкомнатной квартире: огромная прихожая, просторная кухня. Счастьем этим они дорожили вот уже целый год и лебезили перед хозяйкой, которая, получив очередную квартплату, стращала их неопределенностью своих планов: де, сын с семьей намедни писал и грозился приехать, но когда точно, не пишет… Вы бы обойки посменяли —вымогала она. Обои в комнатах живописно ободраны–побочный результат тотальной войны с клопами. Вроде клопов удалось выкурить, но комнаты напрочь потеряли жилой вид. Миша оклеивать стены отказывался категорически: «Меня уже тошнит благоустраивать чужие квартиры, а потом выселяться из них!» — объявил он Асе. «И тебе клеить не советую — хозяйка нас потом выселит за милую душу и кому подороже сдаст. Давай и остатки сдерем, чтобы совсем на пещеру походила…» Лея особенно не спорила — раз уперся, значит, не будет, да и прав он — но достала картинок разных, плакатов и наиболее кричащие своим безобразием места завесила. Даже уютно сделалось, если не вглядываться и с чем не надо не сравнивать.