Леонид Жуховицкий - Банан за чуткость

• Название: Банан за чуткость
• Автор: Леонид Жуховицкий
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Публицистика
• Год: 1977

Эта книга — сплав прозы и публицистики, разговор с молодым читателем об острых, спорных проблемах жизни: о романтике и деньгах, о подвиге и хулиганстве, о доброте и равнодушии, о верных друзьях, о любви. Некоторые очерки — своего рода ответы на письма читателей. Их цель — не дать рецепт поведения, а вызвать читателей на размышление, «высечь мыслью ответную мысль».

---

Ладно, Борька, надоела я тебе, наверное, со своим нытьем. Отдохни до завтра, и я отдохну. Костерик наш — еле–еле, ребята спят, да и мне пора — ведь встаем мы в три, чтобы побольше пройти до жары. Боренька, не снись мне сегодня, а то опять буду ворочаться и ворочаться, совсем ты меня измучил, а мне так мало осталось спать.

Спокойной ночи, Боренька, целую тебя крепко. Завтра на первом привале допишу это письмо, заклею в конвертик и брошу в рюкзак — пока это мой почтовый ящик…»

А утром, когда шли по осыпи, она подвернула ногу и быстро покатилась по крутому склону, а камни покатились за ней. Она все хотела перевернуться на живот, но мешал рюкзак. Уже над самым обрывом она ухватилась за огромный ржавый камень. Но тяжелый рюкзак с силой рванул ее вниз. И река долго, метров двести, тащила по камням уже безразличное ко всему тело с безвольно мотающейся головой.

Рабочие, молодые ребята, вытащили ее только на перекате и, непривычные к смерти, долго глядели со страхом на исковерканное лицо…

Ее могила над берегом, с выложенным белыми камнями словом «Светлана», почти год служила ориентиром геологам и геодезистам. И даже первым строителям советовали разбить лагерь в километре севернее от «Светланы»…

Теперь на том месте рудник и дорога проведена: по ней ездят самосвалы с рудой и даже рейсовые грузотакси. А недописанное письмо Светланы лежит в рудничном комитете комсомола в особой папке с надписью: «Для истории».

Секретарь комитета, порывистый лохматый парень, прибыл на рудник с первой партией строителей. Письмо случайно попалось ему в груде бумаг, и у него сразу же явилась идея создать со временем на руднике музей. Но потом, за делами, сам же помогал строителям уничтожать исторические ценности. И первая палатка была свернута, и первый барак переоборудовали в топливный склад, первые ватники пошли на тряпки уборщицам, а стальной, с загнутыми краями лист, в котором зимними ночами строители жгли солярку для обогрева, под горячую руку сдали в металлолом.

Так что единственным экспонатом будущего музея осталось письмо без начала и конца, вымокшее в реке, с расплывшимися буквами и чернильными разводами по краям. Иногда его показывают новичкам. Разобрать, что написано, трудно, да и разбирать ребята стесняются.

Но на руднике, да и во всем районе живет стойкая легенда о том, что открыла месторождение девушка — красивая, нежная и влюбленная. А ребята, знавшие ее, ходившие с ней в маршруты, подтверждают это горячо и вполне искренне… Хотя они‑то, наверное, могли бы вспомнить, что была она некрасива, с хриплым голосом и тяжелой походкой, и что парень, которого она любила, отвечал на ее письма с опозданием на месяц…

ТЕБЕ ВРУЧАЮ

Из техникума, из зеленоватых коридоров, она вышла в улицу, в март, в снежный скрип под ногами, в легкое позванивание трамваев, в негустую толпу под белесым облачным небом, еще не расставшимся с зимой. Она шла в гурьбе подруг, в гурьбе ребят, шла, слушая и не слушая их, уже чужая им, их заботам, глупостям, дружбам, подножкам, снежкам, шла легкая, с отрешенно поднятой головой, принадлежащая теперь только квадратным часам над почтамтом и строгим, даже на взгляд тяжелым дверям еще невидного отсюда дома. Она шла мимо универмага, мимо молочной, мимо старого двухэтажного особнячка с шестью важными табличками у двери, маленького парка с огромными воротами, мимо афиш у входа в кино и суетливой очереденки у входа в женскую парикмахерскую.

Подруга окликнула ее и позвала на каток скользящим движением ноги вперед–вбок. Но она отчужденно и невнимательно мотнула головой.

За перекрестком начался длинный, на полквартала, магазин. Она протиснулась внутрь и прошла магазином в самый его конец, в рыбный отдел. Оттуда сквозь толстое витринное стекло хорошо было видно большое новое здание напротив: светлая плоскость фасада, слегка изогнутый козырек над входом и строгие учрежденческие двери, тяжелые даже на взгляд.

Она поставила на пол, прислонив к ноге, папку с учебниками и стала ждать. Остро пахло селедкой, еще чем‑то, и этот запах, как обычно, волновал и будоражил обещанием близкой радости.

