Юрий Стрехнин - Избранное в двух томах. Том I

• Название: Избранное в двух томах. Том I
• Автор: Юрий Стрехнин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1989
• ISBN: 5-203-00108-1

В первый том избранного вошли произведения, главенствующей темой в которых является — защита Отечества.

В романе «Завещаю тебе» и повестях «Вечный пропуск», «Знамя», «Прими нас, море» созданы интересные образы солдат, матросов, наделенных высоким чувством долга, войскового товарищества, интернационализма.

Издание рассчитано на массового читателя.

---

Сколько еще до него?

Чем ниже опускалось солнце к далекой кромке горизонта, тем чаще и тревожнее поглядывали они на парус: ветер ослабевал. Вот пестрое полотнище уже совсем потеряло упругость, обвисло, и только вздрагивает под едва ощутимым дуновением. Штиль…

Сколько простоит безветрие? В море оно не бывает длительным. Хоть слабенький ветерок, да шевельнется. Но когда?

Солнце зашло. Потянуло послезакатным холодком. Барказ чуть заметно покачивало на легкой, едва видной волне. Со всех сторон сдвигалась темнота. В иссиня-черном небе одна за другой все четче проглядывали звезды.

— Вёдро завтра будет! — поглядев на них, сказал Васюков и деловито стал примащиваться на ночлег на дне барказа. Устроившись, предложил:

— Ложитесь, ребята.

Примостившись рядом с Васюковым и Петей, Иванов смотрел вверх, отыскивая знакомые созвездия, и старался определить, в какую сторону волны гонят барказ. Но определить было трудно. Барказ потихоньку разворачивало из стороны в сторону. Звезды, казалось Иванову, кружились вокруг мачты то слева направо, то справа налево. Кружатся, кружатся… «А звезды везде одинаковые, — подумалось ему, — и у нас, на Урале, такие же, и здесь, и, наверное, у Василя на Виннищине. Приглашал Василь к себе после войны. Говорил: «Оставайся жить, в эмтээс в мастерской будешь работать. А девчата у нас! Наикращую тебе подберем, оженим». И верно, чем бы не жизнь… Только я к своим местам привычный, к городу Златоусту. Василь заманивал — фруктов у них тьма, Табунивка его — сады сплошные. Но мне у нас и без фруктов любо. Леса какие по горам вокруг Златоуста!.. А кто сейчас, в ночную смену, у моих тисков на сборке стоит? Писем давно ни от кого. Известно, как в Севастополь почта ходила. Да и от кого ждать? Родни нет, а ребята, наверное, все в армию ушли. А может, кого и оставили по броне? Интересно, что теперь инструментальный наш выдает? Пожалуй, и такой инструмент, которым фашистов на распыл пускают? Может, и я успел на Бельбеке или в Инкермане нашу продукцию в дело употребить. Заглянуть бы сейчас в Златоуст хоть на минутку…»

Он не уловил мига, когда закрылись глаза и внезапно надвинувшийся сон оборвал вразнобой набегавшие мысли.

4

…Очнулся оттого, что стало зябко. Не ожил ли ветер? Но парус над головой свисал мертвым крылом. Петя рядом спал, съежившись, уткнув нос в доски борта, по-детски подложив под щеку ладонь. Не шевелясь, лежал лицом кверху Васюков с надвинутой на глаза пилоткой. Он даже похрапывал. А Маша, как видно, не спала: когда поднялся Иванов, шевельнулась на носовом рундучке и она. Он встал, прошел под парусом и присел возле Маши. Она, как лежала, сжавшись комочком, так и осталась лежать, только чуть приподняла голову.

— Поспала бы! — сказал Иванов. — Вот Васюков утверждает, — сон харчи экономит.

— Экономить-то нечего… — голос Маши был задумчиво-печален. Она повернула к Иванову матово белеющее в темноте лицо. — А ты что поднялся?

— Ветра жду. Перед утром на море почти всегда ветер.

— Но не всегда попутный?

— Не всегда… Все ж лучше уж куда-нибудь плыть, чем никуда.

— Может, лучше бы… сразу от пули, чем здесь пропадать, — с каким-то внезапным ожесточением проговорила она.

— Старшина ваш так не сказал бы.

— Не будем о нем, — Маша отчужденно сжала губы, стала глядеть куда-то в темную даль.

— И верно, — Иванов пожалел, что упомянул о погибшем: «Не надо бы больное место трогать…»

Так они сидели вдвоем и молчали.

Тишина… Только тихо похлопывает сонная волна под бортом…

Боясь показаться Маше назойливым, Иванов отвернулся, сделал вид, что всматривается в ночное море. И вдруг весь напружинился: слева по борту, где-то далеко-далеко, в мутно-дымчатой синеве проступили расплывчатые желтоватые точечки света — мелкие, словно маковые зернышки. Их немного, они редки, разбросаны тонкой цепочкой по горизонту, кучками и врозь. Огни берега. Берега, где нет затемнения. А на всем Черном море таким может быть только турецкий, берег невоюющей страны…

«Худо… — Иванову стало даже жарко. — К туркам нас несет…»

Огни заметила и Маша.

