Леонид Жуховицкий - Банан за чуткость

• Название: Банан за чуткость
• Автор: Леонид Жуховицкий
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Публицистика
• Год: 1977

Эта книга — сплав прозы и публицистики, разговор с молодым читателем об острых, спорных проблемах жизни: о романтике и деньгах, о подвиге и хулиганстве, о доброте и равнодушии, о верных друзьях, о любви. Некоторые очерки — своего рода ответы на письма читателей. Их цель — не дать рецепт поведения, а вызвать читателей на размышление, «высечь мыслью ответную мысль».

---

«Сначала скажу прямо: пишу вам так, смеха ради.

Я тот, кто вам нужен. Зовут меня Витя Минин, мне 18 лет, и я работаю.

Просто все это у вас получается — пить умеешь, ругаешься, значит, еще один хулиган.

Так не бывает. Насчет газет вы, конечно, правы — мы их читаем. Но вот ваш «Алый парус», вы уж извините меня, первый раз я прочел два дня назад. Случайно. Мы в вашу газету воблу завернули, и «Алый парус» наружу торчал. Пока за пивом стояли, я его и прочел.

Вы просили откликнуться. Почему бы не откликнуться? Только вряд ли вам еще кто-нибудь напишет. Радуйтесь, что вам такой душевный хулиган попался, как я. Я, может быть, в школе пятерки получал. Но это к делу не относится…

Вам интересно, почему я вечером иду на улицу и слоняюсь по ней без дела? Конечно, вы можете сказать: иди в спортсекцию, кружок, театр, консерваторию и еще все такое.

А мне это не нужно! Чемпионом я не стану, а здоровья — и так хватает.

В кружок мне ходить смешно, там школьнички бегают, да и неинтересно мне какие‑нибудь самолетики клеить. В театр мне тоже неинтересно ходить. Там скучно. Мне неинтересно слушать эту вашу классическую музыку. Я не вижу в ней ничегошеньки.

Что мне делать, если все это мне действительно неинтересно? Другим вот интересно, а мне нет. И я не хочу восхищаться какой‑нибудь великой картиной, когда мне на нее плевать. Таких притвор я много видел. Я не говорю, что все ценители искусства притворяются, но многие.

А вот с ребятами мне интересно. У нас нет никакого притворства. Когда мы все вместе, мы чувствуем, что мы что‑то значим. Мы можем постоять за себя. Только не думайте, что мы храбрые только тогда, когда вместе. У нас таких храбрецов тоже не любят…

А вот не про всякого ценителя классической музыки скажу я такие же слова…

Ехали мы как‑то вчетвером в электричке. Поздно, народу мало. Рядом сидели такие вот ценители — тоже четыре человека. О Чайковском вроде был разговор. Ну а мы стали к девушкам приставать, просто так, как это бывает, ради смеха. Так ценители даже слова не сказали.

Девушек‑то мы, конечно, в покое оставили, а уж с «ценителями» разобрались, поучили джентльменству, хорошо поучили.

А вот мы никому не дадим девушек зря обижать. Так кто же лучше?

Теперь насчет выпить. Да, выпить я люблю и не стесняюсь этого. Зарабатываю я прилично и пью на свои. Какое кому дело?

Мне на заводе предлагали учиться в техникуме, на вечернем. А мне опять неинтересно, и зарплаты мне хватает.

Так зачем?

За меня не беспокойтесь, все равно скоро в армию возьмут, человеком сделают.

Адреса своего я вам не пишу, а то еще с милицией придете…

Витя Минин.

Москва».

Писем в редакцию приходит очень много.

Вот, скажем, семнадцатилетний Леонид Васин из Иванова пишет: «Как это обидно звучит — парни из подворотни. Ведь можно сказать по–иному — парни, ушедшие в себя. Но, очевидно, такова уж психология многих благополучных людей: они почему‑то подбирают выражения, довольно меткие, но ранящие душу».

На мой взгляд, Леониду нечего возразить. Часто мы стремимся не столько разобраться в явлении, сколько придумать ему формулировку пообиднее. Да что там формулировку — скорее кличку. Парни из подворотни, парни с гитарой, длинноволосые юнцы… Сказали — как припечатали.

А ведь судить о людях по внешним, да еще случайным деталям не только несправедливо, но и не слишком умно. Отсюда рукой подать до распространенной обывательской логики: «Петька‑то волосы отпустил, Машка‑то юбку обрезала — а милиции хоть бы что. Вот в соседнем переулке магазин и ограбили».

Если бы все дело было в подворотнях и прическах, то в районах свободной планировки хулиганство исчезло бы само собой, а острейшие вопросы воспитания молодежи решались бы в парикмахерских.

Кстати, я сам некоторую часть жизни провел в подворотнях.

