Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака

• Название: Четыре танкиста и собака
• Автор: Януш Пшимановский
• Издательство: Крайова Агенця Выдавнича
• Жанр: Литература о войне
• Год: 1985

---

Некоторое время он еще видел в зеркальце, как стоявшие поперек шоссе люди махали им руками. Белел и краснел флаг на повозке. Он был еще виден, когда Лидка, вздохнув, поправила волосы и продолжала рассказывать:

– Тогда он дал мне рукавички. – Она откинула со лба непослушную прядь волос и положила маленькую ладонь на плечо Григорию. – Из енотового меха, такие, как шьют для летчиков. Он не сказал, что любит, но так смотрел, что я поняла…

Григорий слушал, время от времени ему хотелось вставить хоть словечко, но никак не удавалось. Он вел машину, недовольный своей болтливой соседкой, и смотрел по сторонам. Вдруг он неожиданно затормозил, выскочил из кабины и побежал на лужок возле леса, украшенный голубыми крапинками. За ним большими прыжками понесся Шарик и, играя, всячески мешал Григорию собирать цветы.

В кузове поднялся Томаш, огляделся по сторонам и соскочил с машины. Подошел к почерневшему от дождей стогу, запустил туда руки, вытащил из середины порядочную охапку сена и отнес ее на грузовик.

– Это зачем? – удивилась Лидка.

– На ночь. – Он рассмеялся. – Такая большая, а простых вещей не понимаешь. Лучший сон – на сене. Сейчас еще принесу.

– Там радиостанция. – Лидка взглянула на часы.

– Знаю, я осторожно.

Вернулся Григорий с букетиком лесных фиалок и протянул его девушке, прося:

– Дорогая, енота у меня нет, а вот тебе цветы, и разреши мне кое-что тебе рассказать.

– Хорошо, Гжесь, – согласилась она, когда он сел за руль. – Не включай мотор, мешает шум. Мы и так намного их опередим.

– Мне еще больше не повезло… – начал было Григорий.

– Подожди, я закончу… Знаешь, как он на меня смотрел…

Грузин с выражением покорности судьбе на лице облокотился на руль, чтобы было удобнее слушать. Он знал обо всем, сам мог бы рассказать в подробностях, как до Студзянок Кос вздыхал, а она только фыркала на него, а потом вдруг все стало наоборот. Знал, но слушал. Пусть человек выскажется. Может, ей легче станет. И все ждал, когда и ему наконец дадут слово.

А когда понял, что до вечера нет у него никаких шансов, тронул машину. Они ехали все быстрее и быстрее. И действительно, были бы на месте намного раньше, если бы почти у самого Шварцер Форст не выстрелила с грохотом камера на заднем колесе и, прежде чем он смог затормозить, – на втором. Запасное колесо было у него только одно, поэтому хочешь не хочешь, а надо было браться за работу.

Григорий горячо взялся за дело, и вскоре грузовик стоял на шоссе уже без задних колес. Ось одной стороной опиралась на груду придорожных бетонных столбиков, а другой – на домкрат. Около кювета лежало запасное колесо, рядом лежало второе, размонтированное, а также гайки и ключи. Лидка помогала ему, держа камеру. Томаш разогрел заплату для вулканизации и взялся за гармонь, воспользовавшись отсутствием Вихуры.

– «Будут обо мне девчата плакать», – напевал он, аккомпанируя себе на басах.

– Григорий! – крикнула вдруг девушка.

– Держи!

– Не могу! Из-за этого балагана я совсем забыла, Янек мне теперь голову оторвет. Как я ему на глаза… – Слезы прервали поток слов и потекли по щекам.

– Капай в сторону, а то загасишь, – приказал Григорий. – Редко бывает, чтобы так не везло, как мне: полкилометра до цели, а тут две камеры лопнули сразу. Вон башня видна – это и есть наш дворец.

– Но уже прошло пятнадцать минут после нечетного часа, а я не вышла на связь, – объясняла Лидка, глядя голубыми заплаканными глазами в сторону Шварцер Форст.

Над верхней кромкой леса виднелась остроконечная крыша псевдоготической башни, чуть ниже – каменные амбразуры, а еще пониже – узкие продолговатые оконца. В остатках разбитых стекол блестело солнце.

– Стоит залезть на самый верх, – сказал Томаш Лидке. – Оттуда должно быть видно далеко кругом. А плакать не надо, сержант не съест.

Шарик был, очевидно, такого же мнения, потому что подошел, радостно тявкнул и длинным языком, похожим на ломтик свежей ветчины, лизнул девушку в щеку.

Прошло еще около получаса, прежде чем они были готовы. Саакашвили собрал в кузов инструменты, торопливо вытер руки паклей, сел за руль.

– Помоемся там, во дворце. Вот был бы позор, если бы они нас догнали. Я так боялся…

Они свернули с шоссе и, не снижая скорости, помчались по высохшим глинистым ухабам. Из леса выехали прямо на главную улицу и поехали по ней, поднимая за собой огромное облако пепельной пыли вместе с куриными перьями. Жители деревушки ушли в спешке, оставив открытыми ворота и двери в домах. В некоторых окнах рамы болтались на одной петле. Промелькнула одичавшая курица.

