Ярослав Гашек - Собрание сочинений. Том третий

• Название: Собрание сочинений. Том третий
• Автор: Ярослав Гашек
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1984

В третий том Собрания сочинений крупнейшего чешского писателя Ярослава Гашека (1883–1923) вошли рассказы, путевые очерки, политические памфлеты 1913–1917 гг., юморески из книг «Бравый солдат Швейк и другие рассказы» (1912), «Гид для иностранцев и другие сатиры» (1913).

1913

Гид для иностранцев в швабском городе Нейбурге. (Перевод Д. Горбова).

* Экспедиция вора Шейбы. (Перевод В. Петровой).

Борьба за души. (Перевод Н. Аросевой).

* Новый год храброго зайца с черным пятном на брюшке. (Перевод Н. Замошкиной).

* Закрытое заседание. (Перевод Т. Чеботаревой).

Как я спас жизнь одному человеку. (Перевод М. Скачкова).

Барон и его пес. (Перевод Д. Горбова).

* О запутавшейся лягушке. (Перевод Л. Васильевой).

Как Балушка научился врать. (Перевод Д. Горбова).

** О курочке-идеалистке. (Перевод И. Граковой).

* Доброе намерение отца бедняков. (Перевод И. Ивановой).

* Благотворительное заведение. (Перевод В. Петровой).

Хулиганство библиотекаря Чабоуна. (Перевод М. Скачкова).

* В венгерском парламенте. (Перевод А. Соловьевой)

* Кобыла Джама. (Перевод Н. Замошкиной).

* Надьканижа и Кёрменд. (Перевод И. Ивановой).

Когда цветут черешни. (Перевод С. Востоковой).

После коронации. (Перевод Ю. Молочковского).

Из записок австрийского офицера. (Перевод Ю. Молочковского).

Бунт третьеклассников. (Перевод Д. Горбова).

* Как становятся премьер-министрами в Италии. (Перевод А. Соловьевой).

Перед экзаменом. (Перевод Д. Горбова).

Среди друзей. (Перевод Ю. Молочковского).

* Индейский рассказ. (Перевод Н. Николаевой).

Как гром служил господу богу. (Перевод М. Скачкова).

* Сыскная контора. (Перевод И. Ивановой).

* Несчастный случай в Татрах. (Перевод Л. Васильевой).

* Проект закона. (Перевод А. Соловьевой).

* Протест против конфискации. (Перевод А. Соловьевой).

Детективное бюро. (Перевод М. Скачкова).

Полицейский комиссар Вагнер. (Перевод М. Скачкова).

Бык села Яблечно. (Перевод Д. Горбова).

Об искренней дружбе. (Перевод Д. Горбова).

Идиллия в богадельне. (Перевод М. Скачкова).

Мой друг Ганушка. (Перевод Н. Аросевой).

Как бережливые спасли отчаявшегося. (Перевод Н. Аросевой).

* Предательство Балушки. (Перевод Н. Замошкиной).

* Как Цетличка был избирателем. (Перевод А. Соловьевой).

* Мытарства автора с типографией. (Перевод И. Ивановой).

* Любовное приключение. (Перевод И. Ивановой).

* Как Тёвёл вернул пятак. (Перевод Л. Васильевой).

* Репортаж с ипподрома. (Перевод Н. Замошкиной).

Любовь в Муракёзе. (Перевод С. Востоковой).

1914

* Короткий роман господина Перглера, воспитателя. (Перевод Н. Замошкиной).

* Супружеская измена. (Перевод Л. Васильевой).

* О двух мухах, переживших это. (Перевод Н. Замошкиной).

* Одежда для бедных деток школьного возраста. (Перевод В. Петровой).

Перед уходом на пенсию. (Перевод В. Чешихиной).

Приключения кота Маркуса. (Перевод В. Чешихиной).

* Кочицкая божедомная братия. (Перевод И. Ивановой).

В исправительном доме. (Перевод М. Скачкова).

* История с биноклем. (Перевод Л. Васильевой).

Букет и к незабудок на могилу национально-социальной партии. (Перевод В. Чешихиной).

Урок закона божьего. (Перевод Д. Горбова).

Как я торговал собаками. (Перевод Д. Горбова).

Роман Боженки Графнетровой. (Перевод Д. Горбова).