Полумрак дает ощущение защищенности, достоинства и покоя, ты видишь идущих по улице отчетливо, они тебя — приблизительно. А если в компании гитара — тогда совсем благодать: у тебя свое веселье, своя вечерняя жизнь, ты не зависишь от светлого бурления улицы и на проходящих девчонок можешь смотреть с таким великолепным безразличием, какое не выработаешь даже долгой и тщательной тренировкой.

Или — «длинноволосые юнцы». Едкая, прилипчивая кличка.

А кого она объединяет?

Лентяя и трудягу, молодого тунеядца и молодого математика, ловкого фарцовщика и умелого токаря, постоянного клиента вытрезвителя и парня, не вылезающего из библиотеки.

Гонение на длинноволосых немногим умнее, чем гонение на курчавых или лысых. Тоска берет, когда подумаешь, что нынче в иной клуб на танцы могли бы не пустить и Николая Алексеевича Добролюбова: и молод был, и длинноволос, и ко всему еще бородат…

Это, конечно, не значит, что все сплошь прически сегодняшних шестнадцатилетних приводят меня в восторг. Бывает, что и не нравятся, даже очень не нравятся. Особенно когда длинные волосы лежат на плечах грязными нечесаными прядями.

Что же делать?

А ничего. Так и будем жить дальше. Пусть каждый обходится собственной сривой.

С тобой, Витя, разногласия посущественней.

То, что ты не хочешь идти в спортсекцию, кружок, театр, консерваторию и еще все такое, — не заслуга, но и не катастрофа. Что тебе неинтересно слушать классическую музыку — тоже пережить можно. Вообще лично меня твои недостатки не беспокоят.

Беспокоят «достоинства».

Беспокоит, что ты лихой шикарный парень, умеющий постоять за себя, беспокоит способ, каким ты это делаешь.

Я знаю о тебе только то, что написал ты сам. Чем занимается ваша компания каждый вечер, не знаю и гадать не хочу. Давай лучше разберем тот единственный случай, о котором ты с таким удовлетворением рассказал.

История эта очень характерна. Именно такие случаи помогают ребятам из уличных компаний поверить в свою храбрость и убедиться в трусости окружающих.

Но эта храбрость, как и эта трусость, — иллюзия, самообман.

Ты пишешь, что «ценителей» было четверо. Вас тоже четверо. В таком случае вы вчетвером нападали на одного.

Ты, естественно, возмутишься — ведь нас было поровну!

К сожалению, хулиганы всегда имеют даже при численном равенстве преимущество: такова уж психология уличной передряги. Они сговорились заранее, они нацелились на драку, короче, они организованы.

Ребята, которых вы «учили джентльменству», могли почти не знать друг друга, и уж, во всяком случае, наверняка любой из них не знал, как быстро сориентируется сосед в критической ситуации. Не знал, кто вы, может, уголовники с ножами в карманах. Не знал, сколько вас: здесь четверо, а в соседнем вагоне, может, еще десяток.

В драке часто решают секунды. И в течение этих решающих секунд любой, оказавший вам сопротивление, был бы один против четверых.

Вы же не рисковали ничем.

Вы не полезли сразу же с кулаками — произвели глубокую и тщательную разведку, а «учить джентльменству» принялись лишь тогда, когда убедились, что ребята разъединены и по тем или иным причинам к сопротивлению не способны. Я уж не беру крайний, кстати, вполне вероятный случай — что «ценители» были просто откровенно слабее вас.

А между прочим, у тебя была возможность проявить настоящую смелость в этой истории. Например, в критический момент объяснить приятелям, что унижать человека подло, а унижать ребят при девушках подло вдвойне. Естественно, в этом случае ты рисковал бы многим: возможно, немедленной расправой, возможно, местью в будущем.

На это ты, как видим, не решился.

Не решился ты и подписаться.

А ведь тебе ровным счетом ничего не угрожало: с твоим письмом милиции делать нечего. Единственный проступок описан туманно, свидетели неизвестны, доказать ничего нельзя.

Я это веду вовсе не к распространенному утверждению, что ты только кажешься храбрым, а на самом деле трусоват. Ты такой же, как большинство людей: в знакомых ситуациях решителен, в незнакомых — осторожен. Гордиться тут особенно нечем, но и позора нет.

А вот другого постыдиться стоит.

Почему вы с приятелями решили сделать откровенную подлость совсем незнакомым ребятам? Наверное, потому, что те говорили о Чайковском — других‑то причин не было. Они любят классическую музыку, а ты — нет. Им есть о чем говорить с девушками в вечерней электричке, а тебе — нет.

Вот и возникла жестокая потребность доказать, что их культура не важнее твоего кулака. Доказать им, доказать девушкам, доказать самим себе.

Доказал? Увы, такие способы утверждать свое достоинство еще никогда никому не помогали. Более того, никогда не проходили даром.

Умного, культурного, интересного человека можно не только унизить, можно и убить. Но убийца ни умнее, ни культурнее, ни интереснее от этого не станет.