Альберто Моравиа - Конформист

• Название: Конформист
• Автор: Альберто Моравиа
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-8370-0096-8

Законопослушным человеком хочет быть каждый, но если государство, в котором ты живешь, является преступным, то поневоле оборачивается преступлением и твое послушание. Такова цена конформизма, которую вынужден заплатить доктор Марчелло Клеричи, получающий от фашистских властей приказ отправиться во Францию, с тем чтобы организовать и осуществить ликвидацию итальянского профессора-антифашиста. Выполняя задание, Марчелло понимает поразительное сходство государственного насилия с сексуальным, жертвой которого он пал в детстве. Знаменитый роман, по которому снят не менее знаменитый фильм Бернардо Бертолуччи "Конформист".

---

— Конечно, что ни говори, случаются и неприятные вещи, взять хотя бы Чирринчоне…

— Кто такой Чирринчоне?

Один из тех, кто был со мной. Сразу после дела, в этой сумятице, я случайно поворачиваюсь и вижу, что он лижет кинжал. Кричу ему: что ты делаешь? Ты что, с ума сошел? А он мне: "Кровь горбуна приносит удачу". Вы поняли? Варвар, я чуть было его не застрелил.

Марчелло опустил глаза и машинально поправил бумаги, лежавшие на столе. Агент умоляюще покачал головой и опять заговорил:

— Но больше всего мне было неприятно то, что случилось с синьорой, она была ни при чем и не должна была погибнуть, но она бросилась вперед, чтобы защитить мужа, и две его пули достались ей, а он побежал в лес, где его как раз и настиг этот варвар. Она была еще жива, и я вынужден был пристрелить ее. Мужественная женщина, храбрее многих мужчин.

Марчелло поднял на агента глаза, как бы давая ему понять, что визит окончен. Орландо понял и встал. Но ушел не сразу. Он оперся обеими руками о письменный стол, долго смотрел на Марчелло своими сверкающими глазами, потом с той же напыщенностью, с какой незадолго до этого произнес "судьба…", сказал:

— Ради семьи, ради отечества, доктор.

Тогда внезапно Марчелло вспомнил, где он уже видел этот сверкающий необычный взгляд. Точно такое же выражение глаз было у его отца, все еще запертого в клинике для душевнобольных. Он холодно заметил:

— Отечество, может быть, и не требовало так много.

Если оно не требовало, — сказал Орландо, придвигаясь к нему и повышая голос, — тогда зачем они заставили нас сделать это?

Марчелло поколебался, потом сказал сухо:

— Вы, Орландо, выполнили ваш долг, этого вам должно быть достаточно.

Он увидел, что агент, по-прежнему подавленный, выслушал его с одобрением и слегка склонился в почтительном поклоне.

Тогда, после наступившего молчания, сам не зная почему, возможно, для того, чтобы развеять собственную тревогу, схожую с беспокойством агента, Марчелло мягко добавил:

— У вас есть дети, Орландо?

Еще бы, доктор! У меня их пятеро. — Агент вытащил из кармана толстый потрепанный бумажник, вынул оттуда фотографию и протянул ее Марчелло. На фотографии по росту было выстроено пять детей, от шести до тринадцати лет: три девочки и два мальчика, все празднично одетые — девочки в белом, мальчики в матросках. Как заметил Марчелло, у всех пятерых были круглые, кроткие, послушные лица, похожие на отцовское. — Они сейчас в деревне вместе с матерью, — сказал агент, забирая фотографию, — самая старшая уже работает у портнихи.

— Красивые дети и похожи на вас, — сказал Марчелло.

— Спасибо, доктор. Ну, до свиданья.

Приободрившись, агент дважды поклонился, пятясь задом к выходу. В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появилась Джулия.

Доктор, до следующей встречи, до следующей встречи. — Агент посторонился, пропуская Джулию, и исчез.

Джулия подошла и сказала:

— Я проходила мимо и решила навестить тебя. Как дела?

— Превосходно, — ответил Марчелло.

Стоя у стола, она смотрела на него с сомнением, неуверенно, боязливо, наконец спросила:

— Тебе не кажется, что ты работаешь слишком много?

Нет, — ответил Марчелло, украдкой бросив взгляд на открытое окно. — А в чем дело?

У тебя усталый вид. — Джулия обошла вокруг стола и остановилась, прислонившись к подлокотнику кресла, потом взглянула на разбросанные по столу газеты и спросила: — Есть что-нибудь новое?

— О чем?

— В газетах, о деле Квадри.

— Нет, ничего.

Она заметила, помолчав:

Я все больше убеждаюсь, что его убили люди из его собственной партии. А ты что об этом думаешь?

Это была официальная версия, сообщенная итальянским газетам службой пропаганды в то самое утро, как только новость прибыла из Парижа. Марчелло видел, что Джулия упомянула об этом из добрых побуждений, почти надеясь убедить самое себя. Он сухо ответил:

— Не знаю… может быть, и так.

Я в этом уверена, — с решимостью повторила она. Потом, поколебавшись, добавила простодушно: — Иногда я думаю, что, если бы в тот вечер, в этом кабаре, я не обошлась бы так скверно с женой Квадри, она осталась бы в Париже и не погибла… и меня одолевают угрызения совести… но откуда я могла знать? Она сама была виновата, что ни на минуту не оставляла меня в покое.

