Лидия Ивченко - Кутузов

• Название: Кутузов
• Автор: Лидия Ивченко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03527-0

Эта книга — о великом русском полководце и дипломате Михаиле Илларионовиче Кутузове (1745–1813). Последний из плеяды «славных екатерининских орлов», герой Очакова, Измаила, Мачина, он выжил после серьезнейших ранений, чтобы в конце земного пути совершить главный свой подвиг: возглавив русскую армию, разгромить и изгнать иноплеменное воинство, вторгшееся в Россию под предводительством Наполеона в 1812 году.

Привлекая богатый документальный материал, автор биографии развенчивает многочисленные мифы о своем герое, созданные его недоброжелателями и поднятые на щит некоторыми современными исследователями, показывает Кутузова как человека и семьянина, повествует о непростых отношениях полководца с императором Александром I.

---

Следует отметить, что далеко не все современники полагали, что Кутузову не хватило твердости настаивать на своем мнении. И. Бутовский в воспоминаниях о М. И. Кутузове пишет о совете в Ольмюце: «В Военном совете почти все изъявили желание обратиться на неприятеля. Кутузов был противного мнения: он объявил, что затрагивать Наполеона еще рано, и предложил отступать. Его спросили, где же предполагает он дать ему отпор? Кутузов отвечал: „Где соединюсь с Беннигсеном и пруссаками; чем далее завлечем Наполеона, тем будет он слабее, отдалится от своих резервов и там, в глубине Галиции, я погребу кости французов“»92. Другой современник Кутузова, как и он, преданный сторонник Екатерины II, Л. Н. Энгельгардт довольно подробно описывает обстоятельства, в которых оказался Кутузов накануне Аустерлицкой битвы: «Кутузов представлял Государю, что как Наполеонова армия еще не вся собралась и гораздо слабее австро-российской, то и должно воспользоваться и атаковать немедленно, но Государь сказал, что он дал слово гвардии без нее не сражаться; когда же гвардия присоединилась, то уже армия Наполеона была в превосходных силах; почему Кутузов представлял, чтобы ретироваться к подходящим корпусам Эссена и Беннигсена и, соединившись с ними, тогда дать баталию. Государь сказал ему: „Видно, это не бегущих турок и поляков поражать, а здесь ваше мужество притупляется“. — „Государь, — сказал Кутузов, — извольте сами располагать атакою, а что я не трус, вы сами изволите усмотреть, что я буду сражаться как солдат, а как генерал отказываюсь“»93. Далее Л. Н. Энгельгардт сообщает: «На другой день прибытия Государя Наполеон прислал поздравить его с прибытием к армии и просил личного свидания, но Государь послал вместо себя своего генерал-адъютанта князя Долгорукого; Наполеон предлагал сделать мир с Австриек) на выгодных для нее условиях; но князь Долгорукий, как молодой человек, отверг оный и в запальчивости много наговорил неприятного Наполеону, который сказал: „Скажите Его Величеству, что с соболезнованием принужден продолжать войну“. 20 ноября была несчастная и постыдная Аустерлицкая баталия, где наши войска претерпели столь сильное поражение, что надолго потеряли тот дух, который их делал непобедимыми. <…> Государь требовал от Кутузова рапорта о баталии Аустерлицкой, но тот отвечал: „Вы сами распоряжались войсками, я не имел ни малейшего в том участия; я завишу от воли Вашего Величества, но честь моя дороже жизни“»94. Так, С. Н. Глинка, собиравший сведения о событиях, современником которых являлся, рассказывал в Записках следующее: «В первых параграфах второй части военных записок Монтекукули сказано, что если ожидать переговорщика, то на передовой цепи отдавать приказ, чтобы все часовые кричали, что они изнурены голодом, усталостью и готовы бежать. Наполеон помнил и привел в действие это правило. Молодой князь-переговорщик (князь Петр Петрович Долгоруков. — Л. И.) забыл его. Едва показался он, вдруг раздались громкие восклицания часовых французских: „Куда нас ведет этот император! Он хочет нас переморить с голода и холода! Мы сдадимся, мы разбежимся!“ Князь был умен, но тут не спохватлив. Приняв за чистые деньги ложные возгласы, наш переговорщик представился Наполеону в виде властительного диктатора. Тогда судьба не давала еще Наполеону тех грозных уроков, которые свели его на скалу Елены; тогда чело счастливца обвилось блестящими лучами славы. <…> Как будто забыв и это, князь кичливо укорял его в нарушении договора и занятии Неаполя. Закипел досадой Наполеон, гневной рукой накинул на голову шляпу и гордо сказал: „Так будем же сражаться!“ На обратном пути встретил и провожал князя тот же ложный крик на передовой цепи, и он передал его за подлинный отголосок негодования. Собран был военный совет. Кутузов представлял, что должно пообождать, что мы стоим под стенами Ольмюца, что к нам подходят наши войска. „Правда, — прибавил он, — мы терпим недостаток в продовольствии, но его терпят также и французы“. По этим и другим соображениям Кутузов не соглашался на бой. Возвратившийся князь улыбнулся. Кутузов сказал: „Что ты улыбаешься, молодой человек! Не думаешь ли, что трусость удерживает меня от сражения? Мои лета и мои раны за меня говорят“. С этими словами он вышел из совета. Часа в четыре Государь посетил Кутузова. Сражение было отменено. Михаил Илларионович бросился к ногам императора и сказал: „Государь! Вы спасаете славу России“. К несчастью, произошло недоумение между союзниками. Ночь, сменившая день, переменила и обстоятельства. На другой день Кутузову доставлен был план битвы. „Не соглашаюсь! — воскликнул он. — Это план Наполеона“. <…> Неудачу Аустерлицкую, эту первую попытку русских против Наполеона, целые столетия отмежевали от нашего времени. Как искры, мимолетные победы сверкали и угасали на полях ратных. Но потомство не забудет, что Александр не возбранил Кутузову напечатать во всеобщее сведение, что „по причине личного присутствия Государя не отдает он отчета в Аустерлицком сражении“»95.

Из всего того, что мы уже знаем, следует, что Кутузов не производит впечатление человека, не смевшего подать голос в ответственную минуту. Почему бы он вдруг стал молчать накануне битвы при Аустерлице? Здесь мы имеем слово Александра против слова Кутузова. Александр был слишком заинтересован в том, чтобы сложить часть своей вины на полководца. Кутузов действительно оказался в ситуации, когда он вышел в поле сражаться не как главнокомандующий, а как солдат. Мы можем представить себе его душевное состояние в эти тяжелые для него дни. Совершенно очевидно, что генерал после труднейшего марша от Браунау к Ольмюцу подвергался насмешкам и оскорбительным замечаниям со стороны государя и его свиты, состоявшей из молодых несведущих, но весьма самоуверенных людей. На наш взгляд, трех перечисленных примеров вполне достаточно, чтобы понять, что полководец был потрясен и подавлен предвзятым и неуважительным отношением к себе: «Кутузов, испрашивая приказания Государя относительно движения армии, получил ответ: „вас это не касается!“»; «Кутузов не соглашался на бой. Возвратившийся князь улыбнулся. Кутузов сказал: „Что ты улыбаешься, молодой человек! Не думаешь ли, что трусость удерживает меня от сражения? Мои лета и мои раны за меня говорят“. С этими словами он вышел из совета»; Кутузов представлял, чтобы ретироваться к подходящим корпусам Эссена и Беннигсена и, соединившись с ними, тогда дать баталию. Государь сказал ему: «Видно, это не бегущих турок и поляков поражать, а здесь ваше мужество притупляется». Может ли выполнять свои обязанности человек, когда его оскорбляют? Один из наших авторов высказал суждение, что Кутузову следовало отказаться от командования. Тогда, по мнению автора, он хотя бы сохранил доброе имя. Как, оказывается, легко сохранить свое доброе имя! Отказаться от командования армией и ждать результатов битвы где-нибудь неподалеку, чтобы потом вернуться и заявить: «Вот видите, я же вас предупреждал». И это в истории называлось бы добрым именем? Пытался ли кто представить себе, что мог сделать Кутузов в той ситуации? Сложить с себя командование и уехать? Почему? Потому что он был уверен, что завтра армию ждет поражение? Разве для Кутузова это могло быть основанием для того, чтобы удалиться с поля битвы, оставив там войска, своего зятя Фердинанда Тизенгаузена, молодого государя, внука Екатерины Великой? Он должен был разделить судьбу армии, какой бы горькой она ни оказалась. Он должен был сохранять остатки своей власти для того, чтобы, если получится, хоть что-то исправить на месте. Он выбрал для себя единственно возможную линию поведения, действительно очень невыгодную в глазах потомков: если не побеждать, то, по крайней мере, спасать.

С самого начала Кутузов прекрасно понимал, что, невзирая на то, что у Наполеона сейчас меньше сил, чем у союзников, он соберет свои корпуса раньше, чем подоспеет армия эрцгерцога Карла из Италии. Без главных сил австрийцев он вообще не намерен был принимать генеральное сражение, где австрийцев было в пять раз меньше, чем русских солдат. Полководец был уверен в необходимости выждать, пока в войну вступит Пруссия, в чем в то время он сильно сомневался. Кутузов все больше и больше убеждался, что для его противника губительной была война «на измор». Отступая в Венгрию, он принудил бы Наполеона еще больше растянуть свои коммуникации. Армия французов, существовавшая реквизициями, голодала в большей степени, чем союзники. Со своей стороны, французский император стремился разбить союзную армию до подхода подкреплений. С этой целью он прибег к знаменитому «коварству», которого так опасался Александр I накануне похода. Прежде всего, он стал отводить свои войска навстречу корпусам, которые двигались к нему на соединение. Он предполагал, что сражение должно произойти на. Аустерлицком поле, причем союзники попытаются обойти правый фланг его армии, чтобы отрезать ее от Вены. В этом его убедили лазутчики. Кутузов понимал, что противнику нужна полная победа над союзниками, которые, по его убеждениям и взглядам, «слишком много вверяли случаю, решая судьбу в одном сражении». План Наполеона был прост: прорвать фронт обороны союзников в районе Праценских высот. «Если русские покинут Праценские высоты для обхода справа, они погибнут безвозвратно», — объяснял он. В русском лагере заботы были иные. Генерал-адъютант князь П. П. Долгоруков приехал на передовые посты, чтобы увидеть, по какой дороге отступают французы. В Главной квартире союзников царил оптимизм: там были уверены, что неприятель настроен на отступление. «Боялись, что Наполеон не примет сражения, и торопились составлять диспозицию», — писал А. И. Михайловский-Данилевский. Атаковать неприятеля намеревались пятью колоннами. Диспозиция была полностью закончена поздним вечером накануне сражения. В полночь начальники колонн собрались у Кутузова, который объявил: «Завтра в семь часов атакуем неприятеля в нынешней его позиции». Потом говорил лишь один генерал Вейротер, «успокоивший» присутствующих, что как раз в прошлом году он маневрировал между Брюнном и Аустерлицем, поэтому он прекрасно знает эту местность. Правда, его помощник, полковник граф Бубна, несколько снизил впечатление об осведомленности Вейротера замечанием: «Не наделайте только опять таких ошибок, как на прошлогодних маневрах». Кутузов сохранял молчание, генералы вскоре разошлись, оставив адъютантов для получения русского перевода диспозиции, которую перевел ученик Кутузова майор К. Ф. Толь. «Когда австрийский генерал Вейротер принес Кутузову для подписания диспозицию к бою, то сей сказал князю Волконскому: „Ты знаешь, что я баталии не хочу давать, потому что она не может быть нам выгодна, но они сего требуют, так я подписываю“»96.