Маргарита Павлова - Неизданный Федор Сологуб

• Название: Неизданный Федор Сологуб
• Автор: Маргарита Павлова
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1997
• ISBN: 5-86793-018-1

Крупнейший поэт, прозаик, драматург, теоретик театра и публицист, Федор Сологуб (1863–1927) более чем за сорок лет творческой деятельности оставил обширное литературное наследие, большая часть которого остается неопубликованной. В настоящий сборник вошли его стихотворения 1878–1927, драма «Отравленный сад», «Афоризмы», трактат «Достоинство и мера вещей». Биографический раздел представлен комплексом текстов, характеризующих взаимоотношения Сологуба с женой Ан. Н. Чеботаревской, воспоминаниями о писателе и др. материалами.

---

IV

Пришла и еще гостья, Софья Ефимовна Преполовенская…

Ф. Сологуб. «Мелкий бес»[264]

И цветов, и созвучий звенящая вязь,

С яркоцветной мечтой прихотливо сплетясь,

С ним играла всегда и вела разговоры.

Ф. Сологуб. 17 мая 1890 г.[265]

В доме Игнатьева Тетерниковы прожили только год; он оказался сырым и холодным. Осенью 1890 года они переехали на главную улицу города, Воскресенскую[266], в дом Киселева. Теперь эта улица переименована в улицу Троцкого, потому что здесь, в доме Мигуновой, жил в ссылке, после первой революции, Л. Троцкий[267].

Дом Киселева стоит у пяти углов; тут пересекаются ул. Троцкого с ул. Володарского, а в один из прямых углов вклинивается Архангельский тракт.

— А как раньше называлась улица Володарского?

— Преполовенской.

За домом, со стороны улицы Володарского, — садик со старой березой посредине. Справа, по улице Троцкого, — большой двор; на другом конце двора — двухэтажный дом того же хозяина[268]. Теперь эти дома принадлежат Петрову.

Крыльцо, ведущее в дом, разгорожено надвое плотной перегородкой; ближе, в первой половине, — парадная дверь и звонок, подальше — ход на кухню. Дом этот в один этаж, но по площади больше караваевского; по пяти окон в длину и в ширину. На доме прибита старая бляха: «Первое российское страховое общество 1827 года». Вероятно, была она еще при Федоре Кузьмиче.

— Возвращаясь из семинарии по домам, — сказал И. И. Кикин, — мы подолгу гуляли с Ф<едором> К<узьмичом> по Воскресенской улице. Беседовали. Ф<едор> К<узьмич> говорил много, вдохновлялся, мечтал. Мечты туманные были, сложные, ну вроде того: как претворять звуки в цвета[269]…

В «Тяжелых снах» В. М. Логин ведет с Клавдией такой разговор:

— Скажите… вам жизнь какого цвета кажется? Какого вкуса?

— Вкуса и цвета? У жизни?

— Ну да. Ведь это же в моде — слияние ощущений.

— А это… Пожалуй, вкус приторный.

— Я думал, вы скажете: горький.

И ниже:

— А цвет жизни? — спросил опять Логин.

— Зеленый и желтый…

— Надежды и презрения?

— Нет, просто незрелости и увядания…[270]

Не о подобном ли слиянии ощущений рассказывал Федор Кузьмич И. И. Кикину?

V

…Он, брат, всякого догадался облаять. Ты думаешь, тебя он не облаял никак? Шалишь, брат, ошибаешься.

— А как он меня назвал?

— Сказать? Не рассердишься?

— Чего же сердиться?

— Ну, смотри. Слепой черт, вот как.

Логин засмеялся.

— Ну, это не замысловато.

Ф. Сологуб. «Тяжелые сны»[271]

— Федор Кузьмич, — сказал И. И. Кикин, — всегда был строг к себе и к другим и зол бывал на язык. Ну, и ему доставалось… Был он белокурый и бороду носил большую, очень светлую, почти белую. А лысина была во всю голову. Вот учителя и острили. Бывало, учитель рисования, Иван Александрович Копытов, рассердится на какое-нибудь ехидное замечание Федора Кузьмича и закричит:

— Ах ты, босоголовый черт!

— А другие прибавят: вот от бороды отнять бы, да на голову и прибавить.

Слушая этот рассказ, я вспомнила такой разговор с Федором Кузьмичом:

— Обо всем можно говорить, — сказал Ф<едор> К<узьмич>, — нет таких вещей, о которых сказать было бы нельзя; только слова надо подбирать подходящие… но бывают и слова непозволительные.

Помолчал, засмеялся и прибавил:

— А впрочем, я и такие слова говорил…

— Почему же говорили?

— В такой среде жил; учительская была среда, грубая, жесткая; и по пьяному делу, разумеется. Иначе и нельзя было…

Но никакая среда вполне однородной не бывает; были и среди учителей в Вытегре хорошие люди. К лучшим друзьям Федора Кузьмича принадлежали И. И. и Е. В. Кикины. Только с И<ваном> И<вановичем> переписывался Федор Кузьмич после переселения в Петербург[272]. Семья Кикиных — крепкая, дружная семья. Муж и жена клали все силы, чтобы поставить на ноги своих пятерых детей; все пятеро получили высшее образование.