Ударили часы на почтамте. Звук был сухой, казенный. Она вся напружинилась и отступила назад, за чьи‑то локти и авоськи. Ее сильно толкнули в спину, но она даже не обернулась — все смотрела, как тяжело ходят взад–вперед строгие двери в здании напротив. Наконец она его увидела — русоволосая голова без шапки, черная куртка нараспашку и красный шарф, не повязанный, а просто переброшенный через шею. Тогда она заторопилась на улицу.

Как она и думала, он вышел не один, а с маленьким толстым парнем в высокой шапке пирожком. У перекрестка она почти догнала их и пошла сзади, шагах в пятнадцати, приоткрыв рот и вытянув шею, чтобы лучше видеть, как движутся, чуть покачиваясь, широкие плечи и весенне маячит среди мохнатых ушанок непокрытая русая голова.

Как она и думала, они зашли в кафе на углу. Там было много народу, и пришлось целый час ждать в «Культтоварах» напротив. Наконец они вышли и, как она и думала, двинулись к остановке, где толстый сел в автобус.

А она снова напряженно следила в толпе за распахнутой курткой, и счастьем, слабостью отзывалось в груди и коленях каждое движение его плеч и даже полет брошенной им папиросы.

Как она и думала, он свернул в узкий, уже сумеречный переулок и зашел в подъезд старого трехэтажного дома. А она забежала в тесный, забитый сараями двор и подождала еще немного, пока не вспыхнуло на третьем этаже большое незашторенное окно. Тогда она посветлела лицом и вздохнула глубоко и облегченно, как вздыхает человек, кончивший тяжелую, сложную работу. Она прислонилась спиной к дощатой стенке сарая и стала думать, что вот сегодня понедельник, и, значит, еще вторник, среда и четверг, а в пятницу можно будет случайно встретиться с ним на улице и поздороваться. А он спросит, как отметки в техникуме, и передаст привет Лидии…

Дома в комнате горел свет —Лидия читала. Галя бросила на стул папку с учебниками, повесила пальто. Лидия, не поднимая головы, спросила:

— Ну?

Она кончала педагогический, училась хорошо и уже с третьего курса говорила вот так — коротко и веско.

— Ходила к Зойке, — сказала Галя.

К той самой Зойке, у которой ты была вчера?

Галя почувствовала подвох.

— Вчера я у нее не была.

— Но ведь ты, кажется, пошла к ней?

— Пошла. А ее не было дома.

Лидия подняла голову и посмотрела на нее так, как и должна старшая сестра смотреть на младшую.

— И поэтому ты полтора часа болталась возле Горпроекта?

— Гуляла, — сказала Галя.

Лидия кивнула:

— Понятно. Каждый день ты гуляешь за ним от работы до дома, торчишь под его окнами… Ты собираешь грязь на стройплощадке, которую ведет их мастерская…

Галя поняла, что терять больше нечего. Она взглянула на сестру презрительно и гордо:

— Тебе уже донесли? Или, может, сама шпионила?

— В этом, к сожалению, нет необходимости, — спокойно ответила Лидия. — Могу поздравить — ты уже стала анекдотом.

Галя вдруг заметила, что все еще стоит у двери, как школьница перед учителем. Она пошла к письменному столу, бросив не оборачиваясь:

— Ну и слава богу. Кажется, твой Игорь любит анекдоты?

— Более остроумные.

Даже в иронии сестры чувствовалось ее педагогическое образование.

Галя села к столу, повернув стул боком. Она не нашлась что ответить. Но чтобы не давать преимущества сестре, не совсем кстати съязвила:

— Можно смеяться?

— Можно даже плакать, — сказала Лидия. — И вообще, мне раньше казалось, что у тебя хватит если не гордости, то хотя бы ума не бегать за парнем…

— Я беру пример со старших!

— …который над тобой откровенно издевается…

— А это ты врешь.

— …и вообще говорит, что такой дуры он еще не видел.

Лидия не любила прерывать начатую фразу.

Галя пристально посмотрела на сестру:

— Он это говорил?

Та молчала.

— Дай честное слово.

Лидия, как писали в старинных романах, не удостоила ее ответом.

— Конечно, врешь, — проговорила Галя. Но голосу ее не хватило уверенности.

Лидия сказала с язвительной жалостью:

— Тебе пятнадцать, а ему двадцать шесть.

— Мне шестнадцать, а ему двадцать пять.

— У тебя даже паспорта нет…

— А твой Игорь требовал у тебя паспорт?

— …тебя даже в кино на вечерний сеанс могут не пустить…

— Да ну?

— …Тебе даже в библиотеке не дадут Мопассана .

— Ха! Ха! Ха!

— И вообще, что за манера привязываться к моим знакомым?

— Он не твой знакомый, а Игоря!

— Во всяком случае, не твой. У вас в техникуме достаточно твоих ровесников, чтобы…

— Ха! Ха! Ха!

Лидия спросила: