Николай Вагнер - Царевна Нанджана

• Название: Царевна Нанджана
• Автор: Николай Вагнер
• Жанр: Литература 19 века

«За далекими синими морями-океанами, за высокими снежными горами-великанами, там, где небо в землю упирается и солнце за край земли на ночь прячется, жила-была прекрасная царевна Нанджана…»

---

И собрались все ее родные и близкие, все сродники, сродственники, свойственники, укутались в лохмотья, в отрепьица, полегли на улках, на полях, на голой земле, стонут, лежат, охают.

Идет мамка опять во дворец, низко царевне Нанджане кланяется; поклонившись, говорит ей:

– Иди, матушка, царица ясная. Лежит твой бедный народ на улицах, нет у него ни угла, ни двора, нет приюта-пристанища. В грязи бедный народ валяется.

И пошла царевна с царевичем, а за ними пошли правители, раджи, князья, визири. Идут, спешат, а за ними народ идет. И велела нести царевна за собой три мешка серебра.

Пришли, смотрят, лежат больные, немощные, в отрепье, рубище обернуты; лежат, стонут, охают.

– Помогите, – просят, – бедным, немощным, подайте подаяние, люди сострадательные.

Подошла к первому старику, а этот старик был деверь мамки-кормилицы.

Подошла царевна, стала расспрашивать. Охает, стонет старик и ни единого словечка не вымолвит. И странно только царевне, почему такой толстый, красный старик, от какой такой причины страдает, бедствует.

А мамка-кормилица тоже охает, горюет, рассказывает.

– Ох ты болезный, ты мой свет Абенбарбулла! Ноженьки у тебя скрючило, животик распучило, ручками не владеешь ты!

– Надо, – говорит царевна, – полечить его; докторам, знахарям показать.

И дала она ему полную горсть серебра, сама ему в колени насыпала. Схватил серебро свет Абенбарбулла, схватил обеими руками и совсем забыл, что он не владеет ими.

А народ сзади идет, ухмыляется, но никто не скажет, что Абенбарбулла здоровый, богатый деверь мамки-кормилицы: все, как огня, боятся ее.

Пошла дальше царевна ко всем мамкиным родным, знакомым, сродникам, всех обделила, наделила, утешила.

– Нет, – говорит, – верно, еще есть бедняки в моем стольном городе. А сколько же их во всей земле!

XI

Идет во дворец Нанджана, а царевич Нассан за ней по пятам идет.

– Вот, – говорит, – ты и вернулась, моя ясная звезда, в родимое царство. На ковре-самолете весь мир облетела, оглядела страны заморские… Любо ли тебе теперь, успокоилась ли твоя душенька, утихло ли сердце беспокойное?

– Нассан! Нассан! – говорит царевна ему. – Как отрадно нести помощь неимущим и страждущим. Не все ли люди друзья, родные, дети земли. Не ко всем ли из них тянет наше сердце и наша душа?

– Нанджана! – вскричал Нассан и тихо склонился, упал к ее ногам. – Я также твой немощный брат. У меня болит сердце, болит душа… Сжалься надо мной, звезда моя сердобольная!..

– Нассан! Нассан! – вскричала она. – Друг мой, брат мой!.. Дай мне опомниться, успокоиться… Я, кажется, теперь, только теперь начинаю жить и думать… Смотри, уже поздняя ночь на дворе. Иди! спи… завтра, завтра!

– Нанджана! Нет мне покоя… одно слово! Одно только слово доброе и милостивое… и я буду спокоен!

– Завтра! завтра, Нассан. Не дают слова темным вечером.

И она протянула ему ручку свою маленькую, и Нассан покрыл ее поцелуями. С грустным вздохом встал и ушел он к себе, ни разу не обернувшись на звезду его ненаглядную.

Пошла Нанджана в свою опочивальню. Ждут ее там прислужницы, приспешницы. Раздели, уложили… И мамка-кормилица тут же вертится, тараторит, юлит.

Отпустила всех Нанджана. Со всеми простилась. Покойно ее сердце… Бьется так тихо, радостно, доброму делу радуется. И прилегла на подушки, тихо-тихо задремала она.

И вдруг сквозь сон слышит она, зовет ее чей-то голос, не громкий, но твердый, голос повелительный.

– Кто ты? – спрашивает в ужасе Нанджана, и ей кажется, что этот голос должен быть страшного злого дива.

– Не бойся, Нанджана, – говорит голос, – я пери Альбара и я послана известить тебя о многом. Идем!

И точно сквозь дымку сна чуть видит Нанджана при тусклом свете ночной ароматной лампы какой-то прекрасный, чуть-чуть светящийся призрак стоит перед ней.

Потянулась к нему Нанджана и, сама не знает как, отделилась от постели, а призрак взял ее за руку; вместе с ним они понеслись, полетели в теплом ароматном воздухе южной прекрасной ночи.

Летят они над спящими садами, летят на край города, где стоит большой дом свояка мамки-кормилицы, и в этом доме идет шум и спор, и сама мамка-кормилица тут присутствует. Идет шум и спор, дележ великий. Спорят, делятся все сродники и свойственники мамки-кормилицы, делят то, что надавала им Нанджана, и всех больше спорит Абенбарбулла, кричит, кулаками стучит, руками размахивает; спорит, кричит, что все должны дать ему по две золотых монеты, так как из всей родни он всех старше и ему первому дала царица горсть серебра.