Федор Кузьмич очень ценил людей ясных и твердых убеждений. Это выявлялось как в его оценке живых людей, так и литературных героев. С каким умилением сказал он однажды вскользь про Лизу из «Дворянского гнезда»: это не светская барынька, такая не изменит, не предаст. — Несомненно, что и дружба с Кикиным была основана на том же уважении к уменью жить, придерживаясь честных и твердых принципов.

И. И. Кикин окончил Вытегорскую учительскую семинарию и несколько лет учительствовал. Но учительское жалованье было слишком мало для большой семьи; И<ван> И<ванович> перешел на службу в очистительный винный склад, где много лет был заведующим[273]; служил он и в земской управе и в Округе путей сообщения… Прослужив больше сорока лет, он вышел, наконец, в отставку в прошлом году. Но и теперь — это живой человек, всем интересующийся и незлобивый. Так же ровна и доброжелательна к людям и Е. В. Кикина.

В хороших отношениях был Ф<едор> К<узьмич> со священником — Павлом Ивановичем Соколовым[274].

— Хорошо умел спорить Ф<едор> К<узьмич>, — сказал И<ван> И<ванович>, — образованный был человек отец Павел, академик; вот они с ним и сражались. Федор Кузьмич экзальтированный был, горячился очень и забивал отца Павла, очень уж хорошо буддийский катехизис знал. Бывало, отец Соколов только скажет:

— Кабы вы так-то православный катехизис знали!

Бывал Федор Кузьмич еще у Заякиных; Заякин — заведовал городским училищем[275]. Был знаком Ф<едор> К<узьмич> и с Нечаевыми. Нечаев, Павел Тимофеевич, преподавал пение в учительской семинарии, а его жена, Вера Сергеевна, — учительствовала в женской прогимназии[276].

VI

Говорила ты: чту бедность!

Лишь была б душа сильна…

Ф. Сологуб. 1892 г.[277]

Добрейшая Екатерина Васильевна Кикина рассказывала:

— Тетерниковы у нас часто бывали; поздно приходили; уже спать пора ложиться, а они придут и долго просидят; все вместе приходили и матери не покидали. Татьяна Семеновна простенькая такая старушка была, совсем простенькая. Маленькая, худенькая, голова у нее тряслась. Но приветливая, гостеприимная. Бывало, все молчит, ничего не говорит, только улыбается на чужой разговор; и все орешки ела. Я так и держала для нее орехи, она американские любила. Щипчиками колет и кушает.

Этот безусловно искренний рассказ как будто противоречит представлению о Татьяне Семеновне как о женщине очень суровой и властной, представлению, создавшемуся со слов самого Федора Кузьмича. Как-то раз Федор Кузьмич вспоминал:

— Мать моя не допускала в своем присутствии ни малейшего намека на ругань… О! это строго преследовалось. — Помолчал и с многозначительной лукавой усмешкой, как бы не договаривая всего, что думал, продолжал:

— Если бы Вы знали, что это было, когда я, уже учитель, самостоятельно зарабатывавший, двадцати четырех лет, сказал при ней: «Черт!» Что это было! — и залился долгим беззвучным смехом.

Жизнь сламывает людей, сломала она, вероятно, и Татьяну Семеновну, превратив ее под старость в безмолвную робкую женщину.

— А сестра Федора Кузьмича, Ольга Кузьминична, разговаривала?

— Да, она поддерживала разговор. А только тоже очень простенькая была. Ходила всегда в платочке или в черной косынке вот так, под самые брови, как монашка. Татьяна Семеновна тоже в платочке ходила…

— А Федор Кузьмич как одевался?

— В гости в штатском ходил, а на службе в вицмундире… фуражку носил форменную, с кокардой… Бедно они жили. Все сами стряпали, мыли, стирали, только иногда поденщицу брали…[278]

Сколько именно получал Федор Кузьмич в Вытегре, я точно узнать не могла. И. И. Кикин как учитель образцового двухклассного училища при семинарии получал 62 р. 50 коп. в месяц, учителя же семинарии, по его словам, получали несколько больше…[279]

Впрочем, и цены тогда на все были невысокие: за квартиру платили рублей 8–10, хлеб стоил 1 ½—2 копейки за фунт, мясо — 7–8 копеек.

О. Н. Черносвитова сообщила мне, что Ольга Кузьминична уехала из Вытегры в Петербург года за два до переселения туда же Федора Кузьмича[280]. Уехала она, чтобы поступить на Калинкинские акушерские курсы[281]. Окончив их, Ольга Кузьминична занималась практикой.

VII

…С ним Логин познакомился из-за стихов. Хотин принес ему свои стихи; Логин, как умел, высказал свое мнение.

Ф. Сологуб. «Тяжелые сны»[282]

Раз иду один в лесу

И встречаю там лису.

Тихо крадется она,

Сразу видно — голодна…