М. Бойцов - Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825

• Название: Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825
• Автор: М. Бойцов
• Издательство: Cовpеменник
• Жанр: История
• Год: 1991
• ISBN: 5-270-01369-Х

В сборник вошли первоисточники – мемуары, дневники, письма, материалы официальных расследований, относящиеся к событиям «эпохи дворцовых переворотов».

Перед читателем пройдут драматические эпизоды, начиная с интриг вокруг смерти Петра 1 и кончая убийством Павла I. Большинство материалов, включенных в книгу, не переиздавалось в годы Советской власти, некоторые – публикуются на русском языке впервые.

Составление, вступительная статья, комментарии М. А. Бойцова; 1991, художественное оформление С. Соколова.

---

Императрица узнала о смерти своего мужа только 6 июля вечером. 7 бездыханное тело императора привезли в монастырь св. Александра Невского и там выставили на обозрение в том же самом низком здании, где за несколько лет перед тем выставлялись останки его дочери принцессы Анны, а также и регентины Анны [Лепольдовны].

Поскольку я тогда отсутствовал, то сам тела не видал. Поэтому передам здесь моим будущим читателям сообщение заслуживающего доверия друга, бывшего там 9 июля. Я готов ручаться, что он разглядел ни больше и ни меньше, чем надо было.

В указанном здании были две обитые черным и лишенные каких бы то ни было украшений комнаты. В них можно было только различить несколько настенных подсвечников, правда без свечей. Сквозь первую черную комнату проходили во вторую, где на высоте примерно одного фута от пола в окружении нескольких горящих восковых свечей стоял гроб. Он был обит красным бархатом и отделан широким серебряным позументом. По всей видимости, он был несколько коротковат для тела, поскольку было заметно, что оно как-то сжато. Вид тела был крайне жалкий и вызывал страх и ужас, так как лицо было черным и опухшим, но достаточно узнаваемым и волосы, в полном беспорядке, колыхались от сквозняка. На покойнике был старый голштинский бело-голубой мундир, но оставались видны только плечи, грудь и руки. На руках, сложенных крестом одна поверх другой, были большие жесткие перчатки, вроде тех, с которыми изображают обычно Карла XII. Остальную часть тела скрывало старое покрывало из золотой парчи, которое свешивалось через ноги до самого пола. Никто не заметил на нем орденской ленты или еще каких-либо знаков отличий. Всем входившим офицер отдавал два приказания – сначала поклониться, а затем не задерживаться и сразу идти мимо тела и выходить в другие двери. Наверное, это делалось для того, чтобы никто не смог как следует рассмотреть ужасный облик этого тела.

Комнаты, где выставляют тела уважаемых в Санкт-Петербурге горожан, выглядят куда представительнее, чем помещение, в котором лежал бывший император и самодержец всероссийский, правящий герцог Голштинский и внук Петра Великого. Стояло оно недолго, и уже 10 июля его опустили в землю – в тот самый день, когда император собирался выступить из Петербурга в поход против Дании. Хотя всем особам первых пяти классов и было велено присутствовать при погребении императора, но больше для вида, а так как все хорошо понимали, что это вовсе не способ понравиться при новом дворе, то кроме генерал-фельдмаршала Миниха и генерала Корфа прибыли лишь немногие. Шестеро асессоров – все совершенно исключительные пьяницы – отнесли тело в церковь, где его погребли простые монастырские служки. Оно лежит без эпитафии и надгробия рядом с останками столь же несчастной регентины Анны под полом нижней части монастырской церкви, в которой наверху можно видеть роскошную гробницу св. Александра Невского.

Перед этими жалкими похоронами в петербургской газете можно было не без удивления прочесть, какое особенное средство было применено для того, чтобы не дать императрице увидеть ужасный труп своего мужа. Подробнее это изъяснит следующий экстракт.

Экстракт из протокола правительствующего Сената от 8 июля 1762 г.