* Весенние настроения. (Перевод Н. Николаевой).

* Визит в город Нейбург. (Перевод Л. Васильевой).

Дело о взятке практиканта Бахуры. (Перевод В. Чешихиной).

Страстное желание. (Перевод М. Скачкова).

Маленький чародей. (Перевод В. Мартемьяновой).

* Великий день Фолиманки. (Перевод Н. Замошкиной).

* Небольшая история из жизни Река. (Перевод А. Севастьяновой).

Сказка о мертвом избирателе. (Перевод Д. Горбова).

* Сатисфакция. (Перевод Н. Николаевой).

Страдания воспитателя. (Перевод Д. Горбова).

* Штявницкая идиллия. (Перевод Л. Васильевой).

* Писарь в Святой Торне. (Перевод Л. Васильевой).

Опасный работник. (Перевод В. Мартемьяновой).

* Колокола пана Гейгулы. (Перевод Н. Николаевой).

* О прекрасной даме и медведе из Зачалянской долины. (Перевод В. Петровой).

1915–1917

Жертва уличной лотереи. (Перевод И. Граковой).

Сыскная контора пана Звичины. (Перевод В. Мартемьяновой).

* Моя дорогая подружка Юльча. (Перевод Н. Замошкиной).

* Ярмарка на Филипа и Якуба. (Перевод Т. Чеботаревой).

История с хомяком. (Перевод М. Скачкова).

Судьба пана Гурта. (Перевод Н. Аросевой).

Повесть о портрете императора Франца-Иосифа I. (Перевод М. Скачкова).

Итог похода капитана Альзербаха. (Перевод Н. Аросевой).

По стопам полиции. (Перевод П. Богатырева).

* Бравый солдат Швейк в плену. (Перевод Н. Зимяниной).

У кого какой объем шеи. (Перевод М. Скачкова).

Школа для сыщиков. (Перевод П. Богатырева).

Двадцать лет тому назад. (Перевод П. Богатырева).

Разговор с горжицким окружным начальником. (Перевод Ю. Молочковского).

* Идиллия в Мариновке. (Перевод И. Ивановой).

* — Издательство «Художественная литература», 1984 г.

** — Издательство «Детская литература», Москва, 1983 г.

---

Один из них звался Ганушка, и я еще не знал, что он станет моим другом. Понял я это, когда он, исполненный сочувствия к моей доле, заявил, что, когда будет его очередь дежурить, он пронесет для меня сигарку в ведре с похлебкой. У Ганушки были добрые голубые глаза, приветливое лицо, а эти качества заставляют забыть глупые правила общества, согласно которым дружить с вором — дурной тон.

Ганушка пронес для меня сигарку, и Ганушка растрогал меня своей печальной судьбой.

Последнее дело, за которое он торчал тут, было необычайно трагичным. Он рассказал нам эту историю тихим, грустным голосом в долгий, скучный вечер, когда в коридоре все утихло и мы укладывались на нары.

— Понимаете, дружки, — говорил Ганушка, — раз как-то подумал я, что пора опять подыскать какое-нибудь дельце. И еще мне пришло в голову, что хорошо бы переменить товар. До этого я работал по перинам и был уже сыт ими по горло, ну и решил поработать с обувью. Ночью — дело было во вторник — иду это я по Вацлавской площади и вижу стеклянный ящик с ботинками, выставленный у входа большого обувного магазина. Я огляделся, снял ящик с подставки и потащил его прочь. Шел я все главными улицами, там хоть на полицейского не наткнешься: все полицейские ночью уходят в боковые улицы и дрыхнут там, стоя у ворот. Допер я свой ящик до самого Богдальца, разбил стекло и вытаскиваю ботинки. Вытащил один — красота, замечательный экземпляр! Примерил — он был на левую ногу. Беру другой — и тот на левую, и третий тоже… Царица небесная, все были на левую ногу! Увязал я их в узелок, думаю: снесу-ка я их к одному знакомому сапожнику, может, купит Христа ради да сошьет к ним правые. Когда шел я через Вршовице, встречается мне сыщик Гатина, ну и — крышка. Думаю, три месяца дадут.