Впереди, на небольшом возвышении, увидели они кирпичную ограду, ажурные чугунные ворота, а в глубине – дворец. Сквозь шум мотора был слышен надрывный рев коровы, забытой в хлеву, но Лидка ни на что не обращала внимания:

– …Мы были в госпитале, бригада сражалась под Яблонной, и я попросила, чтобы разрешили, потому что сердце разрывалось…

Томаш застучал кулаком по крыше кабины и, наклонившись, заглянул слева в окошко.

– Пан сержант, остановитесь. Тут скотина недоеная страдает. Я соскочу, молоко пригодится на ужин.

– Хорошо, только побыстрее. – Григорий затормозил. – Мы должны все приготовить для встречи остальных, а времени в обрез.

Едва Томаш с Шариком соскочили на землю, Саакашвили газанул, в облаке пыли проехал оставшуюся часть деревушки, подкатил к воротам и ударил по ним бампером.

– Посигналь, – посоветовала Лидка.

– Здесь никого нет, – заверил он ее, со скрежетом включая задний ход.

– Подожди, я открою.

– Зачем? – пыжился Григорий за рулем. – Я их сейчас сам… по-танкистски.

Машина второй раз ударила по воротам, сорвала засов и вкатилась на большой двор, поросший травой между камнями мостовой.

– Эй, есть здесь кто? – крикнул Григорий, выходя из кабины.

И так он был уверен, что здесь никого нет, что отступил на шаг и схватился за кобуру пистолета, когда без скрипа распахнулись главные двери дворца и из них вышел черный кот, а за ним двое немцев, мужчина и женщина. Он – в поношенном пиджаке, она – в черном платье. Оба высокого роста, с угрюмыми и испуганными лицами. Поклонились и пригласили войти:

– Битте, битте.

– Пошли, Лидка. Смотри, наши во дворце!

Через открытые двери в глубине был виден солдат в польском мундире, отдающий честь.

– Привет. – Григорий поднес руку к надетому набекрень шлему. – Посмотрим, какие удобства нас здесь ожидают.

Он одернул мундир и, поднимаясь по ступенькам, пригладил усы. В дверях он пропустил вперед Лидку. Немка покорно ждала, когда сержант войдет, и даже отступила на полшага.

Кот, щуря желтые глаза, косился на чужих, фыркал и дыбил шерсть.

Соскочив с грузовика, Томаш широким шагом направился к хлеву, но, взглянув на собаку, остановился перед крыльцом кирпичного дома и, перекинув автомат на грудь, заглянул в сени.

– Подожди еще немного, – пробормотал он, адресуясь к мычащей корове.

Томаш вошел в дом, остановился в дверях, огляделся, стараясь сориентироваться в том беспорядке, который оставили после себя бежавшие жители, а потом солдаты, прошедшие здесь: ящики комода и дверцы шкафа открыты, одежда разбросана по полу, фаянсовая ваза разбита. На стене криво висит портрет Гитлера с разбитым стеклом и виден след очереди, выпущенной в него.

Черешняк равнодушно смотрел на все это, но вдруг его заинтересовал садовый нож: он открыл изогнутое серпом лезвие, попробовал его сначала пальцем, потом на пряди своих волос и, убедившись, что нож режет, как бритва, спрятал его в карман. Больше здесь ничего интересного не было, поэтому, захватив на кухне эмалированное ведро, он направился наискось через двор.

В хлеву его встретил взгляд темных коровьих глаз, подернутых пеленой боли. Томаш нашел маленькую скамеечку, сел около пятнистого брюха и начал доить. Позвякивала цепь, животное оглядывалось и с благодарностью мычало. Шарик стоял рядом, облизывался и наконец тихо взвизгнул.

– Где миска? – спросил Томаш.

Пес выбежал. В тишине журчали белые струйки молока, сбегая в почти полное ведро. Вернулся Шарик, неся в зубах большую кастрюлю. Томаш налил ему доверху, а потом с улыбкой смотрел, как лакает молоко истомленный жаждой пес. Корова старалась дотянуться языком до руки своего спасителя, который подбрасывал ей в ясли сено.

– Я к тебе потом еще приду, – пообещал Томаш, потрепав корову по белому подгрудку, по лбу, меченному черными пятнами, и озабоченно дотронулся до ее сломанного рога.

Взяв ведро, он свистнул собаку и пошел в сторону дворца, но не по шоссе, а между домами, более короткой дорогой. Довольный, он напевал себе под нос маршевую песенку.

Томаш вышел из-за угла и внезапно остановился, прижавшись спиной к стене дома.

Через открытые ворота он увидел, как два немца в штатском вносят в сарай Григория и Лидку со связанными за спиной руками. Томаш было схватился за автомат, но, взглянув на темные, молчаливые окна дворца, замер в неподвижности. Здесь могли быть еще немцы, и к тому же вооруженные. С сожалением подумал он об отданных четырех гранатах, а вспомнив о найденном парашюте, еще сильнее прижался к стене.