— Ты видишь? Что это?

— Турция. Так мы можем попасть в территориальные воды… Кислое наше дело.

— А что это — территориальные? Какая нам от них беда?

— Не знаешь? Полоса вдоль берега в двадцать один километр. В открытом море — ходи, запрета никому. А в эти воды попал — считается, границу нарушил. Могут забрать.

— Неужели — Турция?

— Она. Ничего другого быть не может.

— Турция? — поднял голову Васюков. — К туркам нам никак нельзя.

— А что они нам сделают? — спросил разбуженный разговором Петя. Иванов объяснил:

— Заставят у них до конца воины отдыхать, не мечтаешь ли?

— На кой мне этот турецкий отдых.

Неотрывно всматривались все четверо в огни, призрачно мерцающие на далеком, скрытом тьмой берегу. Огни не приближались и не удалялись, только, казалось, немного изменяли свое расположение по мере того, как барказ медленно разворачивало волной то в одну, то в другую сторону.

Откуда-то со стороны донесся глуховатый звук, будто кто-то равномерно и часто бубнил в пустую бочку. «Движок!» — безошибочно определил Иванов.

Звук работающего двигателя приближался. Натренированное ухо Иванова подсказало: это слышен маломощный дизелек, такой едва ли стоит на военном корабле. Впрочем, кто их, турок, знает…

Теперь уже можно было разглядеть и само судно. Очертания его все явственнее проступали в синеватой дымке со стороны открытого моря. Стал виден зеленый огонек правого борта. Неизвестное судно шло параллельно берегу, несколько дальше от него, чем находился барказ. Теперь между судном и барказом было метров полтораста, не больше. Уже хорошо различались не только ходовые огни, но и контуры судна. «Рыбацкая фелюга, одномачтовая, — определил Иванов. — Паруса не подняты — ветра-то нет. Наверное, возвращается с лова…»

Рывком вместе с парусом Иванов свалил мачту.

— Ты зачем? — не понял Васюков.

— Чтоб не обнаружили.

Иванов надеялся, что барказ, борта которого едва возвышаются над водой, в темноте не увидят с фелюги: она не военный корабль, с которого во все стороны неотрывно глядят впередсмотрящие. На палубе фелюги в этот ночной час, наверное, всего-навсего только рулевой, да и тот смотрит лишь вперед, по курсу. Хоть бы не заметили… Если обнаружат, обязательно, когда придут в порт, сообщат. А тогда хорошего не жди… Появится корабль пограничной стражи, заберет на буксир.

Все на барказе замерли у борта, следя за фелюгой. Проходит мимо, мимо… Сбавляет ход… Замечены!

Неторопливо рокоча движком, фелюга медленно разворачивалась в направлении барказа. Теперь не уйти, даже если разорить мачту и налечь на весла, из которых она сделана.

Иванов встал, поправил бескозырку.

— Ну, друзья, уговор: держать севастопольскую марку.

Поднялись и встали рядом с ним, плечо к плечу, Петя, Маша, Васюков.

Фелюга приближалась. Уже совсем отчетливо видны красный и зеленый бортовые огни, тупой нос, широкие пузатые борта, мачта с небрежно подвязанным, обвисшим в безветрии парусом.

С фелюга что-то прокричали, но слов на барказе никто не понял.

Между барказом и фелюгой — всего несколько метров. Двигатель на ней смолк. Фелюга приближалась уже по инерции, чуть поворачивая борт к барказу. Невысокая сонливая волна, поднятая фелюгой, качнула барказ, немного оттолкнув его. Чтобы не упасть, Иванов охватил руками за плечи Машу и Петю, стоявших вплотную около него справа и слова. Так они и остались стоять. Иванов скосил глава на Васюкова, который стоял чуть поодаль в аккуратно, по-уставному «на правую бровь» надетой пилотке. Гимнастерка Васюкова была тщательно подпоясана чем-то. Нашел солдат чем… Ведь ремень-то отдал для оснастки мачты.

Выпуклый, дощатый борт фелюги уже вырос над барказом. Слышно было, как наверху по палубе прошлепали босые нога. Оттуда снова крикнули, спрашивая о чем-то. Над бортом вырос темный силуэт. За ним угадывался еще один. Есть ли там люди еще? На такой посудине всей команды — раз, два — и обчелся.

Борт фелюги мягко толкнулся в борт барказа. Снова недоуменный голос сверху на непонятном языке спросил о чем-то.

— Севастополь! — выкрикнул в ответ Иванов.

— О! — воскликнули на фелюге изумленно. — Себастопо́ли?

На палубе фелюги зашевелились тени, послышались голоса. Турки о чем-то оживленно переговаривались меж собой, звали кого-то, теснились по краю борта, разглядывая барказ и людей в нем. Шуму было много, но на палубе мелькало лишь три-четыре человека. Наверное, на фелюге больше и не было.

Продолжая держать Петю и Машу за плечи, Иванов быстро сказал вполголоса:

— На буксир захотят брать — не даваться.