Сенатор и кавалер Никита Иванович Панин собранию Правительствующего Сената предлагал: Известно ему, что Ее императорское величество, всемилостивейшая государыня намерение положить соизволила шествовать к погребению бывшего императора Петра Третьего в Невский монастырь, но как великодушное Ее величества и непамятозлобивое сердце наполнено надмерною о сем приключении горестью и крайним соболезнованием о столь скорой и нечаянной смерти бывшего императора, так что с самого получения сей печальной ведомости Ее величество в непрерывном соболезновании и слезах о таковом приключении находится: то хотя он, господин сенатор, почитая за необходимый долг, обще с господином гетманом, сенатором и кавалером графом Кирилою Григорьевичем Разумовским и представляли, чтоб Ее величество, сохраняя свое здравие, по любви своей к российскому отечеству, для всех истинных ее верноподданных и для многих неприятных следств, изволила б намерение свое отложить; но Ее величество на то благоволения своего оказать не соизволила, и потому он за должное признал о том Сенату объявить, дабы весь Сенат по своему усердию к Ее величеству о том с рабским прошением предстал. Сенат, уважа все учиненные при том господином сенатором Паниным справедливые изъяснения, тотчас выступя из собрания, пошел во внутренние Ее величества покои и, представ монаршему ее лицу, раболепнейше просил, дабы Ее величество шествие свое в Невский монастырь к телу бывшего императора Петра Третьего отложить соизволила, представляя многие и весьма важные резоны к сохранению для всех верных сынов Отечества Ее императорского величества дражайшего здравия; и хотя Ее величество долго к тому согласия своего и не оказывала, но напоследок, видя неотступное всего Сената рабское и всеусерднейшее прошение, ко удовольствию всех ее верных рабов намерение свое отложить благоволила. Сенат, приняв сие за отменный знак Ее матернего милосердия, по отдании своей рабской благодарности возвратись в собрание, приказали: о сем записать в журнале, объявя чрез господина обер-прокурора князя Козловского всему святейшему Синоду, что погребение отправляемо будет без высочайшего Ее императорского величества при том присутствия, и с сего для напечатания в газетах в Академию наук дать копию[128].

Когда Сенат представил императрице вышеизложенный доклад, она не только залилась слезами, но даже стала горько раскаиваться в шаге, который она предприняла. Она упрекала [сенаторов], что весь свет будет недоволен ею, если она не будет даже присутствовать при погребении своего супруга. Сенат, однако, повторил свое представление и добавил, чтобы добиться своей цели, что если императрица не прислушается к его мнению и отправится в монастырь, то по дороге ее собственная жизнь не будет в безопасности. Следует опасаться и без того озлобленных и раздраженных солдат – они легко могут прийти в такую ярость, что посягнут на тело усопшего императора и разорвут его на куски. Это заставило ее наконец уступить настояниям Сената, правда при строгом условии, что вся ответственность перед богом и людьми ляжет на него.

Таков был конец несчастного внука Петра I. Он учинил расправу над собственным сыном, и нот бог наказал его в этом потомке. Это новый, хотя и печальный пример того, что никогда иностранному принцу не удастся безнаказанно вступить в Россию. У этого государя было от природы доброе сердце, и ни к чему он не был меньше склонен, чем к суровости. При этом он обладал столь здравым рассудком, что, несомненно, поладил бы со своими подданными, если бы захотел последовать его советам и если бы не позволил захватить себя стремнине унаследованных предубеждений и страстей. Нерушимая воля заставляла его упрямо настаивать на своем мнении, а поскольку в правление императрицы Елизаветы его заботливо отстраняли от любых дел, то не нужно удивляться его неосведомленности и идущей отсюда неспособности к управлению столь пространной империей, устройство и глубинные движущие силы которой остались ему неизвестны. Впрочем, оставим судить потомкам, заслужил ли и в какой мере или же не заслужил вовсе этот государь столь тяжкую судьбу! Счастливой почитаю я страну, которую не тяготят подобные убийства. Величайшим благодеянием всевышнего признаю я то, что на протяжении столь многих веков он посылал нам лишь таких государей, которых мы по справедливости почитаем – они были отцами своим подданным. Пусть и впредь иные народы завидуют этому преимуществу Дании! По крайней мере, в этом состоит желание патриота, и да услышат его небеса!

И. Л. Талызин – Н. И. Панину{104}

Кронштадт, 29 июня 1762 года

Милостивый государь мой Никита Иванович, при сем Посылаю репорт к Ее Императорскому Величеству; прошу исходатайствовать указу за Ее Величества рукою; несколько присматриваю, что некоторые сумнительны тому указу, что мне дан. Я уже по се время третью тревогу бью: яхта опять в четыре часа подходила, только не близко; из Аранинбога[129] гость ко мне приезжал и просился в Кронштадт, что обстоятельно в моем всеподданнейшем репорте к Ее Величеству репортовано.

Людей всемерно в Кронштадте мало обнять такую обширную гавань; предлагал в своем репорте, чтоб батальон сюда прислать как наискорее; подлинно, ежели бы не прибыл в Кронштадт, то б трудно его из него выживать.

Прошу жену не оставить; я к ней ничего не пишу, а может быть, к ней худые слухи доходят, – и есмь с истинным почтением Вашего Превосходительства покорный и верный слуга Иван Талызин.

NB. Прошу доложить Ее Величеству, Дивьер и полковник его полку желают присягу взять; я намерен от него присягу взять, в том худобы не будет.