Ганушка вытащил из кармана обрывок тряпки и вытер глаза, свои добрые голубые глаза, на которые навернулись слезы, и стал рассказывать своим проникновенным голосом, как он однажды царапнул слегка одного купца, упокой господи его душу, и как из-за этого его хотели обвинить в убийстве с целью грабежа, спасибо, эти двенадцать господ сказали «нет». Он тогда учтиво поцеловал руку защитнику и учтиво поблагодарил присяжных.

Под говор Ганушки мы стали уже засыпать. Вдруг подходит он ко мне со своей соломенной подушкой и тихо говорит:

— Яроушек, возьми мою подушку, чтобы голове помягче было, я-то привык спать безо всего, а ты человек образованный, и нехорошо будет, коли мысли помнутся.

Напрасно уверял я его, что с меня хватит одной подушки. Ганушка стоял на том, что он, ворюга окаянный, может спать хоть на камне.

— Или в камне, — сострил один еще не уснувший вор, намекая на тюремные стены.

Ганушка улыбнулся и полез на свои нары.

Блохи не давали мне спать, и Ганушка попросил:

— Знаешь что, Яроушек, расскажи мне про индейцев…

Так Ганушка стал моим другом.

Прошло три года, я скитался по Германии. Иду раз в Хайлигенгрунде по липовой аллее, вдруг навстречу мне попадается не кто иной, как Ганушка.

То была случайная, удивительная встреча двух знакомых людей среди миллионов незнакомых. Оказывается, Ганушка почел за благо, пока не забудется дело об ограблении некой виллы в Чехии, отправиться в путешествие под строжайшим инкогнито, с чужой рабочей книжкой на руках.

Все время, пока мы разговаривали, он суетился и отгонял от меня мух какой-то тряпицей.

— Проклятые, так и лезут на тебя, Яроушек!

И я видел в глазах его прежнюю любовь, и голос у него дрожал от чувств, и он лепетал:

— Как я рад, что мы встретились в этой Баварии. Погоди-ка, я сейчас… Постой тут, я мигом обернусь.

Я недоуменно смотрел ему вслед, а он вернулся через четверть часа, таща за собой зарезанную козу.

— Подлец такой, — проговорил он, — кулачина деревенский, не пустил меня ночевать, вот я и зарезал у него козу. У тебя-то не хватило бы духу, а я могу, я могу…

Последние слова он произнес таким добродушным тоном, и голубые его глаза сияли такой любовью, как если бы он рассказывал о благороднейшем деянии.

— Козу мы продадим, — продолжал он, — и ты купишь себе ботинки, Яроушек, твои-то совсем износились, в них ты далеко не уйдешь.

На беду, пока мы так беседовали, проходил мимо баварский полицейский. Ганушка держался как истый рыцарь. На ломаном немецком языке он объяснил полицейскому, что я вовсе с ним не знаком и что он просто клянчил у меня подаяние.

Тут он сказал мне по-чешски:

— Не будь дураком, Яроушек, подтверди, что это правда.

Полицейский ни о чем меня не стал спрашивать, он забрал только Ганушку, который уныло волочил труп козы.

Я смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду — коза, полицейский и мой самоотверженный друг Ганушка.

Потом я долго-долго ничего о нем не слыхал. Недавно иду по Майзелову переулку, вдруг из винного погребка выскакивает мой друг Ганушка, тащит меня внутрь и кричит подавальщице:

— Ну-ка. одного «молодца» для Яроушка!

А «молодец» — это восьмушка хлебной водки с ромом.

В каком виде был бедняга Ганушка! Он рассказал мне, что никак не подыщет ничего подходящего, ночует в каком-то разрушенном доме, и сыщики гонятся за ним по пятам, и обносился он вдрызг, так что ходил как-то ночью за Хухле и там сорвал лохмотья с двух огородных пугал и составил себе из этого гардероб. Вид его подтверждал это.

Ганушка был потрепан, как боевое знамя, которое проносят на торжестве трехсотлетия какого-нибудь очень драчливого полка.

Я спросил, что я могу для него сделать, и он сказал, что был бы счастлив, если б я взял его с собой в пивной зал «У Флеков».

И вот в тот день я привел Ганушку в пивную «У Флеков», туда, где, облизываясь, потягивали пиво пражские толстосумы, — Ганушку, — который лелеял единственную мечту, единственное желание: увидеть хоть раз сей источник чешской политики, сей заповедник чешских буржуев.