Побледнела Нанджана, задрожала вся. Хочет она сказать мамке-кормилице:

– Так-то ты, дорогая моя, надула, обманула меня. Ты, которой я с детства так во всем слепо, любовно верила и доверяла себя.

Но ничего не могла сказать она. Только сердце в ней все перевернулось, только вся она залилась слезами горючими; а пери Альбара тихо-тихо притянула ее к себе, обняла, и вдруг очутилась опять Нанджана на постели своей. Сидит, обхватила руками колени свои и горько плачет, разливается… То гнев у ней загорится, сердце зажжется, и хочет она лютой казнью казнить мамку и всех ее сродников; то отхлынет гнев и злоба от сердца, и горько ей, горько станет на людскую неправду, ложь и обман.

До бела утра не может она сном забыться, заснуть. Забелел день-деньской, показалась заря. Накинула она кружевной халат, всунула ножки в серебряные туфельки, все бриллиантами усыпанные, умылась в фонтане водицей ключевою и вышла в роскошный сад. А в саду ходит царевич Нассан, угрюмый, задумчивый, и все думает думу тяжкую: чем пленить сердце холодной красавицы, царицы Бирмиджанской земли.

Вышла к нему царевна хмурая, грустная; все сердце в ней горем тяжелым сжато, наполнено. В нем слезы стоят, давят грудь белую.

– Нассан, – говорит она, – тяжело мне, горестно… Тяжело видеть страдание людей, но еще тяжелее видеть их ложь и обман, тех людей, которых сердце любило и с детских лет с ними слюбилось, срослось.

И говорит Нанджана, рассказывает, как бесстыдно обманула ее мамка-кормилица.

– Нассан, друг мой, Нассан, исполни просьбу мою заветную, достань мне шапку-невидимку. Я той шапкой прикроюсь, облечу я всю землю мою Бирмиджанскую, увижу, узнаю бедных несчастных людей, которым так сильно хочет помочь душа моя.

– Все достану тебе, ненаглядная, – вымолвил царевич Нассан, – для тебя пойду в огонь и в полымя, на дно моря-океана, на край света белого.

И крепко поцеловал ручку царевны Нанжданы царевич Нассан, поцеловал, простился, в путь-дорогу отправился. Едет он на своем сереброголовом коне, а ковер-самолет с собой везет. Едет он к мудрому дервишу Айракуму, что живет в темных Бирмангамских лесах. Три дня, три ночи ждет от дервиша ответа царевич Нассан. На третий день Айракум очнулся, тронулся, и говорит он Нассану-царевичу:

– Сердце человека ищет великого, но нет великого на бренной земле. Сердце человека ищет правды, истины, но нет на земле правды, истины, и ложь всяк человек носит в сердце своем. Поезжай ты к горам Джюрманским высоким. Там, в расселине скал, на дне темной пропасти, в подземной пещере глухой живет злой див Арабан-Тайджи. Живет он тайно от мира, и хранит он у себя шапку-невидимку, за которой послали тебя. Кто наденет ту шапку, того не увидит мир, и полетит он в этой шапке туда, куда захочет душа и воля его. Сторожит дива злой зверь Алубарс. Убей ты большую зеленую жабу Кайги и намажься кровью ее, чтобы не слышал див запаха крови человечьей от тебя. Возьми ты черную овечку и брось ее зверю на съедение, и зверь пропустит тебя в пещеру к диву Арабану-Тайджи. Увидишь дива, скажи ему, что ты послан от брата его Байраджума. Покажи ему ковер-самолет и трехгранный меч дива Байраджума и проси у него для брата шапки-невидимки; а в залог оставь ему ковер-самолет. Я сказал! Ступай!

XII

И поехал Нассан к горам Джюрманским высоким, по дороге черную овечку достал, в лесу зеленую жабу Кайги убил, кровью жабы намазался. Приехал к расселине скал. Три дня и три ночи спускался в подземную глубь и достиг он пещеры глухой. У входа пещеры злой зверь Алубарс на цепи сидит. Бросил барсу черную овечку Нассан. Пропустил его барс в темный подземный дворец.

Вошел он в зал; тьма кругом. Ничего в той тьме не слыхать, не видать. Не знает Нассан, где пройти, где ступить. Взял он в правую руку кольцо, засветился тусклым светом камень-алмаз. Осветил подземелье в тридцать мер в вышину. И все подземелье страшными гадами наполнено. Ползают гады без шума, без шороха, друг по дружке без звука скользят. Раскрывают они пасти громадные. Из пасти дым густой, вредоносный идет. Но все гады слепые, не видят Нассана они. Только запах крови Кайги они чувствуют, и все от Нассана ползут, сторонятся. А камень-алмаз прямо светит вперед, и идет в другой зал Нассан, идет туда, куда светит камень-алмаз.

Вступил в зал Нассан, а тот зал в шестьдесят мер в ширину, в шестьдесят мер в вышину и в шестьдесят мер в длину, и все стены в том зале черепами и костями увешаны, и все те кости тайно убитых людей по всей земле. Звезды, и солнца, и кольца, венки из тех костей понаделаны. Дальше, дальше прямо светит камень-алмаз. Идет в третий зал Нассан, а тот зал в девяносто мер и в длину, и в ширину, и в вышину. И в том зале страшные великаны стоят… Все великаны слепые, незрячие. Ослепли они от злобы слепой, когда были людьми. Молча стоят, длинными ногами в землю глубоко вросли.