Лидия Ивченко - Кутузов

• Название: Кутузов
• Автор: Лидия Ивченко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03527-0

Эта книга — о великом русском полководце и дипломате Михаиле Илларионовиче Кутузове (1745–1813). Последний из плеяды «славных екатерининских орлов», герой Очакова, Измаила, Мачина, он выжил после серьезнейших ранений, чтобы в конце земного пути совершить главный свой подвиг: возглавив русскую армию, разгромить и изгнать иноплеменное воинство, вторгшееся в Россию под предводительством Наполеона в 1812 году.

Привлекая богатый документальный материал, автор биографии развенчивает многочисленные мифы о своем герое, созданные его недоброжелателями и поднятые на щит некоторыми современными исследователями, показывает Кутузова как человека и семьянина, повествует о непростых отношениях полководца с императором Александром I.

---

Именно в Главную квартиру князя Кутузова в Полотняный Завод близ Калуги князь Кудашев, его зять, привел взятого в плен вскоре после Малоярославца генерала графа Боволье: «Услышав фамилию генерала, Кутузов призадумался. — „Не родственник ли вы тех Боволье, которые играли такую выдающуюся роль в вандейской кампании и один из которых подписал письмо к ее величеству императрице Екатерине II с просьбою оказать помощь против республиканцев?“ — „Письмо это подписано мною в качестве генерал-интенданта и президента высшего совета армии“. — „Это вы и есть! Ну, очень рад, что вы мой пленник: вам будет оказано все уважение, которого вы заслуживаете“. — Кутузов прибавил, что читал с большим интересом историю вандейской войны. Он много расспрашивал генерала Боволье о французской армии, о Москве, о Наполеоне. <…> Прощаясь с Боволье, Кутузов сказал ему: „Ваш Наполеон — чистый разбойник: я отправил к нему 40 французов, взятых в плен на аванпостах, — он отказался принять их! Мне-то что же с ними делать? Его поведение ужасно. Он нисколько не заботится о нации, которой всем обязан“. Князь Кутузов путешествовал в экипаже более чем скромном; он не позволял себе ни малейшей роскоши и довольствовался только самым необходимым. Выросший среди солдат, он вежлив, как любой придворный; он не только доступен, но и предупредителен. Французские пленники, офицеры и солдаты, в восторге от того уважения, с каким он относился к французскому народу»144. Тем временем многие в окружении Кутузова были недовольны медлительностью в преследовании неприятеля. В их числе был «Русский Боярд», генерал М. А. Милорадович. Впоследствии Михайловский-Данилевский привел в Записках разговор с ним: «„Какое различие полагаете вы между Суворовым и Кутузовым?“ — спросил я его. „Вот оно, — сказал мне граф с обыкновенною своею живостью. — Когда меня отрядили с половиною армии от Малого Ярославца для преследования неприятеля, то я, видя возможность пересечь ему отступление близ Вязьмы, отважился на сие движение, хотя не имел предписания от Кутузова; я донес ему, что иду на Вязьму, и объяснил все причины, меня к тому побуждавшие; но, зная его нерешительный характер, я заключил донесение сими словами: 'могу уверить вашу светлость, что от сего движения не предстоит никакой опасности'. Если бы Суворов был на месте Кутузова, то я не сказал бы ему ни слова об опасности, а написал бы просто: 'иду на Вязьму!', а он бы мне ответил: 'благословляю!'“»145. Однако Светлейший по-прежнему старательно избегал больших сражений. С его точки зрения, они были теперь бессмысленны: «Весь план нашего преследования заключался в том, чтобы не допускать его удаляться из России по вновь избранной им дороге, а всячески обращать его на ту же, по которой приблизился к России. Пробрались они к Малоярославцу, но так как тут встретили их не с хлебом и солью, а с пушками, то опять вынуждены они были обратиться на назначенную нами Смоленскую дорогу»146. По словам очевидцев, Наполеон, перед тем как отдал приказ повернуть на Старую Смоленскую дорогу, упал в обморок. Параллельное преследование, которое К. Клаузевиц назвал «высшей формой стратегического преследования», и без сражений требовало немалого напряжения сил, что явствует из письма Кутузова жене от 17 октября: «Неприятель бежит из Москвы и мечется во все стороны, и везде надобно поспевать. Хотя ему и очень тяжело, но и нам за ним бегать скучно. Теперь он уже ударился на Смоленскую дорогу»147. Светлейший был человеком изощренного ума и тонким психологом. Если бы он принудил неприятельских солдат сражаться, они бы вновь почувствовали себя воинами. Это возвысило бы их дух, сплотило бы их ряды, удвоило бы силы: смерть с оружием в руках их не страшила! Зачем Кутузову было превращать беглецов в героев, поднимать настроение в стане врагов Отечества? Это была не его забота. Он вводил войска в бой только по мере необходимости, чтобы убедить противника в собственном бессилии. Закончить войну под Вязьмой, как предлагали генералы, подпавшие под влияние беспокойного сэра Вильсона? Но что тогда было делать с фланговыми корпусами, к которым прорывался Наполеон? Кутузов готовил ему не поражение, а катастрофу, как туркам. Вверенные фельдмаршалу войска, по его убеждению, не должны были доказывать превосходство во фронтальных и фланговых атаках на поле боя. Его главной целью было сохранить боеспособную армию. В конце концов, Наполеон был зятем австрийского императора, который в любой момент мог оказать поддержку своему родственнику, обещавшему ему земли на Дунае. «Я отнюдь не уверен, — сказал Кутузов британцу Вильсону, — что полное уничтожение императора Наполеона и его армии будет таким уж благодеянием для всего света. Наследие его не достанется ни России, ни какой-либо другой континентальной державе, но той, которая уже владеет морями…» 23 октября любимец Светлейшего генерал H. H. Раевский сообщал из Вязьмы своему родственнику старому сослуживцу Кутузова — графу А. Н. Самойлову: «Заглавие письма моего, милостивый государь дядюшка, обрадует вас. Неприятель бежит. Мы его преследуем казаками и делаем золотой мост. <…> Неприятель пошел на Можайск и Вязьму и, как кажется, пойдет на Витебск и так далее за границу. Казаки его преследуют кругом, французы мрут с голоду, подрывают ящики, и с 12-го мы имеем их до 60-ти пушек, а великий Наполеон сделал набег на Россию, не разочтя способов, потерял свою славу и бежит как заяц. <…> Можно считать, что настал перелом счастья Бонапарте. Русский Бог велик! <…> Мы веселы, холоду, голоду не чувствуем, — все ожило, злодей наш осквернил и ограбил храмы Божьи — теперь едва уносит ноги свои. Дорога устлана мертвыми людьми и лошадьми его. Неприятель идет день и ночь при свете пожаров. Ибо он все жжет, что встречает на ходу своем. Зато и мы хорошо ему платим, ибо пленных почти не берут, разве одни регулярные войска»148. Действительно, жестокое отношение к пленным со всей очевидностью свидетельствовало, что война вышла за пределы обыкновенного. 28 октября М. И. Кутузов сообщал жене из Ельни: «По сю пору французы все еще бегут неслыханным образом, уже более трехсот верст, и какие ужасы с ими происходят. Это участь моя, чтобы видеть неприятеля без пропитания, питающегося дохлыми лошадьми, без соли и хлеба. Турецкие пленные извлекали часто мои слезы, об французах хотя и не плачу, но не люблю видеть этой картины. Вчерась нашли в лесу двух, которые жарят и едят третьего своего товарища. А что с ими делают мужики!» Но, как ни странно, первыми выпустили «джинна из бутылки» отнюдь не северные варвары. Следуя по Смоленской дороге, вблизи от Гжатска, русские войска обнаружили страшную картину, которую описал в Мемуарах де Сегюр: «Вечером этого бесконечного дня императорская колонна приблизилась к Гжатску: она была изумлена, встретив на своем пути только что убитых русских. Причем у каждого из них была совершенно одинаково разбита голова и окровавленный мозг разбрызган тут же. Было известно, что перед нами шло две тысячи русских пленных и что их сопровождали испанцы, португальцы и поляки. <…> Коленкур вышел из себя и воскликнул: „Что за бесчеловечная жестокость! Так вот та цивилизация, которую мы несли в Россию! Какое впечатление произведет на неприятеля это варварство? Разве мы не оставляем ему своих раненых и множество пленников? Разве не на ком будет ему жестоко мстить?“»149.

