Дениз Робинс - Лоренс, любовь моя

• Название: Лоренс, любовь моя
• Автор: Дениз Робинс
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: ISBN 5-9524-0449-9

Выпускница монастырской школы Вера Роуланд познакомилась в поезде с ослепительно прекрасным Лоренсом Бракнеллом и навсегда отдала ему свое неискушенное сердечко. Но стоило Вере назвать себя, как ее прекрасный принц стал высокомерен и холоден. Дело в том, что девушке неизвестно, кто ее отец, а Лоренс посвящен во все обстоятельства этой тайны. Несчастная, влюбленная и страдающая Вера решает, несмотря ни на что, узнать правду и завоевать любовь красавца Бракнелла...

---

— Милая моя, — глубокий вздох исходил как будто прямо из ее сердца, — я не виню тебя за твою любознательность. Она вполне объяснима, и ты так мила со мной. У тебя замечательный характер, Верунчик, ты с самого детства такая. Я всегда считала неправильным, что ты живешь вдали от меня и у тебя украли твой родной дом, на который ты имеешь все права…

— Но вот ведь он, мой родной дом, и я вернулась сюда. — Я опустилась на колени около ее кресла, взяла маму за руку и прижалась к ней щекой.

Она выдернула ее, будто испугалась таких проявлений чувств, но почти тут же снова дала мне ладонь и позволила погладить.

— Нет, Верунчик, это не твой законный дом. Мы живем здесь просто из милости сэра Джеймса, — прошептала она.

— Имеешь в виду, что ты здесь простая прислуга, а мне позволено жить с тобой, как твоей дочери?

— Насколько я знаю, домашняя прислуга канула в Лету, — сухо рассмеялась мама. — Но я и вправду нечто вроде поварихи-экономки, как ты выразилась, а ты просто моя дочь, так что мы — люди маленькие.

— Не такие уж и маленькие, раз ты живешь здесь все это время. Ты же всегда уверяла меня, что тебе здесь хорошо платят и очень уважают. — Она кивнула, и я продолжила: — Но я никогда не понимала, как ты могла позволить себе содержать меня в такой дорогостоящей школе, да еще эти перелеты и все такое.

Мама снова отстранилась от меня, поднялась, взяла поднос и понесла его в раковину. Она не позволила мне даже вытереть чашки и снова отправила меня в кресло, сказав, что я могу начать помогать завтра, но сегодня — мой первый день дома, и она рада поухаживать за дочкой. Я видела, что мое замечание подняло в ней новую волну, но ответ ее был достаточно спокойным:

— Я могла позволить это себе. Я никогда никуда не выходила. Копила каждый заработанный шиллинг.

— Но дорогая форма, и карманные деньги там, в католической школе, и вчерашняя поездка первым классом… — Я остановилась в ожидании объяснений, но таковых не последовало.

Мама бросила на меня косой взгляд:

— Какая же ты все-таки любопытная, девочка моя. Не обращай внимания на то, чего не понимаешь. Мне бы не хотелось обсуждать прошлое, давай лучше поговорим о твоем будущем.

— Значит, я так никогда и не узнаю, кто мой отец?

— Твой папа умер, — отрезала она и велела мне идти за ней в мою спальню распаковывать вещи.

Я чувствовала себя совершенно подавленной. Такое происходило не в первый раз, но я больше ничего не сказала, потому что мне хотелось, чтобы между нами установилось наконец взаимопонимание.

Если не считать школьных «увлечений», я никогда не знала истинной страсти, и вдруг — этот эпизод в поезде, где я встретила своего «сердцееда». Как только я вспомнила об этом, то сразу снова окунулась в чудесную атмосферу встречи с этим прекрасным незнакомцем из Эгремонта и горестно вздохнула. Я едва видела свою комнатку, которая была довольно мила — обои в розовый цветочек, розовые шторы, отгораживающие от нас ночной мрак, уютный диван-кровать и еще кое-какая выкрашенная белой краской мебель. Я заметила, что мама поставила на камин вазу с нарциссами. Но я теперь могла думать только о нем.

— Мама, ты знаешь внучатого племянника сэра Джеймса, мистера Лоренса Бракнелла?

Она как раз поправляла абажур на лампе, но, услышав мой очередной вопрос, резко повернулась и потребовала:

— Что тебе известно о нем?

Я рассказала о том, как ехала с ним в поезде и что он угостил меня ленчем, добавив, что я попыталась заплатить сама, но он отказался от этого. Признаюсь, что предпочла умолчать о том, что нашла его просто восхитительным, и опустила ту часть, когда все его очарование и дружелюбие как рукой сняло, как только он услышал мое имя.

Мама довольно резко заметила:

— Ты поступила неправильно. Нельзя было обедать с ним. И чему только монашки учили тебя!

— Что в этом такого? Не можешь ведь ты всю жизнь обращаться со мной как с ребенком! В наше время девушки заходят гораздо дальше ленчей, когда их приглашают!

Я тут же пожалела о сказанном, потому что мама набросилась на меня со злостью:

— Не смей говорить со мной в таком тоне, Верунчик, и, на будущее, не смей принимать приглашения мужчин, которых не знаешь! Я думала, монахини дали тебе воспитание получше!

Я не видела причин для такой вспышки гнева и почувствовала себя абсолютно несчастной. Как можно было надеяться подружиться с моей матерью, если она ведет себя так, будто живет во времена королевы Виктории? Я упрямо повторила:

— Не вижу в этом ничего такого.

Мать уставилась на меня сквозь линзы своих очков:

— Что он сказал тебе?

— Ничего.

— Ты назвалась?

— Да, но это было уже в самом конце пути.

Тут у нее вырвался истерический смешок:

— Хм! Вряд ли он был бы столь любезен и пригласил тебя на ленч, если бы знал!

— Но почему? Почему? — возмутилась я. — Что со мной не так? Почему мне надо скрываться, как будто я прокаженная? Я не могу этого понять!

— Извини меня, мне нечего добавить. Просто предупреждаю тебя, что вы с мистером Бракнеллом никогда не сможете стать друзьями.

— Но почему? — повторила я и разразилась горькими слезами. Вообще-то я не плакса, и меня очень трудно вывести из себя. Я научилась контролировать свои эмоции за долгие годы муштры в католической церкви. Но мое возвращение домой потеряло для меня свой романтический ореол, и я чувствовала себя ужасно несчастной — особенно теперь, когда моя мать сказала, что мы с Лоренсом Бракнеллом никогда не сможем стать друзьями. Я всхлипнула: — Неужели племянник сэра Джеймса такой сноб, что не захочет говорить со мной только потому, что я дочь экономки?

Моя мать просто обезумела от моих слез и всего этого разговора, но после того, как я узнала ее поближе, я поняла, что она — сильная женщина и умеет держать себя в руках гораздо лучше, чем я. Ей не составляло особого труда повернуть разговор в другое русло или отказаться от своих слов, если это было выгодно. Так она и поступила: обняла меня за плечи, посадила на кровать, поцеловала в затылок и успокоила:

— Ну, ну, не плачь, Верунчик! Я этого не вынесу. Давай забудем весь этот бред. На самом деле я не думаю, что ты неправильно поступила, приняв приглашение мистера Бракнелла пообедать. По крайней мере, все обошлось.

А вот и нет, горько подумала я, но ничего не сказала, просто высморкалась в платок. Мама продолжила:

— Как бы то ни было, забудем обо всем и проведем вместе милый вечер. Пойду отнесу поднос сэру Джеймсу и тут же вернусь. Посмотрим, что бы нам такого приготовить тебе на ужин. Можно разогреть пирог с крольчатиной, который я испекла утром, есть домашний хлеб, как мне помнится, ты не ела ничего подобного со времен своего детства. Знаю, современная молодежь в восторге от кино, но у нас нет телевизора, зато имеется радио и мы можем послушать хорошую музыку. Чего тебе хочется — чая или какао? Еще есть растворимый кофе.

Я отрицательно покачала головой.

Я не нуждалась в утешении, но видела, что мать пытается помириться со мной, поэтому прижалась щекой к ее плечу и постаралась вернуть себе чувство легкости и радости, с которым я села в поезд на Юстонском вокзале. Но тот душевный трепет исчез без следа, и я была не в состоянии заставить себя не думать о Лоренсе Бракнелле.

Глава 4

Я была молода, да еще так устала, что уснула, как только мама поцеловала меня и закрыла за собой дверь, но чуть позже проснулась от внезапно охватившего меня страха. Сердце мое часто билось, и я вскочила с кровати, трясясь от холода, сразу же охватившего мои голые плечи. Я нашла теплую пижаму, натянула ее и выглянула в окно. Поднялся ветер. Облака быстро бежали по небу, то и дело закрывая луну своими темными боками, деревья гнулись и скрипели. Слышно было, как где-то вдалеке воет собака.

Я вспомнила все, что случилось со мной со времени моего отъезда из Брюсселя, и снова задрожала, но на этот раз не от холода, а оттого, что пала духом. Мне так хотелось вернуться домой в Большую Сторожку, но дом мой оказался враждебным, и я чувствовала себя здесь неуютно, если не сказать больше — мне было просто не по себе. Из окна моей спальни было прекрасно видно озеро, и я наблюдала, как холодный лунный свет временами освещал его зеркальную поверхность. Была в этом какая-то неземная жестокая красота, казалось, озеро предупреждало меня о чем-то, и атмосфера обреченности насквозь пронзила все мое существо.

Я опустила шторы и, трясясь, обратила свой взор в комнату, но теперь уже чувствовала, что заснуть не удастся. Часы пробили полночь. Наверняка все крепко спали, и я решила совершить ночную прогулку по старому дому. У меня был карманный фонарик, и я зажгла его, чтобы в темноте найти выключатели. Что-то не хотелось бродить во мраке.

Небольшая лестница вела прямо из кухни на галерею, и я тихонько поднялась по ней.