Марчелло спросил себя, не подозревает ли Джулия, что он имеет какое-то отношение к убийству Квадри, но после короткого размышления исключил такую возможность. Никакая любовь, подумал он, не устояла бы перед подобным открытием. Джулия говорила правду: ее мучила совесть из-за смерти Лины, потому что пусть самым невинным образом, но она явилась ее косвенной причиной. Он хотел успокоить ее, но не сумел найти лучшего утешения, чем слово, с такой напыщенностью произнесенное Орландо.

Не мучай себя, — сказал он, обнимая ее за талию и привлекая к себе, — это судьба, это рок.

Она ответила, легонько гладя его по голове:

Я не верю в судьбу. Все произошло оттого, что я люблю тебя. Если б я тебя не любила, кто знает, может, я отнеслась бы к ней по-другому, и она не уехала бы и не погибла. Что же в этом рокового?

Марчелло вспомнил Лино, первопричину всех событий своей жизни, и задумчиво пояснил:

Когда говорят о роке, о судьбе, имеются в виду как раз такие вещи, как любовь и все остальное. Ты не могла поступить иначе, и она не могла не уехать с мужем.

Значит, мы ничего не можем поделать? — завороженно спросила Джулия, глядя на разбросанные по столу бумаги.

Марчелло поколебался, потом ответил с глубокой горечью:

— Нет, мы можем знать, что ничего не можем поделать.

— К чему нам это знание?

— Оно может послужить нам в следующий раз или другим, тем, кто придет после нас.

Она со вздохом оторвалась от него и пошла к двери.

Не забудь, не опаздывай сегодня, — сказала она с порога, — мама приготовила вкусный обед… и не занимай время после обеда: мы должны пойти вместе смотреть квартиры. — Она сделала приветственный жест и исчезла.

Оставшись один, Марчелло взял ножницы, аккуратно вырезал фотографию из французского журнала, положил ее в ящик стола рядом с другими бумагами и запер ящик на ключ. В эту минуту с пылающего неба во двор упало душераздирающее завывание полдневной сирены. Сразу после этого зазвонили ближние и дальние колокола церквей.

ЭПИЛОГ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Наступил вечер, и Марчелло, который провел весь день, лежа в кровати, куря и размышляя, встал и подошел к окну. В бледно-зеленом свете летних сумерек казавшиеся черными здания, со всех сторон окружавшие его дом, поднимались вокруг голых цементных дворов, украшенных маленькими зелеными клумбами и подстриженными миртовыми изгородями. Кое-где поблескивали красные окна, и в комнатах для прислуги можно было видеть камердинеров в полосатых рабочих куртках, кухарок в белых передниках, хлопочущих по хозяйству, снующих между лакированными шкафами гардеробов и беспламенными конфорками электрических плит. Марчелло поднял глаза, устремив взор поверх балконов. Последние пурпурные дымки заката таяли в вечернем небе. Потом он глянул вниз и увидел, как во двор въехала и остановилась машина, из нее вышел водитель с большой белой собакой, которая тут же принялась бегать между клумбами, скуля и лая от радости. Это был богатый, совсем новый квартал, выстроенный в последние годы, и, глядя на эти дворы и окна, никто бы не подумал, что война длится уже четыре года и что в этот день правительство, пробывшее у власти двадцать лет, пало. Никто, кроме него и всех тех, кто находился в том же положении, что и он. На мгновение ему представился ослепительный образ божественного жезла, висящего над большим городом, мирно раскинувшимся под ясным небом, и поражающего то тут, то там отдельные семьи, ввергая их в ужас, уныние и горе, в то время как соседи остаются невредимыми. Его семья была среди тех, кого поразил удар, он знал и предвидел это с самого начала войны, — обычная семья, как многие другие, с тем же укладом и домашними привычками, абсолютно нормальная, именно такую нормальность он упорно искал годами, и вот теперь она оказывалась сугубо внешней, сотканной из ненормальности. Он вспомнил, как сказал жене в тот день, когда в Европе разразилась война: "Если бы мое поведение было логичным, сегодня я должен был бы покончить с собой", вспомнил, какой ужас вызвали у нее эти слова. Она будто знала, что в них крылось не просто предчувствие неблагоприятного хода событий. Он снова спросил себя, знала ли Джулия его подлинную суть, догадывалась ли о его участии в убийстве Квадри, и вновь ему показалось невозможным, чтобы она знала, хотя, по некоторым признакам, можно было предположить обратное.

Теперь он с абсолютной ясностью отдавал себе отчет в том, что поставил, как говорится, не на ту лошадь, но почему он сделал именно эту ставку и почему лошадь проиграла — это ему было непонятно, если не считать фактов, очевидных для всех. Но он хотел быть уверен, что все, что случилось, должно было случиться, то есть он не мог сделать ни другую ставку, ни добиться иного результата: эта уверенность была ему куда нужнее, чем освобождение от мук совести, которых он не испытывал. Действительно, единственное, чего он не мог себе простить, — это то, что он ошибся, а значит, в том, что он делал, не было безусловной, фатальной необходимости. В общем, он сознательно или неосознанно проигнорировал возможность поступить иначе. Но если бы у него появилась уверенность, что это не так, тогда он смог бы обрести согласие с самим собой. Иными словами, он должен был быть уверен, что признает собственную судьбу и принимает ее такой, какая она есть, полезной для себя и других, возможно, в отрицательном плане, но все же полезной.