Трехдневная битва под Красным, убив в армии Наполеона волю к сопротивлению, окончательно уничтожила в ней и остатки дисциплины. «Я не сходил с места четыре дня, и вот ваша гвардия и все корпуса, следовавшие за Наполеоном, постепенно мимо нас проходили, каждый для того, чтобы оставить половину своих солдат с нами. Поверь, что спаслось под Красным, то с великим трудом пройдет Оршу!» — сказал Кутузов в дружеской беседе с пленным полковником М. Л. де Пюибюском. Именно в ходе боев под Красным на долю В. И. Левенштерна, прибывшего с донесением к Кутузову, выпала завидная честь — он был приглашен к обеденному столу Светлейшего: «Я был весь перепачкан и походил скорее на разбойника, чем на офицера: тулуп и накинутый поверх него, попорченный бивуачными огнями плащ представляли собою удивительный контраст со свежими и элегантными костюмами щеголей Главной квартиры. Слушая мое донесение, фельдмаршал, при каждом моем слове, улыбался с видимым удовольствием, затем усадил меня подле себя, не дав мне пообчиститься, и любовался прекрасным аппетитом, с каким я пожирал его превосходный обед. Он приказал однако Дохтурову с его корпусом поддержать Милорадовича. Я осмелился заметить фельдмаршалу, что это бесполезно, и уверял его, что 15000 пленных были уже в его руках. — О, как прыток наш молодой человек! Да уверены ли вы, что их 15000 человек? — Я хотел бы, чтобы их было 30000, — отвечал я, продолжая есть с прожорливостью, — так как результат был бы один и тот же и эти 30000 человек были бы ваши точно так же, как эти 15000 уже принадлежат вам. Его глаза засверкали радостью…» Тогда же дежурный генерал П. П. Коновницын направил распоряжение генералу В. С. Ланскому: «По необыкновенно большому числу взятых в последние дела пленных, Его Светлость Главнокомандующий армиями поручил мне отнестись к Вашему Превосходительству с просьбою, дабы Вы приняли все возможные и от Вас зависящие меры об отпуске им провианта, в том особливо уважении, что многие из них по несколько дней вовсе не ели и что самое человечество требует доставить им необходимое пропитание для отвращения голодной смерти»150.