Там было несколько моих знакомых, и они не понимали, что ганушкам тоже хочется иметь какую-то радость в жизни. Когда я привел его, они решили, что это, видно, такое пари, а пан Ганушка удивил мир каким-нибудь великим деянием.

Тут принесли кружку для сбора средств на одежду для неимущих школьников; толстосумы стали пихать в щелочку по одному геллеру, тогда Ганушка вынул из своих лохмотьев монетку в целых десять геллеров — последнее свое достояние — и опустил в кружку со словами:

— Что ж, пусть им будет, бедняжкам…

Я позвал его ночевать ко мне, хотел дать ему старые мои костюмы. Он очень обрадовался, и вот, наглядевшись на довольных пражан в пивной «У Флеков», он, этот вечно преследуемый бедняга, вышел со мною на улицу.

На углу Мысликовой улицы попались нам навстречу два господина: один из них хлопнул Ганушку по плечу (это был все тот же сыщик Гатина) и сказал:

— Пойдете со мной, Ганушка, мы вас ищем по поводу того маргарина…

Так в половине одиннадцатого вечера 27 августа я снова потерял моего друга Ганушку.

Как бережливые спасли отчаявшегося

Недавно на набережной Палацкого полицейские задержали прилично одетого пожилого человека, который явился причиной огромного стечения народа. Этот человек начал с того, что скакал посреди улицы на одной ножке, без устали выкрикивая:

— Я спасен! Уж теперь-то я не пойду топиться! Ура бережливым!

А когда вокруг него столпились вагоновожатые и кондукторы двух десятков трамваев, остановившихся длинной чередой на мосту и на противоположной набережной вплоть до самого Национального театра, и команды всех пароходов, стоявших у пристани, и землекопы, и рыбаки, и старухи с корзинками, и мальчишки от сапожников, и прочая смешанная публика, человек прекратил свои странные прыжки, стал посреди толпы, развязал большой узел, который держал в руке, вынул из него и разложил на мостовой множество самых разнообразных предметов, как-то: старую сапожную щетку, пачку старых газет, скребок трубочиста, круглую жестяную коробку, мешок, кучку тряпья, — и заговорил с самым серьезным видом:

— Кто намерен застрелиться, отравиться, повеситься, утопиться, кто впал в отчаяние из-за недостатка денег, тесных сапог, сварливой жены, несчастной любви, кому надоела жизнь, кто уже купил револьвер, которым и курицу не убьешь, кто уже испытывает прочность веревки и крюка в стенке, кто ждет на берегу, когда вода будет потеплей, — вообще всякий кандидат в самоубийцы, — подумайте еще раз хорошенько в последнюю минуту да зайдите в Общество бережливых, где дают советы отчаявшимся! Это вам говорю я, несчастный, я, который еще сегодня утром не подозревал, что жаждет застрелиться, но тем не менее был спасен бережливыми!

Загадочный человек помолчал, вытер слезу, скатившуюся при последних словах, и поведал притихшей толпе такую историю:

— Я коллекционирую окурки сигар. У меня накопилось уже пять коробок по тысяче штук, и, не зная, на какое доброе дело их обратить, я пошел нынче утром спросить совета в Общество бережливых. Вхожу, здороваюсь вежливо и говорю: хочу, мол, с вами посоветоваться… Больше я ничего не сказал, потому что мне не дали рта раскрыть. Солидный седой господин сейчас же стал меня уверять, что отчаиваться не надо даже в самых тяжелых обстоятельствах. Я хотел было объяснить, зачем пришел, но седой господин не дал мне такой возможности. Он ласково взял меня за руку и сказал, чтоб я ничего не говорил, что незачем зря волноваться и бередить душу и я вовсе не должен утруждать себя, так как у него достаточно опыта и он прочел по моему лицу, что у меня несчастье. Так как мне и после этого не удалось вставить слово и объяснить, что привело меня к ним не несчастье, а окурки сигар, то я решил уже молчать как могила. А ласковый господин продолжал: «Об одном я прошу вас, успокойтесь. Всякое горе, всякая боль проходит, вспомните только прекрасные слова Болеслава Яблонского: